Дополнения. Статьи Генри Джеймса

Предисловие к роману «Женский портрет»
в нью-йоркском издании 1907–1909 гг.
[179]
«Женский портрет», как и «Родерик Хадсон», был начат во
Флоренции, где в 1879 г. я провел три весенних месяца. Как «Родерик»
и «Американец»,
[180]
роман этот должен был появиться в
американском ежемесячнике «Атлантик мансли», и там его начали
печатать в 1880 г. Однако в отличие от своих предшественников он
получил доступ и в английский журнал «Мекмиленз мегезин», в
котором шел выпусками из номера в номер; это оказалось для меня
чуть ли не последней возможностью – поскольку соглашение о
печатании литературных произведений между Америкой и Англией не
вошло еще в силу – публиковаться одновременно в обеих странах.
«Женский портрет» – длинный роман, и писал я его долго; помню, я
все еще работал над ним и год спустя, когда на несколько недель
приехал в Венецию. Я поселился в верхнем этаже дома на Рива
Скьявони неподалеку от церкви Сан Дзаккария; оттуда передо мной
открывался вид на оживленную набережную, на несравненную лагуну,
и неумолкающий гул венецианской болтовни поднимался к моим
окнам, к которым меня ежеминутно, как мне сейчас кажется, влекло в
моих бесплодных сочинительских потугах, словно я ожидал увидеть,
как на голубой глади канала, словно гондола, скользнет верная мысль,
или отточенная фраза, или новый поворот сюжета, новый верный
мазок для моего полотна. Но, помнится, в ответ на мои непрестанные
призывы я получал лишь суровую отповедь, сводившуюся к тому, что
романтические и исторические места, которыми так богата земля
Италии, вряд ли придут на помощь художнику в его усилиях
сосредоточиться, если только сами не являются предметом его
изображения. Они слишком полны собственной жизнью, собственной
значительностью, чтобы содействовать исправлению корявой фразы;
они отвлекают внимание от его пустячных вопросов к своим куда
более серьезным, и очень скоро он начинает понимать – просить их
помочь ему справиться с затруднениями, все равно что призывать
армию прославленных ветеранов, когда нужно задержать плута-
разносчика, который смошенничал на сдаче.

Перечитывая иные страницы этой книги, я словно вновь вижу
зыбящуюся дугу широкой Ривы, яркие цветные пятна домов с
балконами, ритмичные изгибы горбатых мостиков, подчеркнутые
уходящими вдаль волнами звонко шагающей по этим мостикам
безостановочной толпы. Поступь венецианцев, их говор – где бы ни
раздавался, он всегда гулок, точно крик на водной глади, – снова звучат
под моим окном, возрождая те давние ощущения: восторженность
чувств и бьющийся в тщетных усилиях ум. Возможно ли, чтобы места,
обычно так много говорящие воображению в самом главном, отказали
ему сейчас в такой малости? Помню, я не раз задавал себе этот вопрос
и в других исполненных красотой и величием местах. А дело, мне
кажется, в том, что, откликаясь на наши призывы, они дают нам
слишком много, неизмеримо больше, чем мы способны использовать
для своей ближайшей цели, и в конце концов вдруг убеждаешься, что
работаешь не так, как того заслуживает окружающая тебя красота, –
хуже, чем в каком-нибудь скромном, сером уголке, который можно
наделить светом собственного видения. Места, подобные Венеции,
горды и не принимают подаяний: Венеция ни у кого не заимствуется,
она лишь щедро одаряет сама. Для художника это великое благо, но,
чтобы воспользоваться им, он должен либо не иметь никаких
обязательств, либо иметь их перед ней одной. И все же, несмотря на
эти неутешительные для автора воспоминания, и его книга, и
«литературные усилия» в целом, несомненно, только выиграли.
Напрасные, казалось бы, попытки сосредоточить внимание
впоследствии, как ни странно, сплошь и рядом оказываются на
редкость плодотворными. Все зависит от того, чем наше внимание
прельстилось, чем оно рассеялось. Есть соблазны властные, дерзкие, а
есть обволакивающие, вкрадчивые. Меж тем в любом, даже самом
увлеченном, художнике всегда, увы, более чем достаточно глупой
доверчивости, да и неутоленных страстей, и ему не устоять перед
подобными искушениями.
Теперь, когда, предаваясь воспоминаниям, я пытаюсь воссоздать
зерно моего замысла, мне ясно, что в основе его лежала отнюдь не
хитросплетенная «интрига» (одно слово чего стоит!) и не внезапно
промелькнувшая в воображении цепь сложных отношений или одна из
тех ситуаций, какие у искусного беллетриста сами собой приходят в
движение, то мерное, то стремительное – будто дробь быстрых шагов

жүктеу/скачать 6,47 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: