проку, как тебе — от моих книг.
И Сантьяго снова принялся внимать безмолвию пустыни и глядеть, как
вздымают песок ноги верблюдов. «У каждого свой способ учения, —
подумал он. — Ему не годится мой, а мне — его. Но мы оба отыскиваем
Свою Стезю, и я его за это уважаю».
* * *
Караван шёл теперь и по ночам. Время от времени появлялись
бедуины,
что-то
сообщали
Вожатому.
Погонщик
верблюдов,
подружившийся с Сантьяго, объяснил, что война между племенами всё-
таки началась. Большим везением будет, если караван сумеет добраться до
оазиса.
Верблюды и лошади выбивались из сил, люди становились всё
молчаливее, и в ночной тишине даже конское ржание или фырканье
верблюда, которые раньше были просто ржанием или фырканьем, теперь
внушали всем страх, потому что могли означать приближение врага.
Погонщика, впрочем, близкая опасность не пугала.
— Я жив, — объяснял он Сантьяго однажды ночью, когда не светила
луна и не разводили костров. — Вот я ем сейчас финики и ничем другим,
значит, не занят. Когда еду — еду и ничего другого не делаю. Если придётся
сражаться, то день этот будет так же хорош для смерти, как и всякий
другой. Ибо живу я не в прошлом и не в будущем, а сейчас, и только
настоящая минута меня интересует. Если бы ты всегда мог оставаться в
настоящем, то был бы счастливейшим из смертных. Ты бы понял тогда, что
пустыня не безжизненна, что на небе светят звёзды и что воины сражаются,
потому что этого требует их принадлежность к роду человеческому. Жизнь
стала бы тогда вечным и нескончаемым праздником, ибо в ней не было бы
ничего, кроме настоящего момента.
Спустя двое суток, когда путники укладывались на ночлег, Сантьяго
взглянул на звезду, указывавшую им путь к оазису. Ему показалось, что
линия горизонта стала ниже: в небе над пустыней сияли сотни звёзд.
— Это и есть оазис, — сказал погонщик.
— Так почему же мы не идём туда?
— Потому что нам надо поспать.
Достарыңызбен бөлісу: