отразившимся не только в доктринах католической церкви, но и в светском законодатель-
снова сошлемся на него. Отношение к экономической деятельности было основано на двух
Э. Фромм. «Бегство от свободы»
27
поведение является одной из сторон личного поведения вообще, так что на него – как и на
другие стороны поведения – распространяются требования морали».
Дальше Тоуни подробно рассматривает средневековые взгляды на экономическую дея-
тельность. «Материальное богатство необходимо, поскольку без него люди не могут суще-
ствовать и помогать друг другу, но значение его второстепенно… Экономические мотивы
поведения подозрительны. Люди опасаются силы этих вожделений и не настолько низки,
чтобы их одобрять… В средневековой теории нет места такой экономической деятельно-
сти, которая не связана с моральной целью. Если бы средневековый мыслитель столкнулся
с учением об обществе, основанным на предположении, что стремление к материальной
выгоде является постоянно действующей и существенной силой, которая вместе с другими
естественными силами должна быть признана самоочевидной и неизбежной, – это учение
показалось бы ему не менее абсурдным и безнравственным, чем социальная философия,
построенная на допущении ничем не ограниченного действия таких постоянно присутству-
ющих человеческих качеств, как драчливость или сексуальный инстинкт… Как говорит свя-
той Антоний, богатство существует для человека, а не человек для богатства… И потому
на каждом шагу существуют ограничения, запреты, предупреждения не позволять экономи-
ческим интересам вмешиваться в серьезные дела. Человеку дозволено стремиться к такому
богатству, которое необходимо для жизни на уровне, подобающем его положению. Но стрем-
ление к большему – это уже не предприимчивость, а жадность, которая есть смертный грех.
Торговля – занятие законное; различие в природных богатствах разных стран свидетель-
ствует о том, что она предусмотрена Провидением. Но это опасное дело; человек должен
быть уверен в том, что занимается им ради всеобщей пользы и что прибыли, которые он
извлекает, не превышают справедливой оплаты его труда. Частная собственность необхо-
дима, по крайней мере в этом падшем мире; когда добро принадлежит отдельным людям, а
не всем вместе, люди больше работают и меньше спорят. Но ее приходится терпеть лишь
как уступку человеческой слабости, а сама по себе она отнюдь не желательна; идеал – если
бы только человеческая натура могла до него подняться – это коммунизм. Имущество, даже
в наилучшем случае, представляет собой некоторое бремя. Оно должно быть добыто закон-
ным путем; оно должно принадлежать как можно большему числу людей; оно должно давать
средства для помощи бедным. Пользоваться им нужно по возможности сообща. Его облада-
тели должны быть готовы делиться с теми, кто в нужде, даже если нужда их не достигает
нищеты».
Хотя эти взгляды выражают лишь нормы поведения и не являются точной зарисовкой
реальной экономической практики, они до какой-то степени отражают подлинный дух сред-
невекового общества.
Относительная стабильность положения ремесленников и торговцев, характерная для
средневекового города, постепенно подтачивалась в течение позднего средневековья и нако-
нец рухнула полностью в XVI веке. Уже в XIV веке – или даже раньше – начала усиливаться
дифференциация внутри цехов, развивавшаяся несмотря на все попытки ее предотвратить.
Некоторые члены цехов имели больший капитал и нанимали по пять-шесть подмастерьев
вместо одного или двух. Вскоре в некоторые цехи стали допускать людей лишь с опреде-
ленным начальным капиталом. Другие цехи превратились в мощные монополии, которые
извлекли все возможные выгоды из своего положения и эксплуатировали потребителей как
только могли. Вместе с тем многие обедневшие члены цехов должны были искать какой-
то заработок вне своих традиционных занятий; часто они подрабатывали мелкой торговлей.
Многие из них утратили экономическую независимость и уверенность в своем положении,
хотя отчаянно цеплялись за идеал этой независимости.
