Глава 13. Зачем быть бедным?

в  первую  очередь  думают  о  деньгах  и  вообще  не  видят  убытков.  Они
считают настоящую работу сущим альтруизмом, а не доходнейшим делом
в  мире.  Они  неспособны  отойти  от  менее  важных  предметов  настолько,
чтобы  увидеть  куда  более  важные  –  а  именно,  что  чисто  конъюнктурное
производство,  даже  если  на  него  смотреть  исключительно  с  точки  зрения
денег, является наименее доходным.
Работа  может  опираться  и  на  альтруизм,  но  в  таких  случаях  обычно
особой выгоды не приносит. Сентиментальность подавляет практичность.
Промышленные  предприятия,  конечно,  были  бы  в  состоянии  вновь
распределить  некоторую  пропорциональную  часть  созданных  ими
богатств,  но  непроизводительные  издержки  обычно  столь  велики,  что
не хватает продукта для всех участников предприятия, несмотря на то, что
товар продается по чрезмерно высокой цене; в результате промышленность
сама ограничивает потребление своего продукта.
Вот  несколько  примеров  непроизводительных  трат:  в  долине
Миссисипи  нет  угля.  Посреди  нее  струятся  неисчислимые  потенциальные
лошадиные силы – сама река. Те, кто живет по ее берегам, желая получить
энергию  или  тепло,  покупают  уголь,  который  вырабатывается  за  тысячу
миль  от  них  и,  следовательно,  обходится  им  много  дороже,  чем
предполагает  его  ценность  как  топлива.  Если  же  они  не  смогут  позволить
себе  покупать  этот  дорогой  уголь,  они  отправятся  рубить  деревья.
До самого последнего времени им не приходило в голову воспользоваться
находящимся  поблизости  от  них  и  почти  не  требующим  затрат
на  эксплуатацию  источником  энергии,  который  мог  бы  обеспечить
потребности огромного населения.
Лекарство  против  бедности  заключается  не  в  мелочной  бережливости,
а
в
лучшем
распределении
предметов
производства.
Важность
«бережливости»  и  «экономии»  преувеличена.  Слово  «бережливость»
означает  болезнь.  Непроизводительные  траты  обнаруживаются  во  всем
своем  трагическом  размахе  по  большей  части  случайно.  И  тотчас  же
человек хватается, как за соломинку, за идею бережливости. К сожалению,
он  только  заменяет  меньшее  зло  большим  вместо  того,  чтобы  пройти
обратно весь путь, ведущий от заблуждения к истине.
Бережливость  –  излюбленное  средство  полуживых  людей.  Без
сомнения,  бережливость  лучше  расточительности,  но  также  неоспоримо,
что она хуже полезной траты. Люди, которые от своих сбережений ничего
не  требуют,  проповедуют  их  как  добродетель.  Но  найдется  ли  более
жалкое  зрелище,  чем  озабоченный  человек,  который  в  лучшие
и  прекраснейшие  дни  своей  жизни  цепляется  за  пару  кусков  твердого

металла? Да стоит ли даже похвалы сокращение до минимума жизненных
потребностей?  Мы  все  знаем  этих  так  называемых  бережливых  людей,
которые  как  будто  экономят  воздух,  которым  дышат,  и  уважение,
в котором они заботливо себя ограничивают. Они скорчились как духовно,
так  и  телесно.  Бережливость  в  этом  смысле  –  расточение  жизненных  сил
и  человеческих  чувств.  Ведь  существует  два  вида  расточительности:
расточительность  легкомысленных,  которые,  прожигая  жизнь,  швыряют
свои  жизненные  силы  направо  и  налево,  и  расточительность  обладателей
рыбьей  крови,  которые  губят  свои  силы  тем,  что  не  используют  их.
Скопидом
–
близкий
родственник
обладателя
рыбьей
крови.
Расточительность является обычно реакцией против гнета разумной траты
в  то  время,  как  бережливость  нередко  бывает  реакцией  против
расточительности.
Нет  такого  зла,  которое  возникло  бы  не  от  злоупотребления.  Самый
большой  грех,  который  мы  можем  совершить  против  обычных  вещей,  –
злоупотребление  ими,  разумеется,  в  глубоком  смысле  слова.  Мы  любим
выражение  «расточительность»,  но  расточительность  есть  только  одна
из форм злоупотребления.
Привычка  копить  может  легко  стать  чрезмерной.  Справедливо  и  даже
желательно,  чтобы  каждый  имел  сбережения.  Не  иметь  их  в  случае,  если
это  в  принципе  возможно,  –  подлинная  расточительность.  Но  и  в  этом
можно зайти слишком далеко. Мы учим детей копить деньги. Как средство
против  необдуманных  и  эгоистичных  растрат  это  имеет  смысл.
Но  самостоятельного  значения  это  не  имеет,  не  ведет  ребенка
по правильному пути полезного и здравого проявления своего «я». Лучше
учить  ребенка  пользоваться  деньгами  и  тратить  их,  чем  копить.
Большинство  людей,  которые  заботливо  копят  пару  долларов,  сделали  бы
лучше, употребив их сначала на самого себя, потом на какое-нибудь дело.
В  конце  концов  они  скопили  бы  больше  денег,  чем  у  них  было  раньше.
Молодые  люди  должны  бы  преимущественно  вкладывать  деньги  в  свои
предприятия,  чтобы  умножать  полезные  ценности.  Когда  они  позже
достигнут  пика  своей  творческой  деятельности,  они  всегда  смогут
отложить,  согласно  разумным  соображениям,  бо́льшую  часть  доходов.
В  действительности,  когда  человек  сам  себе  мешает  быть  продуктивным,
он ничего не скапливает. Он лишь ограничивают возможности, данные ему
природой, и уменьшает свою ценность. Умение тратить деньги правильно
полезно и никогда не подведет того, кто им обладает. Трата положительна,
активна, плодотворна. Трата жива. Трата умножает сумму всего хорошего.
Нужде  отдельных  людей  не  может  прийти  конец  без  переустройства

системы  общественных  отношений  в  целом.  Повышение  зарплаты,  рост
прибылей,  любые  усилия,  направленные  на  то,  чтобы  добыть  больше
денег, представляют собой лишь разрозненные попытки отдельных классов
вырваться из огня самим, не обращая внимания на судьбу ближних.
Господствует  нелепое  мнение,  что  можно  каким-то  образом  устоять
против  бури,  раздобыв  себе  достаточное  количество  денег.  Рабочие
думают,  что  могут  выстоять,  если  добьются  более  высокой  зарплаты.
Бизнесмены  полагают,  что  смогут  бороться  с  ней,  если  будут  получать
больше  прибыли.  Вера  во  всемогущество  денег  трогательна.  Деньги
в  обычное  время  весьма  полезны,  но  сами  по  себе  они  менее  ценны,  чем
люди,  которые  с  их  помощью  вовлекаются  в  производство.  Да  и  в  этом
случае они могут быть употреблены во вред.
Невозможно  побороть  мнение,  будто  между  промышленностью
и  сельским  хозяйством  существует  естественный  антагонизм.  Это
совершенно  не  так.  Точно  так  же  нелепо  считать,  будто  людям  надлежит
вернуться  к  земле,  потому  что  города  перенаселены.  Если  бы  люди
поступали  согласно  этим  взглядам,  сельское  хозяйство  быстро  перестало
бы  приносить  доход.  Конечно,  не  менее  глупо  переселяться  толпами
в промышленные центры. Если деревня опустеет, какой смысл будет иметь
промышленность?  Между  сельским  хозяйством  и  промышленностью
должен возникнуть своего рода союз. Промышленник может дать фермеру
то,  в  чем  тот  нуждается,  чтобы  быть  дельным  фермером,  а  фермер,
подобно
всем
остальным
производителям
сырья,
обеспечивает
промышленника  всем,  что  ему  необходимо  для  производства.  Транспорт,
их связывающий, должен быть жизнеспособным организмом, только тогда
можно будет создать стойкую и здоровую систему полезной работы. Если
мы  затем  расселимся  более  мелкими  общинами,  где  жизнь  не  такая
напряженная  и  продукты  полей  и  садов  не  удорожаются  бесчисленными
посредниками, то бедности и недовольства будет гораздо меньше.
Тут  возникает  вопрос  о  сезонной  работе.  Строительное  ремесло,
например,  зависит  от  времени  года.  Какая  расточительность  позволять
строительным
рабочим
предаваться
зимней
спячке!
Не
менее
расточительно  позволять  квалифицированным  строителям,  поступившим
зимой  на  завод  с  тем,  чтобы  не  потерять  заработок  в  течение  мертвого
сезона, оставаться на заводе из боязни не найти места в следующую зиму.
Сколько мотовства, вообще говоря, в нашей теперешней косной, негибкой
системе!  Если  бы  фермер  мог  освободиться  с  фабрики  на  время  пахоты,
сева  и  жатвы  (которые,  в  конце  концов,  занимают  только  часть  года),
а  строительный  рабочий  после  зимней  работы  мог  освобождаться  для

своего  полезного  ремесла,  насколько  нам  было  бы  лучше  и  насколько
беспрепятственно вертелся бы мир!
Что  было  бы,  если  бы  мы  все  отправились  весной  и  летом  в  деревню,
чтобы  вести  три-четыре  месяца  здоровую  жизнь  земледельца!  Нам
не приходилось бы говорить о «застое».
В деревне тоже есть свой мертвый сезон, когда фермеру надлежало бы
отправиться  на  фабрику  для  того,  чтобы  помогать  в  производстве
необходимых в его хозяйстве вещей.
И у фабрики бывает свой мертвый сезон, и тогда рабочий должен был
бы отправиться в деревню и помогать возделывать землю. Таким образом,
у  всех  появилась  бы  возможность  избежать  застоя,  уравновесить
городскую жизнь деревенской.
Одной  из  самых  больших  выгод,  которую  мы  достигли  бы  при  этом,
стало  бы  гармоничное  мировоззрение.  Объединение  различных  занятий
не  только  выгодно  с  материальной  точки  зрения  –  оно  позволяет  нам
расширить  мыслительные  горизонты  и  более  верно  судить  о  наших
ближних.  Будь  наша  работа  разнообразнее,  изучай  мы  также  и  другие
стороны  жизни,  понимай  мы,  насколько  мы  необходимы  друг  другу,  мы
были  бы  терпимее.  Каждый  выиграл  бы  от  временной  работы  под
открытым небом.
Все  это  достижимо.  Истинное  и  желанное  никогда  не  бывает
недостижимым.  Для  этого  требуется  только  немного  совместной  работы,
немного  меньше  жадности  и  тщеславия  и  немного  больше  уважения
к жизни. Богатые люди хотят путешествовать по три-четыре месяца в году
и  праздно  проводить  время  на  каком-нибудь  элегантном  летнем  или
зимнем курорте. Бо́льшая часть американцев хотела бы тратить свое время
иначе, даже если бы получила такую возможность. Но она согласилась бы
совмещать свою обычную работу с сезонным трудом на открытом воздухе.
Почти  не  приходится  сомневаться  в  том,  что  бо́льшая  часть
беспокойства  и  недовольства  всюду  проистекает  из  ненормального  образа
жизни.  Людей,  которые  из  года  в  год  делают  одно  и  то  же,  лишены
солнечного  света  и  выключены  из  широкой  свободной  жизни,  трудно
упрекать  в  том,  что  они  видят  жизнь  искаженной.  Это  касается
и бизнесменов, и рабочих.
Что  мешает  нам  вести  нормальную,  здоровую  жизнь?  Разве
промышленное  производство  мешает  способным  людям  заниматься
различными  ремеслами?  На  это  можно  возразить,  что  производство
пострадало  бы,  если  бы  толпы  промышленных  рабочих  ежегодно  летом
отъезжали  из  фабричных  городов.  Но  мы  не  должны  забывать,  какая

энергия  одушевила  бы  эти  толпы  после  трех-четырехмесячной  работы
на  свежем  воздухе.  Стоит  вспомнить  и  о  том,  насколько  изменится
стоимость существования в результате всеобщего возвращения в деревню.
Мы  сами  частично  осуществили  такое  слияние  сельскохозяйственных
и  фабричных  работ.  В  Нортвилле,  близ  Детройта,  у  нас  есть  маленький
вентиляторный  завод.  Организация  и  управление  производством  там
довольно  просты,  так  как  производится  всего  один  продукт.  Мы
не  нуждаемся  в  квалифицированных  рабочих,  так  как  все  «уменье»
заменяет  техника.  Местные  сельские  жители  работают  часть  года
на  заводе,  другую  –  на  фермах,  потому  что  хозяйство,  в  котором
применяется техника, требует немного заботы. В качестве движущей силы
выступает вода.
Довольно
большая
фабрика
строится
сейчас
во
Флэт-Рок,
приблизительно  в  15  английских  милях  от  Детройта.  Мы  запрудили  реку.
Плотина служит одновременно мостом для Детройт-Толедо-Айронтонской
железной  дороги,  которой  нужен  был  новый  мост,  и  общественной
проезжей дорогой. Мы намереваемся производить здесь стекло. Дамба дает
нам  достаточное  количество  воды,  чтобы  мы  могли  доставлять  водным
путем  главную  массу  нашего  сырья.  Она  снабжает  нас,  кроме  того,
электричеством  с  помощью  гидроэлектростанции.  Поскольку  фабрика
расположена  в  центре  сельскохозяйственного  округа,  то  перенаселения
можно  не  бояться.  Рабочие  будут  обрабатывать  свои  сады  или  поля,
расположенные  в  окружности  15–20  миль,  потому  что  сегодня  рабочий
может  ездить  на  фабрику  на  автомобиле.  Так  что  нам  удалось  соединить
сельское хозяйство и промышленность.
Мнение,  что  промышленное  государство  должно  концентрировать
свою промышленность в нескольких центрах, на мой взгляд, неверно. Это
необходимо только на промежуточной стадии развития. Чем дальше будет
развиваться  промышленность,  чем  быстрее  мы  научимся  производить
изделия  со  сменными  частями,  тем  лучше  станут  условия  на  заводах.
А  лучшие  условия  для  рабочих  выгодны  всей  промышленности.
Гигантский  завод  не  выстроить  на  маленькой  реке.  Но  на  маленькой  реке
можно  построить  маленькую  фабрику,  а  совокупность  маленьких  фабрик,
из  которых  каждая  выпускает  только  одну  часть  продукта,  обойдется
дешевле,  чем  один  огромный  завод.  Правда,  существуют  некоторые
исключения,  например  литейные  заводы.  В  случаях,  как  в  Ривер-Руж,  мы
стараемся  соединить  месторождение  металла  с  литейным  производством.
Подобные  комбинации,  однако,  скорее  исключение,  чем  правило.  Они
не в состоянии помешать процессу децентрализации промышленности.

Ни  один  город,  если  бы  он  провалился,  не  был  бы  отстроен  заново
по  старому  плану.  Это  как  нельзя  лучше  говорит  о  нашем  отношении
к  нынешним  городам.  Большой  город  выполнил  свою  задачу.  Конечно,
деревня  не  была  бы  такой  уютной,  если  бы  не  существовало  больших
городов. Благодаря концентрации населения мы научились многому, чему
не  смогли  бы  научиться  в  деревне.  Гигиена  жилья,  техника  освещения,
социальное  устройство  получили  развитие  только  благодаря  опыту  жизни
в  больших  городах.  Все  социальные  недуги,  от  которых  мы  теперь
страдаем,  тоже  коренятся  в  больших  городах.  Маленькие  местечки,
например, еще не утратили связи с природой, они не знают ни чрезмерной
нужды, ни чрезмерного богатства. Миллионный город есть нечто грозное,
необузданное.  И  всего  в  тридцати  милях  от  его  шума  лежат  счастливые
и  довольные  деревни.  Большой  город  –  несчастное  беспомощное
чудовище.  Все,  что  оно  потребляет,  должно  быть  ему  доставлено.
С  разрывом  сообщения  рвется  и  жизненный  нерв.  Город  полагается
на  склады.  Но  склад  не  может  ничего  производить.  Город  не  может
не только прокормить, но и одеть, согреть и дать кров.
Наконец, расходы в частной и общественной жизни настолько выросли,
что  их  едва  возможно  выдержать.  Они  образуют  такой  высокий  налог
на  жизнь,  что  ничего  не  бывает  в  избытке.  Политики  так  легко  занимали
деньги,  что  в  высшей  степени  напрягли  городские  средства.  В  течение
последних  десяти  лет  административные  расходы  каждого  нашего  города
чудовищно  увеличились.  Бо́льшая  часть  этих  расходов  состоит
из процентов по ссудам, которые пошли либо на камни, кирпичи и известь,
либо  на  необходимое  для  городской  жизни,  но  слишком  дорогое
коммунальное хозяйство с его водопроводом и канализацией.
Расходы,
связанные
с
эксплуатацией
всех
этих
полезных
приспособлений,  с  транспортом,  соединяющим  перенаселенные  округа,
гораздо  больше  выгод,  которые  большие  города  предоставляют  людям.
Современный город расточителен: сегодня он банкрот, а завтра перестанет
существовать.
Подготовка  к  строительству  большого  количества  более  дешевых
и  легко  доступных  производственных  установок,  которые  могут
создаваться не все за раз, а по мере необходимости, будет больше, чем что
бы  то  ни  было,  способствовать  повсеместному  утверждению  жизни
на  разумных  основаниях  и  изгнанию  из  мира  расточительности,
порождающей  бедность.  Источников  энергии  много.  Там,  где  поблизости
есть залежи угля, ток может вырабатывать паровая электростанция. Где-то
лучшим  решением  будет  гидроэлектростанция.  Но  везде  должна  быть

центральная станция, которая снабжала бы всех дешевой электроэнергией.
Это  должно  бы  быть  столь  же  очевидным,  как  железная  дорога  или
водопровод.  И  все  эти  грандиозные  ресурсы  могли  бы  без  всяких
затруднений  служить  обществу,  если  бы  на  пути  не  стояли  высокие,
связанные  с  накоплением  капитала  расходы.  Я  думаю,  нам  следует
подвергнуть детальной ревизии наши взгляды на капитал!
Капитал,  приносимый  производством,  который  помогает  рабочему
повышать  свое  благосостояние,  даже  сосредоточенный  в  одних  руках,
не  представляет  для  общества  опасности.  Ведь  это  не  что  иное,  как  фонд,
доверенный  обществом  одному  человеку  и  служащий  общественному
благу.  Обладатель  капитала  не  может  считать  его  своей  собственностью.
Никто  не  может  считать  подобный  излишек  своим,  если  не  он  один  его
создал.  Это  совокупный  продукт  всей  компании.  Мысль  ее  владельца
могла  освободить  и  направить  энергию  в  нужном  направлении,  но  не  она
создала  эту  энергию  и  направление.  Каждый  рабочий  стал  участником
этого  процесса.  Никогда  не  следует  рассматривать  компанию  только
в  настоящем  времени  и  только  в  связи  с  конкретными  лицами.  Компания
должна  иметь  возможность  развиваться.  Каждому  участнику  этого
развития  должно  быть  обеспечено  приличное  содержание,  независимо
от его роли.
Капитал,  который  не  создает  постоянно  новой  и  лучшей  работы,
бесполезнее,  чем  песок.  Капитал,  который  постоянно  не  улучшает
повседневных  условий  жизни  людей  и  не  устанавливает  справедливой
платы  за  работу,  не  выполняет  своей  важной  задачи.  Главная  цель
капитала  –  не  добыть  как  можно  больше  денег,  а  добиться  того,  чтобы
деньги вели к улучшению жизни.

Глава 14. Трактор и механизация
сельского хозяйства
Мало  кто  знает,  что  наш  трактор,  названный  нами  «фордзон»
[15]
,
во  время  войны  из-за  недостатка  ресурсов  у  союзников  мы  стали
производить  на  год  раньше,  чем  предполагали,  и  что  все  наши  продукты,
за  исключением,  разумеется,  немногих  машин,  которые  мы  оставили  для
проведения  тест-драйвов,  первоначально  отправлялись  непосредственно
в  Англию.  В  критический  период  1917–1918  годов,  когда  активно
действовали  подводные  лодки,  мы  переправили  через  океан  около  пяти
тысяч  тракторов.  Собранные  машины  дошли  в  порядке,  и  британское
правительство  любезно  объявило,  что  без  них  Англия  едва  ли  справилась
бы с продовольственным кризисом.
Эти,  по  большей  части  обслуживаемые  женщинами,  тракторы
вспахивали  старые  английские  латифундии  и  привели  к  тому,  что  вся
Англия была обработана и возделана без ущерба для боеспособности войск
и для производства на военных заводах.
Это  произошло  следующим  образом.  Примерно  к  тому  времени,  когда
в  1917  году  мы  вступили  в  войну,  английское  продовольственное
управление  поняло,  что,  пока  немецкие  подводные  лодки  почти  каждый
день  топят  грузовые  суда,  и  без  того  ослабленный  флот  не  сможет
перевозить  американские  войска  вместе  с  необходимым  для  них
снаряжением,  а  также  снабжать  продовольствием  их  и  гражданское
население.  Поэтому  оно  начало  отправлять  из  колоний  обратно  в  Англию
жен
и
родственников
бойцов
и
строить
планы
по
решению
продовольственного  кризиса.  Положение  было  серьезным.  В  Англии
не  хватало  рабочего  скота  для  обработки  земли  в  таком  размере,  чтобы
ощутительно
сократить
импорт
продовольствия.
Техника
почти
не  применялась  в  сельском  хозяйстве,  потому  что  крестьянские  хозяйства
до  войны  были  не  настолько  большими,  чтобы  нуждаться  в  тяжелых
дорогих  сельскохозяйственных  машинах.  Правда,  в  Англии  существовали
фабрики,  производившие  тракторы,  но  это  были  тяжелые  неуклюжие
машины,  большей  частью  с  паровыми  двигателями.  К  тому  же  их
не  хватало.  Увеличивать  объемы  их  производства  было  нельзя,  поскольку
все  фабрики  делали  снаряды.  Если  бы  даже  нашлась  возможность  их

выпускать,  то  существовавшие  модели  были  все-таки  слишком  тяжелы
и неуклюжи, чтобы эффективно обрабатывать поля и работать без участия
инженеров.
Мы  тотчас  же  собрали  на  нашем  заводе  в  Манчестере  несколько
тракторов,  чтобы  продемонстрировать  их  возможности.  Они  были
разработаны в Соединенных Штатах и собраны в Англии.
Мы  отправили  пять  тысяч  тракторов  в  течение  трех  месяцев.  Так
случилось,  что  тракторы  были  ввезены  в  Англию  задолго  до  того,  как  их
узнали в Соединенных Штатах.
Идея  собрать  трактор  предшествовала  разработке  автомобиля.  Мои
первые  опыты  на  ферме  были  связаны  как  раз  с  тракторами,  и,  вероятно,
читатели  еще  помнят,  что  я  некоторое  время  работал  на  заводе,
выпускавшем  паровые  тракторы,  тяжелые  локомобили  и  молотилки.
Я счел, однако, что у тяжелых тракторов не было будущего. Для маленьких
хозяйств  они  считались  слишком  дорогими,  требовали  слишком  много
искусства  в  управлении  и  были  слишком  тяжелы  по  сравнению  со  своей
мощностью.  Кроме  того,  публика  больше  предпочитала  кататься,  чем
водить  рабочую  машину,  и  экипаж  без  лошади  занимал  воображение
гораздо сильнее.
Таким  образом,  я  совсем  забыл  о  тракторах  до  тех  пор,  пока
не наладилось автомобильное производство. Когда же автомобиль получил
в  деревне  права  гражданства,  трактор  стал  необходимостью,  потому  что
фермеры свыклись с мыслью о самодвижущейся повозке.
Фермер  не  столько  нуждается  в  новом  орудии,  сколько  в  движущей
силе  для  орудий.  Я  сам  исходил  немало  миль  за  плугом  и  знаю,  что  это
за работа. Как растрачивает время и силы человек, целыми часами и днями
шагающий за медленно ползущей упряжкой, тогда как трактор мог бы за то
же время обработать в шесть раз больше земли! Нет ничего удивительного,
что  крестьянин,  который  должен  делать  все  своими  руками,  может  едва
заработать
на
хлеб,
а
сельскохозяйственные
продукты
никогда
не  попадают  на  рынок  в  том  изобилии  и  по  той  цене,  как  это  могло  бы
быть.
Как  и  в  автомобиле,  мы  стремились  придать  трактору  максимум
мощности,  сведя  вес  к  минимуму.  Идея  веса  крепко  засела  в  головах
производителей.  Полагали,  что  большая  тяжесть  была  равнозначна
большой  двигательной  силе:  машина  якобы  не  может  хорошо  цепляться
за землю, если не будет достаточно тяжелой. И все это несмотря на то, что
кошка  весит  не  так  уж  много,  а  лазает  тем  временем  отлично.  Все,  что
я  думаю  по  этому  поводу,  я  изложил  в  другом  месте.  Единственный  тип

трактора,  который,  на  мой  взгляд,  стоило  производить,  должен  быть
настолько  легок,  прочен  и  прост,  чтобы  всякий  сумел  им  пользоваться.
Кроме  того,  он  должен  быть  так  дешев,  чтобы  всякий  мог  себе  его
позволить.
Стремясь к этой цели, мы работали почти пятнадцать лет над созданием
трактора  и  потратили  немало  миллионов  долларов  на  эксперименты.  При
этом  мы  шли  по  тому  же  пути,  что  и  при  создании  автомобиля.  Каждая
часть  должна  была  быть  максимально  прочной  и  способной  выдерживать
большие  нагрузки.  Число  частей  должно  быть  минимальным,  а  все
вместе  –  производиться  в  большом  количестве.  Некоторое  время  мы
думали,  что  для  трактора  подойдет  автомобильный  двигатель,  и  поэтому
провели  несколько  экспериментов  в  нем.  Но  наконец  мы  убедились,  что
трактор,  который  мне  хотелось  создать,  не  имеет  ничего  общего
с  автомобилем.  Мы  с  самого  начала  решили  построить  отдельный
тракторный завод. Ни один завод не велик в достаточной степени для того,
чтобы производить продукт двух видов.
Автомобиль  предназначен  для  езды,  трактор  –  для  тяги.  Это
обусловливает  разницу  конструкции.  Наиболее  трудным  оказалось  найти
рулевой механизм, с помощью которого, несмотря на большую силу тяги,
можно  было  бы  удерживать  заданное  направление.  Мы  нашли  один  тип
конструкции,
который,
как
казалось,
гарантировал
наибольшую
работоспособность.  Мы  остановились  на  четырехцилиндровом  двигателе,
который  запускается  на  бензине,  а  дальше  может  работать  на  керосине.
Самый  малый  вес  при  достаточной  мощности  составил  2425  английских
фунтов.
Чтобы  иметь  возможность  приспособить  трактор,  кроме  основной
функции,  для  других  работ,  мы  построили  его  так,  что  он  одновременно
может использоваться и как неподвижный двигатель. Если он не на дороге
и  не  в  поле,  его  можно  соединить  с  другими  механизмами  с  помощью
простого  приводного  ремня.  Одним  словом,  мы  хотели  сделать  его
солидным,  многосторонним  источником  силы,  и  нам  это  удалось.  Он
может быть употреблен не только для вспашки, боронования, сева и жатвы,
но и для молотьбы, для приведения в действие мукомольных, лесопильных
и  других  мельниц,  для  выкорчевывания  пней,  распашки  снега  –
решительно  для  всего,  для  чего  может  понадобиться  двигатель  средней
мощности,  начиная  от  ножниц  для  стрижки  овец  и  кончая  типографским
станком. Его снабдили тяжелыми катками, чтобы возить грузы по дорогам,
полозьями  для  льда  и  колесами,  чтобы  двигаться  по  рельсам.  Когда
в  Детройте  все  предприятия  принуждены  были  закрыться  из-за  нехватки

угля,  мы  еще  издавали  Dearborn  Independent,  послав  один  из  наших
тракторов  к  работающей  на  электричестве  типографии,  установив  его
во  дворе  и  соединив  приводными  ремнями  с  печатными  станками
на  четвертом  этаже.  Нам  уже  говорили,  что  трактор  выполнял  девяносто
пять функций, и это, вероятно, далеко не все.
Механизм  трактора  еще  проще  автомобильного  –  он  производится
точно  таким  же  способом.  До  этого  года  производство  ограничивалось
недостатком  оборудования.  Первые  тракторы  были  собраны  на  заводе
в  Дирборне,  который  теперь  служит  нам  опытной  станцией.  Он  был
недостаточно  велик  для  того,  чтобы  давать  экономию,  возможную
на  большом  предприятии,  его  невозможно  было  удобно  расширить,
поэтому  мы  решили  перенести  производство  тракторов  на  завод  в  Ривер-
Руж, а тот до этого года еще не был окончательно введен в строй.
Сегодня  тракторный  завод  закончен.  Работает  он  так  же,  как
и  автомобильные  заводы.  Каждая  отдельная  часть  представляет  собой
миниатюрное  предприятие,  и  каждая  готовая  деталь  подвозится
по конвейеру сначала для частичной и, наконец, для окончательной сборки.
Все
движется
само
собой,
и
мастерства
здесь
не
требуется.
Производительность завода – миллион тракторов в год. Это то количество,
на которое мы рассчитали производство, потому что сегодня мир больше,
чем  когда-либо,  нуждается  в  дешевых  двигателях  и,  кроме  того,  он
слишком  хорошо  знает  цену  машинам  для  того,  чтобы  не  хотеть  их
приобрести.
Итак,  первые  тракторы  были  направлены  в  Англию.  В  Соединенных
Штатах  они  впервые  появились  на  рынке  в  1918  году  и  стоили  тогда
750  долларов.  В  следующем  году  мы  были  вынуждены  из-за  больших
производственных  расходов  повысить  цену  до  885  долларов.  В  середине
года мы снова могли поставлять их по первоначальной цене 750 долларов.
В 1920 году мы еще раз подняли цену до 790 долларов. В следующем году
мы  достаточно  наладили  производство,  чтобы  снизить  цены  по-
настоящему. Цена опустилась до 625 долларов, и, когда наконец заработал
завод в Ривер-Руж, мы снизили цену до 395 долларов. Это ясно показывает,
какое влияние оказывает отлаженная производственная система на цену.
Важно, чтобы цена оставалась низкой, иначе трактор не дойдет до всех
ферм,  а  они  в  нем  нуждаются.  Через  несколько  лет  ферма,  работающая
только за счет человеческой и лошадиной сил, будет такой же редкостью,
как  фабрика,  приводимая  в  действие  с  помощью  топчака
[16]
.  Фермер
должен либо приспособиться к технике, либо отказаться от своего занятия.
Сравнение  производственных  цен,  несомненно,  доказывает  это.  Во  время

войны  правительство  провело  эксперимент  с  одним  нашим  трактором,
чтобы  сравнить  расходы,  связанные  с  его  эксплуатацией,  с  расходами,
которые  несет  хозяйство,  в  котором  лошадь  остается  единственной
тягловой  силой.  В  расчетах  учитывалась  высокая  цена  на  тракторы
и  немалая  стоимость  транспортировки.  Причем  цифры,  отражающие
амортизацию и затраты на ремонт, были завышены.
Расчет таков:

При  современном  соотношении  цен  стоимость  на  1  акр  достигала  бы
примерно 40 центов, причем только 2 цента можно отнести на счет износа
и  ремонта.  Кроме  того,  в  тех  расчетах  совершенно  не  отражены  затраты
времени.  Трактор  распашет  участок  почти  в  четыре  раза  быстрее,
а физическая сила понадобится только для управления трактором. Пахота,
таким образом, превратилась в поездку на автомобиле по полю.
Старинный  способ  обработки  земли  готов  стать  романтическим
воспоминанием. Это не значит, что отныне на ферме будет нечего делать.
Работа  не  может  быть  исключена  из  по-настоящему  продуктивной  жизни.
Но
механизированное
хозяйство
устраняет
из
жизни
фермера
утомительную,  убийственную  физическую  работу.  Такое  хозяйство
перекладывает  тяжкую  ношу  с  людских  плеч  на  металл.  Мы  только
в начале этого пути. Автомобиль перевернул жизнь современного фермера
не  в  качестве  средства  передвижения,  а  как  источник  тягловой  силы.
Сельское  хозяйство  должно  стать  чем-то  бо́льшим,  чем  ремесло.  Оно
должно  превратиться  в  завод  по  производству  продовольствия.  Когда  же
оно действительно станет бизнесом, фактическая работа на ферме средних
размеров  будет  занимать  двадцать  четыре  дня  в  году.  Остальное  время
можно  будет  заниматься  чем-то  другим.  Земледелие  слишком  сезонная
работа для того, чтобы вполне занять одного человека.
Как  продовольственный  бизнес,  сельское  хозяйство  будет  в  таком
количестве  вырабатывать  и  поставлять  продукты  питания,  что  сможет
удовлетворить  потребности  каждой  семьи.  Ведь  продовольственные
тресты  не  могли  бы  существовать,  если  бы  мы  производили  все  виды
продуктов  питания  в  таком  количестве,  чтобы  их  запрет  и  грабеж
сделались  невозможными.  Фермер,  вынужденно  ограничивающий  свое
производство, играет прямо на руку спекулянтам.
Тогда, быть может, мы увидим, как воскреснут маленькие мельничные
двигатели.  День,  когда  перестали  существовать  деревенские  мельницы,
стал  дурным  днем.  Кооперативное  сельское  хозяйство  сделает  такие
успехи, что мы увидим фермерские общества с собственными бойнями, где
свиньи  превратятся  в  ветчину  и  сало,  с  собственными  мельницами,
на которых выращенное зерно станет товаром.
Почему  бык,  выращенный  в  Техасе,  перевозится  на  бойню  в  Чикаго
и подается на стол в Бостоне, останется вопросом, не разрешенным до тех
пор,  пока  еще  существует  возможность  всех  необходимых  Бостону  быков
разводить  вблизи  этого  города.  Централизация  продовольственной
промышленности
связана
с
огромными
транспортными
и  организационными  издержками  и  слишком  убыточна  для  того,  чтобы

продолжаться в высокоразвитом обществе.
В ближайшие двадцать лет сельское хозяйство будет развиваться так же
интенсивно, как промышленность в последние двадцать.

жүктеу/скачать 2,15 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: