Книга Свет добра Свет братства Признание Учитель Пушкина а парус все белеет Народный поэт России
жүктеу/скачать 2,05 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Огонек в тумане
- Великий мастер
Перечитывая Фета Говорят, что Фет был жестоким помещиком-крепостником. Он в своих очерках и статьях даже упрекал власти, считая, что они плохо защищают помещиков и собственность их от крестьян. Тончайший лирик и в то же время суровый крепостник, очень практичный хозяин. Кажется странным, однако так и было. А раз это так, то о реакционности его взглядов, на литературу, философию, историю и социальную основу жизни и говорить нечего. Но, несмотря ни на что, он прекрасный поэт, выдающийся лирик, без которого даже такая великая поэзия, как русская, не может обойтись. Как странно было бы, если бы вдруг, но стало поэзии Фета. Случись так, то это было бы равно исчезновению одной из больших гор Кавказского хребта. Как же он совмещал в себе практичного помещика-крепостника и замечательного лирика? Это интересует меня. Тут мне кажется не лишним вспомнить стихотворение Пушкина «Поэт», вернее – его первую строфу: Пока не требует поэта К священной жертва Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен; Молчит его святая лира, Душа вкушает хладный сон, И меж детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он. Пушкин, по-моему, имел в виду то, что никто не может оставаться поэтом ежедневно, ежечасно. Поэт тоже человек и занят житейскими делами, как все люди, исключая часы творческой работы. А все же суть пушкинских строк, по-моему, можно отнести и к Фету. Мы помним и читаем Фета, любим его стихи. Да, мы помним и почитаем Фета. За что же такая честь крепостнику? Только за его поэзию, которая и сегодня остается живой, свежей, трепетной. Что же спасло реакционного литератора-помещика от забвения? Талант, который был самым прекрасным в нем, ценнейшим из всех его богатств, наиболее незаменимым для него благом из всего, что он имел. Можно ли допускать, что сам поэт не знал этого? Нет, думаю, что наоборот. Он был умен и не мог не понимать значения своего дарования, того, что именно оно являлось самым долговечным из всех благ, отпущенных ему жизнью. Ведь Лев Толстой считал Фета умнейшим человеком. Да, крепостника спас от забвения дар поэта. Так случилось не с одним только Фетом. История мировой литературы отмечена подобными фактами. Боже мой, какие чудные стихи оставил после себя людям этот бородатый человек-помещик, практичный хозяин! Нет, это сделал не помещик Афанасий Афанасьевич Шеншин, а поэт Афанасий Фет. Это были разные люди над одной оболочкой. Мы знаем и почитаем не помещика Шеншина, а чудесного лирика Фета. А разве мы чтим в Гете веймарского министра, который, кстати сказать, унизительно долго ждал в передней, добиваясь приема у Наполеона, чего Бетховен, например, не позволил бы себе никогда? Нет, мы почитаем поэта Вольфганга Гете, оставившего миру свою бессмертную лирику, «Фауста» и «Эгмонта». Многих художников, даже независимо от их мировоззрения, талант спасал от забвения. О, как он драгоценен! Оказывается, даже у очень крупных талантов взгляды на жизнь не всегда бывают, как говорится, прогрессивными. И Фет один из них. Когда я юношей стал читать Фета, помню, какое сильное впечатление произвело на меня одно его маленькое стихотворение, которое с тех пор я знаю наизусть. Сколько раз за свою жизнь я повторял его! У Фета, наверное, есть стихи глубже и лучше. Но это очень дорого мне. Вот оно: Чудная картина, Как ты мне родна: Белая равнина, Полная луна. Свет небес высоких, И блестящий снег, И саней далеких Одинокий бег. Это я, без колебаний, могу назвать шедевром. Его написал двадцатидвухлетний поэт. Стихотворение, по моему мнению, удивительно, прежде всего, тем, что в нем точнейшими и скупыми средствами создана совершенная картина русской зимы, зимней степи. Здесь совсем мало слов и много прелести, нет рассуждений и много поэзии. Фет не только в одном раннем маленьком шедевре так экономно и скупо использовал слово и образ. Нам есть чему учиться у него. Он – выдающийся лирик, один из лучших мастеров короткого стихотворения. Его лирика остается похожей на неувядающее дерево. Потому-то и я, увлекшись, начал писать эти заметки без чьей-нибудь просьбы, просто так – для своего удовольствия. Да, читать таких поэтов, как Фет, стоит – это одно наслаждение, и учиться у таких мастеров стоит – они научат многому. Фет из семьи истинных художников. Я причисляю себя к тем литераторам, которые считают нужным и полезным уметь видеть главное и лучшее в каждом мастере прошлого и учиться, а не думать, что самый крупный мастер это ты сам. Вернемся к маленькому шедевру Фета. Подумали ли вы о том, какую обширную картину он набросал несколькими строчками? Тут и степная равнина, и луна над ее белизной, и блеск снега. А как хорошо и верно вот это: «И саней далеких одинокий бег». Такая вещь могла быть написана только в России и только русским поэтом. Это типичная российская картина, точно замеченная, выражение любви русского поэта к своей заснеженной земле, к ее неповторимому своеобразию и красоте. Без большой любви невозможно рождение таких стихов. Кажется, что в картину, нарисованную восьмью строчками, поэту удалось вместить всю свою великую землю. Такое по плечу только очень крупным художникам. Да, конечно, созданиям такого мастера суждена долгая жизнь. Помещичьи усадьбы, судьба которых тревожила Фета, давно перестали существовать, а его изумительная лирика, полная правды человеческой души и красоты родной земли, продолжает жить и сегодня, по-настоящему волнуя и радуя людей. В этом сила большого искусства. В стихотворении «Муза» Фет очень ясно сказал о сути собственной поэзии, определил те задачи, которые ставил перед собой как художник. Вот что он писал: Пленительные сны, лелея наяву, Своей божественною властью Я к наслаждению высокому зову И к человеческому счастью. Каждый, кто интересовался Фетом, знает, что поэт отрицал социальную значимость искусства, а также не верил в возможность улучшить существование людей, их жизнь через социальные перемены. Он был уверен в извечности человеческих страданий, став приверженцем философии Шопенгауэра. Все это так. Но невозможно отрицать и того, что «звать к высокому наслаждению и к человеческому счастью» поэзии никогда не будет возбраняться. И в этом Фет достиг больших высот, стал одним из крупнейших лириков России и мира. Творчеству социально значительных, демократических поэтов он противопоставлял «безумную прихоть певца». Это всем известно. И я в моих беглых заметках не ставлю себе задачей заниматься выяснением социально-политических и философских корней поэзии Фета. Мне просто хотелось очень коротко сказать о его мастерстве. В любом из художников нельзя искать того, что в нем не могло быть, на что он не был способен по своей природе. Каждый творец хорош именно своей индивидуальностью. Надо только уметь находить в нем главное, лучшее. 