В связи с таким развитием цеховой системы положение наемных подмастерьев еще
ухудшилось. На мануфактурах Италии и Фландрии обездоленные рабочие – как целый класс
Э. Фромм. «Бегство от свободы»
28
населения – существовали уже в XIII веке, если не раньше; по сравнению с ними положе-
ние подмастерьев в ремесленных цехах было тогда достаточно надежным. Хотя и не каж-
дый из подмастерьев мог стать мастером и членом цеха, многие все же становились. Однако
чем больше возрастало число подмастерьев у каждого мастера, чем больший капитал тре-
бовался, чтобы стать мастером, чем более монополистический характер приобретали цехи,
тем меньше перспектив оказывалось у подмастерьев. Ухудшение их экономического и соци-
ального положения приводило к тому, что росло и их недовольство, о чем свидетельствует
появление их собственных организаций, забастовки и даже бурные мятежи.
Все сказанное о капиталистическом развитии ремесленных цехов в еще большей сте-
пени относится к торговле. Средневековая торговля была по преимуществу мелкой и внут-
ригородской. В XIV и XV веках быстро росла общенациональная и международная торговля.
Историки расходятся в мнениях относительно того, когда именно начали развиваться круп-
ные торговые компании, но все согласны с тем, что в XV веке эти компании уже превра-
тились в монополии, обладавшие подавляющим капиталом и в одинаковой степени угро-
жавшие как мелкому торговцу, так и покупателю. Реформа императора Сигизмунда в XV
веке имела целью обуздать монополии посредством законодательства. Но положение мел-
кого предпринимателя становилось все более и более ненадежным; его влияние было доста-
точным лишь для того, чтобы жалобы его были услышаны, но не для того, чтобы вызвать
действенные меры.
Возмущение и злобу мелкого торговца по отношению к монополиям красноречиво
выразил Лютер в памфлете «О торговле и лихоимстве», напечатанном в 1524 году. «Они
наложили руку на все товары и открыто используют все уловки, о которых мы говорили;
они повышают и понижают цены как им угодно и тем разоряют и губят всех мелких тор-
говцев, словно щука мелкую рыбешку, как будто они владыки над твореньями Божьими и
нет для них никаких законов веры и любви». Эти слова Лютера могли бы быть написаны
сегодня. Страх и ненависть, с которыми средний класс относился к богатым монополистам
в XV–XVI веках, во многом напоминают чувства нынешнего среднего класса по отношению
к монополиям и могущественным капиталистам.
Роль капитала усиливалась и в промышленности. Характерный пример дает горная
промышленность. Первоначально доля каждого члена горного цеха была пропорциональна
той работе, которую он выполнял сам. Но уже в XV веке прибыли зачастую делились между
капиталистами, которые сами не работали; а работа все в большем объеме выполнялась
наемными рабочими, получавшими плату, но не имевшими доли в прибылях предприятия.
Тот же процесс капиталистического развития происходил и в других отраслях промышлен-
ности, что усиливало тенденции, возникшие в ремесленных цехах и в торговле: усиление
роли капитала, увеличение дистанции между богатыми и бедными, возрастающее недоволь-
ство бедных классов.
В отношении положения крестьянства мнения историков расходятся. Однако приве-
денный ниже анализ Шапиро, по-видимому, достаточно согласуется с результатами боль-
шинства исследователей. «Несмотря на эту видимость процветания, условия жизни кре-
стьянства быстро ухудшались. В начале XVI века лишь меньшинство крестьян были
подлинными хозяевами той земли, которую они обрабатывали, и имели представительство
в местных органах самоуправления, что в Средние века служило признаком классовой неза-
висимости и равенства. Огромное большинство составлял класс лично свободных людей,
обязанных отрабатывать барщину или по соглашению платить оброк за пользование зем-
лей… Именно они были ядром всех крестьянских восстаний. Средний крестьянин, жив-
ший в полунезависимой общине рядом с имением землевладельца, понимал, что увеличение
оброка и барщины фактически превращает его в крепостного раба, а деревенскую общину
– в часть господского имения».