2 Русская поэзия с самого начала своего расцвета с проникновенной любовью к отчей земле воплощала образы родной природы, которая бесподобно воспета поэтами от Пушкина до Есенина, от Некрасова до Твардовского. Ее волшебным певцом был и Фет. Глазами редкого художника он видит рассвет, сумерки, утро, ночь, дождь, снег, весну, лето, осень, зиму и умеет точнейшими образами выразить их, передать словами и закрепить как бы впервые замеченные и увиденные человеческим глазом оттенки до него никем не использованными средствами. Слова его очень часто кажутся впервые сказанными. В этом неувядающая свежесть, оригинальность и сила стихов Фета о природе. Вот один из множества примеров: Я люблю игру денницы И замечать на ней, И жаль мне, если птицы Стряхнут красу ветвей. Последние две строчки этой строфы и являются впервые сказанными в поэзии, ставшими поэтическим открытием. Таких открытий у Фета чрезвычайно много. Это и сделало его прекрасным поэтом, одним из оригинальных мастеров. Мне хочется целиком привести его совершенный, на мой взгляд, шедевр «Еще майская ночь»: Какая ночь! На всем, какая нега! Благодарю, родной полночный край! Из царства льдов, из царства вьюг и снега Как свеж и чист твой вылетает май!
Тепло и кротко в душу смотрят вновь. И в воздухе за песнью соловьиной Разносится тревога и любовь. Березы ждут. Их лист полупрозрачный Застенчиво манит и тешит взор, Они дрожат. Так деве новобрачной И радостен и чужд ее убор. Нет, никогда нежней и безтелесней Твой лик, о ночь, не мог меня томить! Опять к тебе иду с невольной песней, Невольной – и последней, может быть. Все стихотворение пронизано весенним светом, пленяет мастерски переданными деталями весны на русской земле. Как сказано о звездах, которые дороги всем живущим: «Тепло и кротко в душу смотрят вновь»! Как это хорошо, свежо и оригинально. О звездах поэт говорит, что они теплые. А какое замечательное сочетание: «Разносятся тревога и любовь». В том же ряду и «застенчиво манит», и «невольной песней». Фет также заметил дрожание зеленых листьев майской ночью. А как здорово вот это: «вылетает май!» У Фета поразительно зоркие глаза. Вот что он увидел в вечерней степи: Клубятся тучи в блеске алом, Хотят в росе понежиться поля, В последний раз, за третьим перевалом, Пропал ямщик, звеня и не пыля. Остановите свое внимание на «звеня и не пыля». Это так хорошо найдено и замечено, что тоже кажется впервые сказанным. Или: Вот жук взлетел и прожужжал сердито. Вот лунь проплыл, не шевеля крылом. А еще: Луна чиста. Вот с неба звезды глянут И, как река, засветит Млечный Путь. «Луна чиста». Надо же найти такое! А «не шевеля крылом», «и, как река, засветит Млечный Путь»? О жуке сказано: «прожужжал сердито». Все это, как и многое в его поэзии, блестящие открытия Фета, жемчужины и шедевры великой русской лирики, волшебное явление в ее волшебном мире. Тут необходимо подчеркнуть одну характерную черту истинных художников, свойственную и Фету, - оригинальность без оригинальничания. Для него оригинальность – подобно собственному дыханию, также естественна, как и то, что он ест, пьет и смотрит на снег или дождь, видит поле и облака над ними. 3 Фет не только поэт природы, хотя я и начал свой этюд с этого. Он также чудесно выразил в своей лирике человеческую душу, ее радость и боль, страдания и надежды, человека, его любовь, стремление к совершенству, тягу к прекрасному, счастье молодости и горе старости. При всем этом в его поэзии много света, весенних мотивов, хотя хватает и осенних, как у всякого большого художника. Жизнь остается жизнью. Поэт не может не думать о горечи, о краткости существования человека на свете. Лирика Фета полна добрых чувств и сердечной нежности. Вспомним одно из самых известных его стихотворений. Грешно было бы не процитировать его целиком: Я пришел к тебе с приветом, Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом По листам затрепетало; Рассказать, что лес проснулся, Весь проснулся, веткой каждой, Каждой птицей встрепенулся И весенней полон жаждой; Рассказать, что с той же страстью, Как вчера пришел я снова. Что душа все так же счастью И тебе служить, готова; Рассказать, что отовсюду На меня весельем веет. Что не знаю сам, что буду Петь, - но только Песня зреет. Эта такая жемчужина лирики, что разбирать ее, прибегнув к помощи холодного рассудка, - кажется непозволительным шагом. Сколько тут доброты, радости, любви к женщине, к жизни, сердечности. И все это высказано так изумительно поэтично, что, прочитав ее, просто немеешь. В ней опять находки, доступные только редким талантам. Смотрите, как сказано о лесе: «Весь проснулся, веткой каждой, каждой птицей встрепенулся». А какой удивительной, как вздох человеческого сердца и шелест зеленой ветки, строкой начинается это лирическое чудо. «Я. пришел к тебе с приветом...» Я уверен в том, что это одно из самых удивительных созданий мировой лирики. А оно написано Фетом, когда ему было всего двадцать три года! Фет бывал не только тонким и изящным, но и очень глубоким поэтом, поднимавшимся до трагических высот, до тютчевской пронзительности мысли. Иначе и не могло быть с художником такого огромного дарования. В связи со сказанным хочется полностью процитировать одно из глубочайших, на мой взгляд, его стихотворений - «Старые письма». Давно забытые под легким слоем пыли, Черты заветные, вы вновь передо мной, И в час душевных мук мгновенно воскресили Все, что давно-давно утрачено душой. Горя огнем стыда, опять встречают взоры Одну доверчивость, надежду и любовь, И задушевных слов поблекшие узоры От сердца моего к ланитам гонят кровь. Я вами осужден, свидетели немые Весны души моей и сумрачной зимы. Вы те же, светлые, святые, молодые, Как в тот ужасный час, когда прощались мы. А я доверился предательскому звуку - Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
И с холодом в груди пустился в дальний путь. Зачем же с прежнею улыбкой умиленья Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза? Души не воскресит и голос всепрощения, Не смоет этих строк и жгучая слеза. Если бы даже нам было известно только одно это стихотворение Фета, и тогда мы имели бы право считать его крупнейшим поэтом, первоклассным художником. В этой маленькой трагедии боль и раскаяния души, воспоминания и сожаления о легкомысленно отвергнутой когда-то любви, о невозможности вернуть ее. Все это сказано с такой художественной силой, искренностью, такой беспощадной к себе откровенностью, в такой безупречной форме, что и это стихотворение становится потрясающим душу человеческим документом, жемчужиной поэзии. Маленькой миниатюрой разрешена тема большой трагедии. Краткость, лаконизм и выразительность Фета прекрасны. Они присущи всей его поэзии. Порой этот мелодичный поэт становится сурово-афористичным. Вот как завершается его стихотворение, обращенное к Шиллеру: С тех пор у моря света вечно Твой голос все к себе зовет, Что в человеке человечно И что в бессмертном не умрет. В этой связи вспомним еще знаменитую надпись на книге стихов Тютчева. Вот ее заключительная строфа: Но муза, правду соблюдая, Глядит – и на весах у сей Вот эта книжка небольшая Томов премногих тяжелей.
Выше мы говорили о непосредственности лирики Фета. Вообще это свойство поэзии мне лично кажется незаменимым. Для подтверждения сказанного приведу только две строчки: Как ярко полная луна Посеребрила эту крышу! Это так просто, раскованно и непосредственно, что кажется сказанным Есениным. Образы в лирике Фета, их неожиданность, подобная внезапно грянувшему дождю или раскрывшемуся на заре цветку, оригинальность сравнений, сопоставлений и сейчас вызывают радость, дают эстетическое наслаждение. В этом мы легко убедимся, обратившись хотя бы к одному из его коротеньких стихотворений - «У камина»: Тускнеют угли. В полумраке Прозрачный бьется огонек. Так плещет на багряном маке Крылом лазурным мотылек. Видений пестрых вереница Влечет, усталый теша взгляд, И неразгаданные лица Из пепла серого глядят. Встает ласкательно и дружно Былое счастье и печаль, И лжет душа, что ей не нужно Всего, чего глубоко жаль. Это стихотворение – совершенство своей глубиной и образностью. Как неожиданно и замечательно, например, сравнение вьющегося огонька с мотыльком, который «плещет на багряном маке»! Притом крыло мотылька Фет называет лазурным. Такие стихи в моем толковании и разборе, конечно, не нуждаются. Мне неловко, что я, хотя и невольно, но занялся этим. Подобные жемчужины даже цитировать – радость и наслаждение. Прежде чем закончить разговор о красоте, совершенстве и могуществе лирики Фета, вспомним еще две знаменитые его строчки, пронизанные светом доброты и душевной щедрости. Такие стихи могут быть сказаны только на рассвете, их могут породить только нежность влюбленного сердца и самоотверженная любовь: На заре ты ее не буди, На заре она сладко так спит... Счастливые строки! Они так просты и прекрасны, как есенинское: Разбуди меня завтра рано, О, моя терпеливая мать!
Перечитав Фета в эти дни, я снова удивился его таланту, редкому и подлинному. У него был не только зоркий глаз, но и чуткое ухо. Он своей лирикой закрепил все дорогое ему в родной природе, глубоко выразил человеческую душу, ее тончайшие переживания и все оттенки чувств. Иногда даже кажется, что его лирика, как музыка, выразила невыразимое словом. В ней заключена прелесть русской речи и ее неповторимых звуков, вобравших в себя шелест дождя на ветвях березы, шуршание созревшего колоса и зеленой травы. Поэтому мне было так хорошо, когда я выводил эти скромные строки, не претендующие ни на что, кроме любви к поэзии Фета. Перечитывая замечательного мастера, я все время думал о том, как богата и прекрасна русская лирика, как сказочно ее чародейство, какое это волшебное явление культуры человечества! Литературоведы обычно говорят о Фете более чем сдержанно. В лучшем случае, назовут его выдающимся русским лириком девятнадцатого века. Может быть, есть причины, заставляющие их быть сдержанными. А возможно, я воспринимаю его чрезмерно восторженно и преувеличиваю его значение? Не думаю. Могу только сказать: в эти дни мне пришлось еще раз убедиться в том, что Афанасий Фет самостоятельное и выдающееся явление в мировой поэзии, гениальный художник, великий лирик. 1973
Даже маленький огонек, мерцающий в тумане, - радость, когда твой путь тяжел, а сам ты устал и валишься с ног. Мне это не раз приходилось испытывать. Я знаю, как радует светлячок, горящий под деревом, в траве, когда темно вокруг и нет ни огня перед тобой, ни звезды над тобой. А светлячок горит тебе на радость, и ты благодарен ему, как свету надежды. Человеку каждый час должно что-то светить – огонь очага, звезда над дорогой, лицо и глаза матери или любимой женщины, улыбка ребенка, Песня или стих, хорошие воспоминания, свет доброй цели или надежды. Да, человеку что-то постоянно должно светить. Иначе жить невозможно. Это было в первые дни Отечественной войны. Нас, группу парашютистов-десантников, послали в разведку. Рожь, терпеливо выращенная латышскими крестьянами, была такой высокой, что в ней никто не увидел бы даже всадника. Так мне казалось. А немецкие пулеметчики и снайперы видели нас. Из нашей группы живыми вернулись к своим только я и еще один сержант. Да и его, тяжело раненного, я ползком вынес на спине. В тот день впервые в жизни мне привелось испытать такое большое горе — видеть гибель сразу нескольких моих товарищей, проведших со мной много дней, деливших трудности нелегкой службы военных парашютистов. В те дни не в книгах и кино, а наяву я увидел жуткий лик войны. Наши бойцы отважно бросались в бой, не щадя своей жизни, сражались, погибали, как храбрецы и герои. Но превосходство в силе и удача тогда оказались на стороне врага. Советские войска, к нашему несчастью, отступали. Ах, какое это было горькое горе! Нас душила обида. Наши части, отчаянно сражаясь, отступали. А в высокой ржи, мокрой от дождя и крови, оставались мои мертвые товарищи, молодые, светловолосые, черноволосые, красивые! У них в глазах, оставшихся неприкрытыми, отражалось небо в облаках и наше горе. Да, в те дни я впервые увидел, как могут быть велики у людей боль и страдания!.. Теперь это может показаться приснившимся, но я рассказываю о случившемся на самом деле. Я полз во ржи в сторону своих, неся на спине раненого товарища. Мне надо было проползти за высокие кучи дров возле домиков. Я упорно и мучительно полз. Шел дождь. Земля была мокрая. В эти минуты, как это ни странно, мне на память пришла Песня. Неожиданно зажегся свет, связавший меня с жизнью, как огонек в тумане, как светлячок под деревом, как звезда над полем. Продолжая ползти с короткими передышками, под пулями снайперов и пулеметчиков, сидевших на колокольне церкви, я стал повторять вот эти слова: Мой костер в тумане светит, Искры гаснут на лету...
Кто может объяснить, почему именно эта Песня пришла мне на память в минуты смертельной опасности? Нет, никто этого не сможет сделать. Да и зачем? Я не раз пел эту Песню своим товарищам и девушкам в мои веселые и счастливые дни, и она пришла мне на помощь в мой горестный час, как надежда и неистребимая сила жизни, чтобы я не думал, что все уже кончено и нет жизни на свете. Я был благодарен прекрасной песне и тому, кто ее сложил. Мы с сержантом и Песня добрались до своих живыми. Жив ли теперь тот белокурый парень, которого я вынес, мне неизвестно, но хорошо знаю, что «Песня цыганки» жива, наверное, многим она приходила с тех пор на помощь в трудный час, освещая их души своим добрым светом. Она и после меня долго будет жить, радуя и утешая людей, как меня тогда – летом 1941 года в высокой и мокрой ржи, выращенной терпеливыми руками латышских крестьян и растоптанной, погубленной войной. Какой прекрасной была эта рожь! И там остались мои товарищи, навсегда остались! Никто из них не вернулся к матери, отцу или жене с ребенком!.. Ах, как горьки были те дни! Их может понять только тот, кто сам пережил их. Да, многие мои товарищи сгорели в опте тех дней. У многих из них ни могилы, ни имени — ничего!.. Не то чтобы я больше других хотел или умел спасать себя, нет, просто мне не суждено было сгореть вместе с теми бескорыстными храбрецами, навеки оставшимися молодыми в моей памяти. Хотя перед ними нет у меня ни малейшей вины, но все же я чувствую себя виноватым. Нет, я неправ, мы не подвели своих павших товарищей, общими усилиями, страданиями и мужеством спасли Родину, за которую они отдали свои молодые жизни. Это остается высшим утешением и оправданием гибели всех наших незабвенных друзей. И после войны в мои горькие дни, которых было достаточно и без сражений на поле боя, Песня, ставшая для меня дорогой и близкой, не раз приходила мне на помощь, и моей душе становилось опять теплей и легче, Песня как бы забирала себе часть моей боли, дарила радость и утешение. И опять горел огонек в тумане, звезда над дорогой, светлячок в траве, свет надежды в душе. Каждый раз я думал: счастлив человек, сумевший создать такую Песню. Он оставил людям бесценный дар, сделал им большое благо. Если бы Яков Петрович Полонский ничего больше и не написал, и тогда он оказался бы настоящим поэтом, имел бы право на благодарность людей и уважение потомков. Тот час, когда родилось это стихотворение, был счастливым часом поэта. Интересно, знал ли тогда Полонский, что он создал нечто замечательное? Едва ли. Да это и неважно. Важно другое – поэт написал стихи, которые, надолго пережив его, стали песней, остались с людьми и до сих пор служат им. Не это ли является высокой целью и счастливой участью для художника? Недаром великий лирик Александр Блок любил Полонского. Оказывается, самым главным в творческой судьбе художника являются не школа и направление. Ведь Полонский входил в число тех поэтов своего времени, которые знаменем для себя, как принято считать, сделали лозунг «искусство – для искусства», он был приверженцем так называемой «чистой поэзии», как и Блок, - символистом. Все это так. Но истинное дарование всегда шире и выше литературных школ и направлений, которые чаще всего возникают искусственно. Вспомним хотя бы имажинизм и Сергея Есенина, временно примкнувшего к этому формальному течению в поэзии. Яков Полонский написал не только одну «Песню цыганки». В его наследии есть и другие замечательные стихи, живущие до сих пор, не потеряв своей свежести. Могу назвать «Пришли и стали тени ночи...», «Затворница», «Качка в бурю», «Ночь», «Колокольчик». Но мне особенно нравится стихотворение «Дорога». Хочется целиком процитировать его, чтобы еще раз уверить себя в том, каким талантливым лириком был Яков Полонский. Глухая степь – дорога далека, Вокруг меня волнует ветер поле, Вдали туман - мне грустно поневоле, И тайная берет меня тоска. Как кони не бегут, мне кажется лениво Они бегут. В глазах одно и то ж: Все степь да степь, за нивой снова нива... - Зачем ямщик ты Песню не поешь? И мне в ответ ямщик мой бородатый: «Про черный, день мы Песню бережем». - Чему ж ты рад? - «Недалеко до хаты – Знакомый шест мелькает за бугром». И вижу я – навстречу деревушка; Соломой крыт, стоит крестьянский двор, Стоят скирды... Знакомая лачужка! Жива ль она? Здорова ли с тех пор?.. Вот крытый двор. Покой, привет и ужин Найдет ямщик под кровлею своей. А я устал – покой давно мне нужен; Но нет его... Меняют лошадей. - Ну-ну, живей! Долга моя дорога; Сырая ночь – ни хаты, ни огня... Ямщик поет. В душе опять тревога... Про черный день нет песни у меня!.. Мне хочется подчеркнуть, что лучшие стихи Полонского, несмотря на то, что специалисты называют его второстепенным поэтом, обрели долгую жизнь, были любимы читателями и высоко ценились крупными поэтами, как Блок, потому что они, при значительной культуре, непосредственны, искренны, естественны, то есть им присущи те качества, которые делают лирику лирикой и близкой человеческому сердцу. Иначе бы "Песня цыганки" не вспомнилось мне в один из самых драматических моих дней на войне. Умение сочинять стихи, даже самое ловкое, не создает таких вещей. Это нечто другое. Каждый из талантливых художников, работавших до нас, остается в той или иной степени нашим учителем, в той или иной мере обязательно помог каждому из нас. Только потому я и решил написать о Полонском – русском лирике прошлого века. Слабо одаренный человек не мог создать «Песни цыганки». Нельзя умалять значение таких поэтов в развитии и истории поэзии. Мы обязаны относиться с уважением и благодарностью к каждому из тех художников, которые сумели оставить нам хотя бы одно произведение, равное «Песне цыганки». Думаю, что Яков Полонский сыграл свою роль в истории русской лирики и заслужил признательность тех, кому нужна и дорога поэзия. Литература создается общими усилиями людей разной степени дарования, а не только одними могущественными талантами. Стихотворение «Песня цыганки», сыгравшее в моей жизни значительную роль, - простое, незатейливое, написано по законам лирической поэзии, оно неподдельно и непосредственно. Таким бывает только настоящее. Короче говоря, это произведение искусства. Я люблю это стихотворение старого мастера, кажущееся мне шедевром, и многим обязан ему. Поэтому хочу переписать его целиком и прочесть вместе с читателями моих заметок.
Искры гаснут на лету... Ночью нас никто не встретит, Мы простимся на мосту. Ночь пройдет – и спозаранок В степь, далеко, милый мой, Я уйду с толпой цыганок За кибиткой кочевой. На прощанье шаль с каймою Ты на мне узлом стяни! Как концы ее, с тобою Мы сходились в эти дни. Кто-то мне судьбу предскажет? Кто-то завтра, сокол мой, На груди моей развяжет Узел, стянутый тобой? Вспоминай, коли другая, Друга милого любя, Будет песни петь, играя, На коленях у тебя! Мой костер в тумане светит, Искры гаснут на лету... Ночью нас никто не встретит, Мы простимся на мосту. Благодарю тебя, горячая и добрая Песня. Ты – ласточка в полете, багровение цветка, дрожание листа на березе, звон ручья на заре. Оттого-то и поэзия ты, и каждый день кому-нибудь светишь. Живи, радуя людей, как меня, помогая им, утешая их в боли, украшая праздники и торжества. Пусть поет тебя побольше счастливых людей! А тем, кому снова будет трудно, свети, как огонек в тумане, звезда над пашней, светлячок в траве, свет надежды в душе! Я знаю, ты долго будешь жить, не ведая старости. Такова участь настоящих песен. Счастлив поэт, сумевший сложить хоть одну такую, как ты, Песню. Час твоего рождения был его звездным часом. Спасибо ему. Свое сердце он оставил людям. 1973
Уроки Тютчева1 С тех пор как я стал читать русских поэтов, люблю Тютчева. С годами многое менялось в моем отношении к целому ряду крупных художников, а любовь к нему до сих пор остается неизменной. И сел я за этот небольшой этюд о нем не с целью разъяснять читателям поэзию гениального лирика. Это не раз делалось. Мне хочется сказать только о своем восприятии творчества поэта, с которым я не расставался всю жизнь, получая большую радость от его нестареющего искусства. Его уроки имели для меня серьезнейшее значение. Чем труднее бывало в жизни, тем ближе и дороже становились мне его стихи. В них я находил и нахожу редкую глубину, силу и энергию, вижу, как совершенна его лирика. Для меня он был так же необходим, как Пушкин, Лермонтов, Чехов и великий национальный поэт балкарцев Мечиев. Кстати сказать, последний по лаконизму своему близок Тютчеву. Эти заметки – всего лишь попытка выразить признательность одному из чародеев русского стиха. Уезжая на фронт, в числе немногих книг самых любимых поэтов, я взял с собой и томик Тютчева. В те годы его избранную лирику я знал наизусть. Тютчевские шедевры я читал солдатам в окопах, раненым в госпиталях, читал везде, где мне приходилось бывать в военное время. Какие милые и красивые девушки слушали эти стихи в моем чтении! Я бывал, счастлив и в несчастливые дни. В наших бдениях Тютчев занимал одно из первых мест наряду с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком, Есениным. В 1941 году фашистские войска, прорвав Брянский фронт, заняли город Орел. В те дни воздушно-десантный корпус, в котором я служил, высадился в районе Орла. И тогда томик Тютчева оставался со мной. Оп был при мне и в те дни, когда через год с лишним я приехал на Сталинградский фронт. С этой книгой я расстался только осенью 1943 года на Четвертом Украинском фронте. Ее унес кто-то из моих знакомых и не возвратил. Мне было так больно, будто я потерял друга, делившего со мной все тяготы войны, ставшего для меня источником энергии, мужества, мудрости и утешения в беде, когда мы ежедневно смотрели в лицо смерти. Плохо остаться без Тютчева. К моей радости, подвернулся случай – одна из моих знакомых военных женщин, образованная и знающая литературу, собралась ехать в Москву на несколько дней. Она сказала, что дома у них должен быть Тютчев. Я попросил привезти книгу. Так оказались у меня три книжки Тютчева, изданные до революции в приложении к журналу «Нива». Я очень обрадовался, хотя по-прежнему жалел о пропавшем томике. Почему этот старый мастер был так дорог мне на небывалой войне, в дни, так непохожие на тютчевские времена? Тютчев ведь сказал: Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые...
Тютчев поэт далеко не бодрый и не жизнерадостный, если к этим человеческим и художественным свойствам подходить примитивно. Он драматичен и трагичен. Каким же образом он вселял в меня мужество и энергию в труднейшие дни к годы моей жизни? Вот один из главных, по моему мнению, вопросов, когда речь идет об этом очень горьком во многом поэте. У трагического Лермонтова мы найдем сильных духом героев. Достаточно вспомнить купца Калашникова, Мцыри, мятежного Демона, осмелившегося восстать против самого небесного владыки. У Тютчева нет таких героев – он остался лириком и поэм не писал. Но он сам крупный человек, беспощадно правдиво выражавший в лирике свои глубокие чувства, серьезнейшие переживания, горе и страдания человека. Дело в том, что все истинно трагическое в большом искусстве несет людям не уныние, не отказ от жизни и борьбы за все лучшее, а вселяет энергию, мудрость и мужество. Это я испытал на самом себе, читая и перечитывая Тютчева и других трагических поэтов в самые тяжелые для меня, дни, когда я больше всего нуждался в мужестве и стойкости. Трагическое в поэзии действует на нас своей неподдельностью и суровой правдивостью, открывая нам глаза на многие нешуточные стороны жизни, возвышая, закаляя нас и наши чувства, придавая зрелость нашим взглядам на жизнь. Оно учит мужественно смотреть в лицо горестей и потрясений. Трагическое в искусстве всегда рядом с героическим. В оптимизме трагедии заключена великая сила. С ней разве сравниться мелкому и глупому бодрячеству? 2 Сказанным я вовсе не собираюсь отрицать значение жизнерадостного искусства. Мне ведомо, что для человека нет ничего лучшего, чем радость. Но в данном случае речь идет о другом – месте и значении трагического в поэзии. Я уверен в том, что людям одинаково нужны светлые и горькие песни. Такова жизнь. В ней есть не только счастье молодости, но и горе старости, не только радость победы, но и боль поражения. Заблуждаются те, которые полагают, будто трагическая поэзия не является поддержкой и опорой человеку в его чаще всего трудной жизни. Это неверное мнение опровергается и лирикой Тютчева. Я веду разговор не об унылых жалобах, а о высокой трагедии и ее правдивой мощи, когда человек видит себя человеком в наиболее полном значении слова. Истинная поэзия в любых случаях остается явлением праздничным, ибо она – выражение всего прекрасного, живой голос самой жизни. Она остаемся необыкновенной, если даже говорит самыми обыкновенными словами о самых обыкновенных вещах. Без трагических поворотов, без горя, без смерти и гибели героев жизни и победы не бывает. Такова жизнь. Поэтому поэзия не вправе отказаться от трагического, и думаю, что не откажется никогда. По существу каждая из лучших миниатюр Тютчева – это маленькая трагедия с огромным содержанием. Возьмем любое из этих стихотворений; прочитаем заново и легко убедимся в верности сказанного: О, этот Юг, о, эта Ницца!.. О, как их блеск меня тревожит! Жизнь, как подстреленная птица, Подняться хочет и не может... Нет ни полета, ни размаху - Висят поломанные крылья, И вся она, прижавшись к праху, Дрожит от боли и бессилья... Когда я приехал в белый город у Средиземного моря – Ниццу, первое, что пришло мне на память, были, конечно, эти стихи русского мастера. Я смотрел на синий простор моря, на белые Альпы, выраставшие из-за зеленых холмов, и снова, как в годы войны где-нибудь в Донбассе или у Сиваша, повторял пронзительные строки своего любимого Тютчева. Я еще в молодости, кажется, понимал, что каждая тютчевская миниатюра является маленькой законченной трагедией и совершенным произведением искусства, а теперь еще больше утвердился в этом мнении. Иначе не может думать тот, кто знает такие вот, к примеру, стихи удивительного поэта: Вот бреду я вдоль большой дороги В тихом снеге гаснущего дня... Тяжело мне, замирают ноги... Друг мой милый, видишь ли меня?
Улетел последний отблеск дня... Вот тот мир, где жили мы с тобою, Ангел мой, ты видишь ли меня? Завтра день молитвы и печали, Завтра память рокового дня... Ангел мой, где б души ни витали, Ангел мой, ты видишь ли меня? Вот вам большая трагедия человеческой души, которую гениальный художник сумел выразить двенадцатью строчками! Тут мы, как мне кажется, подошли к одной из важнейших сторон тютчевской поэзии и мастерства – это его замечательная краткость, дающая стихам особую выразительность. Кто-то из поэтов сказал, что самые лучшие стихи – это самые короткие. Мы, разумеется, понимаем, что стихотворение плохим может быть и независимо от количества строк, но все же в настоящих стихах краткость имеет большое преимущество. Чем меньше слов, тем произведение выразительнее. И в этом отношении Тютчев остается для поэтов одним из лучших учителей в мировой поэзии. А в русской я, например, не знаю мастера, который мог бы в этом отношении состязаться с ним. Могучи и необыкновенно выразительны его миниатюры, полные мысли и пронизанные глубочайшим чувством. Глубина и мощная образность – вот где сила Тютчева, И это при предельной сжатости, небывалой до него в русской поэзии, несмотря на все ее величие и волшебство. И тут его уроки весьма значительны. Притом, мне кажется, нельзя садиться специально писать длинные или короткие стихи. Это зависит от характера дарования и мастерства. Но учиться все равно полезно. Возвращаясь к вопросу трагического, мне еще хочется подчеркнуть: трагедия не имеет ничего общего с пессимистическим отношением к бытию, то есть – отрицай!') смысла жизни и борьбы за нее. Героем трагедии бывает только крупный человек, как Отелло или Акоста. Гибель героя не является его поражением. Он погибает во имя торжества лучшего. Это также не позволяет трагическому произведению искусства быть пессимистическим. Лирический герой тютчевской поэзии тоже очень крупная личность – сам Тютчев. Трагедия не обезоруживает человека, а вооружает, становясь призывом к бесстрашию в борьбе против всего низкого, жестокого и несправедливого. Поэтому трагическое искусство является героическим. Глубина таких созданий поэзии, освещенных светом совести и мужества, несравненна, они каждый раз говорят о человеческом в самом человеке. Поэзия Тютчева полна драматизма и тревоги за жизнь человечества, чувства ответственности за все происходящее на земле. Да, его муза не знала беспечных песен. Замечательный поэт дышал высоким воздухом драмы и трагедии. И в то же время его песнь совсем не мрачна и зовет нас не к бездне, а на высоты жизни. Таково большое искусство. Оно при любой тональности и окраске всегда остается источником энергии, мужества и мудрости, чего не скажешь о дешевом, трусливом и бессильном бодрячестве. Эти уроки, наряду с другими могучими художниками, преподал нам и Тютчев. Они непреходящи в нашей культуре. Люди, читающие стихи и чувствующие их, всегда будут наслаждаться шедеврами одного из крупнейших лириков мира. Каждая из его замечательных миниатюр – это открытие, доступное только гению. Если бы мы стали цитировать все его жемчужины, то пришлось бы переписать по крайней мере больше половины тютчевских стихов. Возьмем первые пришедшие на память строки: Там, где с землею обгорелой Слился, как дым, небесный свод...
И солнце медлило, прощаясь. С холмом и замком, и с тобой...
Минувшее не веет легкой тенью, А под землей, как труп, лежит оно...
Есть в осени первоначальной Короткая, но дивная пора - Весь день стоит как бы хрустальный, И лучезарны вечера...
Теперь уж пусто все – простор везде, - Лишь паутины топкий волос Блестит на праздной борозде. Пустеет воздух, птиц не слышно боле, Но далеко еще до первых зимних бурь - И льется чистая и теплая лазурь На отдыхающее поле. Таким малым количеством слов поэт сумел создать поразительную картину осени, точно выразил ее облик, душу и сущность. Трудно себе представить что-нибудь лучшее об осени во всем мировом искусстве, таком безмерно богатом гениями. Эти стихи остается на одном уровне с самыми лучшими созданиями поэзии человечества. Подумать только! - как удивительно сказано: «бодрый серп», «паутины тонкий волос», «на праздной борозде», «пустеет воздух»! А как обворожительны две заключительные строки: И льется чистая и теплая лазурь На отдыхающее поле... А вот еще одно чародейное четверостишие: Лениво дышит полдень мглистый, Лениво катится река, И в тверди пламенной и чистой Лениво тают облака.
А какой прекрасный гимн весне спел Тютчев. Его «Весеннюю грозу» знают все с детства. Но все равно давайте снова прочитаем ее вместе и лишний раз порадуем себя редким созданием поэзии. Люблю грозу в начале мая. Когда весенний, первый гром, Как бы резвяся и играя. Грохочет в небе голубом. Гремят раскаты молодые. Вот дождик брызнул, пыль летит. Повисли перлы дождевые, II солнце нити золотит. С горы бежит поток проворный, В лесу не молкнет птичий гам. И гам лесной и шум нагорный - Вес вторит весело громам. Ты скажешь: ветреная Геба, Кормя Зевесова орла. Громокипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила. Эти заметки пишутся весной, когда снова цветет абрикос, как при Тютчеве, и вновь молод свет, первозданно прекрасен зеленый мир, на который поэт смотрел своими зоркими глазами. Весне с ее зелеными деревьями, травой, цветами я снова повторяю чудные тютчевские стихи, будто сам когда-то сказал их земной красоте. И еще полнее становится моя радость, рожденная весенним теплом и светом. Тютчев никому не уступает в зоркости видения природы, в умении сильно и тонко выразить ее явления. Он ведь писал: Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик - В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык... Трудно назвать поэта, более слитого с природой, более проникновенно ее чувствующего, чем Тютчев. Вспомним такие его шедевры, как «Весенние воды», «Летний вечер», «Осенний вечер», «Вечер», «Зима недаром злится...» и многие другие стихи, написанные рукою гениального художника, совершеннейшего мастера. Каждое из этих стихотворений до сих пор дает нам громадную радость и наслаждение. Мощь поэтических образов Тютчева и впрямь удивительна. Сошлюсь только на один пример. Вот строфа из стихотворения «Наполеон»: Два демона ему служили, Две силы чудно в нем слились: В его главе орлы носились, В его груди – змии вились. Обратите внимание на две последние строки, на их могучую образность, выразительность и энергию. Эта сила большого искусства и создает праздничность поэзии Тютчева при его драматизме и трагедийности. Мне хочется остановиться еще на одной черте его поэзии, кажущейся мне очень важной. Он говорит о жизни не только предельно правдиво, но и беспощадно, ничего не приукрашивая, не подслащивая, не делая никаких поблажек ни жизни, ни себе. В этой высокой правдивости, искренности огромная сила совершеннейшей по форме поэзии Тютчева. Такая беспощадная правдивость присуща только могучим и великим художникам. Это та сила, которая делает искусство необходимым для людей. Разве не этой чертой отмечено творчество мировых гигантов – Рембрандта, Бетховена, Льва Толстого? Соединение необычайной глубины с высшей правдивостью и совершенством формы дало тютчевским стихам редкостную силу и могущество. Его лирика остается одним из лучших художественных и духовных достижений русского гения, сокровищем родного народа, так богатого великими художниками. Поэзия Тютчева остается большой школой для поэтов. Его уроки, как и уроки Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, Есенина, имеют громадное значение для всех, кто считает поэзию делом своей жизни. Федор Тютчев – один из самых глубоких и совершенных лириков в мировой поэзии. 4 Он необыкновенно сильно воспел женщину. Его стихи о любви и женщине также остается в числе лучших созданий всемирной лирики, до сих пор удивляя нас своей глубиной и высокой поэтической силой. Бот пример его благоговейного отношения к женщине: Не раз ты слышала признанье: «Не стою я любви твоей». Пускай мое оно создание - Но как я беден перед ней... Перед любовию твоею Мне больно вспомнить о себе - Стою, молчу, благоговею И поклоняюся тебе... Такое высокое мнение о женщине и дало поэту вдохновение и силу написать о ней те шедевры, которые не блекнут и не стареют. Глубоко драматическая судьба рано умершей Денисьевой, например, горячая любовь и память о ней породили целый ряд стихов потрясающей силы и художественного совершенства. Чтобы мы могли ощутить, как горячо и самозабвенно писал Тютчев о женщине и любви к ней, прочитаем целиком одно небольшое его стихотворение: Я очи знал, - о, эти очи! Как я любил их, - знает бог! От их волшебной страстной ночи Я душу оторвать не мог.
Жизнь обнажающем до дна, Такое слышалося горе, Такая страсти глубина! Дышал он грустный, углубленный, В тени ресниц ее густой, Как наслажденье, утомленный И, как страданье, роковой. И в эти чудные мгновенья Ни разу мне не довелось С ним повстречаться без волнения И любоваться им без слез. И в стихах о любви, как и во всем, Тютчев исключительно серьезен и глубок. Любовь, горе, страдания, красоту женщины поэт выразил с невероятной художественной силой и страстью. Искусство Тютчева именно страстное, очень страстное. Вот строки, подтверждающие только что сказанное мною: Она сидела на полу И груду писем разбирала, И. как остывшую золу, Брала их в руки и бросала. Каким неотразимым остается сравнение писем о былой любви с остывшей золой! Эти замечательные стихи я цитирую даже не столько для подтверждении верности моих скромных мыслей, сколько для своего удовольствия – повторить их лишний раз так приятно и хорошо. Тютчев являлся одним из умнейших людей своего времени, был остроумным и мудрым собеседником. Он не переносил одиночества. Его остроты быстро распространялись и были широко известны. Он вообще был великолепен. Человек такого обширного ума и огромного таланта, как это ни странно, долго оставался в числе второстепенных поэтов. Гений, причисленный молвой к стихотворцам второго разряда, как это парадоксально! Только Некрасов впервые назвал его первостепенным русским поэтом. Бывало, его забывали, не издавали, о нем не писали. Было всякое. Между прочим, это тоже большой урок, говорящий о том, что прекрасное все равно найдет у людей свое место. Только важно, чтобы то, что человек делает, было хорошо сделано. В наше время Тютчев занял в литературе свое место гениального поэта, совершенного мастера. Говоря о художественной силе поэзии Тютчева и его мастерстве, я сознательно не коснулся его политических взглядов и философских воззрений. Это не потому, что мне хотелось отрывать друг от друга мировоззрение и талант художника. Совсем нет. Просто в своих беглых заметках я ставил себе более скромную цель. Мне, конечно, хорошо известно, что Тютчев всю жизнь горячо интересовался политикой, зорко следил за всем, что происходило в мире. Все это нашло исчерпывающее отражение в работах специалистов, и я в своем кратком этюде не смог коснуться этой стороны жизни поэта. Летом 1956 года мне впервые довелось побывать в совнаркомовском кабинете Ленина. Там, среди других, я увидел и книгу Тютчева. Думаю, что Владимир Ильич в рабочем кабинете держал только те книги, которые являлись самыми для него необходимыми. Значит, поэт Тютчев был необходим для вождя революции! Это говорит о многом. В тот день я был удивлен и обрадован. Поэзия, как и реки, имеет свои истоки. Ими для нее всегда остается не только живая жизнь, но и опыт старых мастеров, среди которых мы с любовью и благодарностью называем имя Федора Тютчева. Мы обязаны ему многим. Спасибо ему за радость, которую дают его шедевры и за нестареющие уроки поэзии. Нам остается только уметь учиться и стараться быть, хотя бы в малой степени, достойными своих предтечей – великих мастеров. Эти заметки, как я уже предупреждал выше, являются только попыткой выразить мою признательность и любовь к одному из моих любимцев, гениальному мастеру. Не зря выдающийся лирик и его современник - Фет на книжке Тютчева сделал такую замечательную надпись: Вот эта книжка небольшая Томов премногих тяжелей. А величайший из мировых писателей – Лев Толстой сказал о Тютчеве: «Без него нельзя жить». А я, скромный литератор из Чегемского ущелья, могу лишь сказать: «Как хорошо, что знаю Тютчева!» 1973
Великий мастер Еще начинающим стихотворцем, когда не было напечатано ни одной моей строки, как-то на обороте небольшого портрета Тургенева я написал четверостишие. Помню две строчки. В буквальном переводе они выглядят так: «И ты люби свою зеленую землю так, как любил ее этот великий мастер». Он был редким художником, истинным поэтом. Когда юношей я сочинял свое четверостишие, то, конечно, не знал, что тонкий мастер Флобер первым назвал Тургенева великим писателем. Тургенев – один из лучших художников слова. За мою жизнь мне дала много радости и наслаждения его прекрасная и высокая поэзия. Он удивительный поэт России, один из лучших выразителей поэтической души русского человека, душевной красоты своего великого народа. Какой жизнью живет в его книгах природа России! Дерево в снегу, трава под дождем, влажный зеленый лист, луг в росе, свежая борозда, желтеющий лес, зеленеющая береза – все у него полно поэзии и прелести. Я давно не возвращался к роману «Накануне», по всегда помнил, какое неотразимое впечатление произвело на меня сказанное о том, что сонный жук упал с дерева к ногам Шубина. Слово у Тургенева действительно волшебное, потому оно и остается живым и неповторимым для многих поколений. Тургенев своей поэзией возвышал человека, его любовь, труд и талант, поспел его стремление к свету, все хорошее и доброе в нем. Тургенев был первым мастером русской прозы, принесшим родной литературе всеевропейское признание, его первого широко начали переводить на иностранные языки, волшебника родной речи и чародейного певца природы России. Сколько поколений черпало решимость в словах Тургенева: «Мы еще повоюем, черт возьми!» Иван Сергеевич Тургенев был учителем для каждого из нас, Таким он и остается. 1969
жүктеу/скачать 2,05 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|