Книга третья перевод анатолия кима алматы ид «жибек жолы»
жүктеу/скачать 0,82 Mb.
|
Путь абая 3-конвертирован
БАЛЖАН ЖОСПАР — копия, Мадина диплом
| Замерз и я! Осень взяла нас в полон…
1 Стихи здесь и далее, если не оговорено иное, даны в переводе из первого издания эпопеи «Путь Абая» на русском языке. По кн.: М. Ауэзов. Путь Абая. М.: Худ. лит., 1971. – Прим. ред. Следующую строку приготовился произнести Дармен – самый быстрый импровизатор среди юных. Он улыбнулся многозначительно, готовясь выдать экспромт, но тут Магаш, ехавший рядом, перехватил под уздцы его коня и с лукавой улыбкой остановил друга. – Стой, Дармен, придержи-ка свое вдохновение! Дай и дру- гим показать себя! До сих пор наш батыр Какитай ничем не проявил себя, молчит, словно и дальше собирается оставать- ся в долгу перед нами. Эй, Каке! Начинай, давай! Сочини по- скорее что-нибудь! Сощурив сверкающие от смеха глаза, Магаш смотрел на своего сверстника Какитая, на котором он постоянно оттачи- вал свое остроумие, беспощадно вышучивая его. Несмотря на неожиданное обращение к нему Магаша, Какитай ничуть не был обескуражен и, как будто давно ожидавший наскока сверстника, в ту же минуту отозвался двустишием с пере- крестными рифмами: Ну что ж, друзья! Замерзнешь ты, и застынет он, – Останусь я! Заменит обоих Какитай-шон! Акылбай с высокомерным видом, свойственным ему, обер- нулся в сторону Какитая и спросил насмешливо: «Шон»… Это что еще за рифма такая? Откуда ты такое словечко выдернул – шон? Магаш и Дармен, мгновенно отзываясь на ядовитое заме- чание Акылбая, сначала звонко расхохотались, покачиваясь в седлах, затем принялись издеваться над Какитаем. Е! Это он от растерянности такое словечко приплел! Каке, это ты с горя, да? – сочувственно вопрошал Дармен. Бедняга Какитай! Хотел быстро на рифму выскочить, а ее не оказалось на месте, – пришлось свалиться в яму… «Шон»… Надо же? Да такого слова и нет на нашем языке! – смеялся Магаш. Расплывшись в широкой улыбке, Дармен присоединился к Магашу: Нет такого слова в нашем добром казахском языке! Дав приятелям время вволю посмеяться, – даже заразив- шись их безудержным весельем и похохотав вместе с ними, Какитай, однако, вскоре принялся уверенно защищать свою правоту. Эй вы, акыны! Разве в стихах должны быть только те слова, которые без конца повторяют в своих стихах Магаш и Дармен, наши самые великие поэты? Уа! Мне кажется, что не мешало бы прийти откуда-нибудь издалека какому-нибудь новому, яркому слову и удивить всех! И унылому стихотво- рению, что вы начали сочинять, может придать вид поэзии только та рифма, которую нашел я! Но тут уже все трое, во главе с Акылбаем, дружно насели на Какитая. Услышав большой шум и громкий смех молодых акынов, Ербол с Баймагамбетом подстегнули коней и вскоре присоединились к четверке. Магаш намеревался привлечь старших на свою сторону, против упрямого Какитая. Каждый повторил свою строку «быстрого стиха». Дошли и до конечной строки Какитая с рифмой на «шон». И тут при- звали самого старшего по возрасту, Ербола, чтобы он рас- судил: может ли такое безвестное словечко войти в казахский стих… Сам Какитай давно уже готов был прекратить спор с дру- зьями – в виду его бесполезности, но с приходом старших ему захотелось все же, чтобы истина восторжествовала, и он обратился к Ерболу, придав своему лицу обиженное выраже- ние: Ербол-ага! Пусть сейчас же прекратят они свои неумест- ные шутки! Скажите этим невеждам, что в казахском языке есть такое слово – «шон»! Рассудите нас! Поскольку Ербол был призван судьей, он сначала потре- бовал, чтобы все четверостишие вновь было ему прочита- но. Выслушав его, он с удрученным видом покачал головой и, подняв голову, посмотрел на Какитая, ехавшего рядом. И все поняли значение его взгляда и снова разразились сме- хом. Ербол смотрел на Какитая с сочувствием, показывая, что всей душой хотел бы поддержать его, но не может сделать этого. Он пожал плечами и сказал: Какитай, айналайын! Судя по твоему жалобному голосу, ты считаешь, что тебя хотят погубить, невинного. Но я, сы- нок, в делах, касающихся поэзии, всегда старался быть спра- ведливым судьей и стоял на стороне истины. Даже в давнем айтысе Абая с Куандыком, когда надо было определить побе- дителя, я сбросил на землю Абая перед Куандыком. Потому что так было справедливо. И вот ты, айналайын, жалуешься тонким голосом, как обиженный ребенок, что тебя одолевают эти обидчики… А я вот что скажу тебе, без всяких… – нет сло- ва «шон» у казахов! Не было в прошлом, нет и поныне… Оставалось теперь Какитаю только цепляться за Байма- гамбета, сказителя, повествователя-пересказчика, и молодой акын тем же «тонким голосом» обратился к нему: Ойбай-ау, хоть вы заступитесь, Баке! Почему они – сами не знают этого слова, а твердят, что нет такого! Вы помните столько разных историй и повестей, Баке, нет слова казах- ского, какого бы вы не знали! Так скажите этим невеждам, что есть такое слово – «шон»! Баймагамбет ответил не сразу. Он долго ехал, нахлобучив тымак на глаза и бормоча себе под нос: «Шон… Шон…» Затем, с присущей ему прямотой и честностью, ответил спокойно: Какитай, ты не прав. Ни в одной из сказок или в повестях- хикая не встречается такого слова… Не помню этого слова ни в одном из стихотворений, которые я знаю. Молодые джигиты издали дружный вопль торжества, по- лагая, что теперь-то они допекли самолюбивого Какитая, и он или сдастся, или вспылит и невольно выкинет что-нибудь такое, над чем честная компания может веселиться дальше. Однако Какитай не вспылил, но и не подумал сдаваться. О, Тенгри всемогущий, ты знаешь истину! – вскрикнул он. – Какитай добьется, чтобы вы все тоже ее узнали! Всевышний поможет мне, а я не успокоюсь, пока не докажу вам! Спрошу у Абая-ага! Резко пришпорив коня, он пустил его с места в карьер и полетел догонять видневшихся далеко впереди двух всадни- ков, Абая и Кокпая. Вся остальная ватага молодых погнала лошадей быстрой рысью и вскоре достигла головной группы. Там разгоряченный Какитай разъяснял своим возбужденным «тонким голосом» Абаю причину спора. Услышав, что пере- палка началась из-за слова «шон», акын Кокпай засмеялся. Казалось, он знал правду в этом споре. Какитай с надеждой посмотрел на него. Когда подтянулись догонявшие без спешки Ербол с Байма- гамбетом, Абай повернулся в седле в их сторону и спросил: Ей, это правда, что вы оба помогали Магашу уложить Ка- китая на лопатки? Ербол с веселым задором отвечал: Когда дело касалось справедливого решения, я не то, что Какитая – и тебя не раз укладывал на землю, Абай. Разве не так? Чтобы уложить спиной на землю – ума большого не надо. Но ты лучше истину сначала докажи! Что ты скажешь, если Какитай окажется прав? – услышав такое от Абая, сказанное им со спокойной уверенностью, все оторопели. Некоторые из всадников даже придержали коней и остано- вились. Глядя на них, приостановились и остальные, невольно поставив коней полукругом перед Абаем. Он стал говорить: У казахов есть имя – Шон. Человек с таким именем и его брат Торайгыр известны были в народе своим редким красно- речием. Эти люди из племени Суюндика выделялись среди остальных, как два верблюжьих горба. Никто не мог сравнить- ся с ними в остроумии, их изречения были широко известны по всему Среднему жузу… Но слово это не казахских истоков. Слово «шон» встречается в старинных песнях акынов Стар- шего жуза, рода Уйсун. Означает оно – толстый, увалень, крупный. Я полагаю, что поначалу это слово бытовало у кир- гизов. Но как бы там ни было, – Какитай-батыр одерживает, один над всеми вами, блистательную победу, а вы, стало быть, потерпели от него сокрушительное поражение. Именно его концовка с рифмой на редком слове «шон» делает стихи творением акына, а не ваши обиходные словечки «озяб», «за- мерз», «побледнело лицо»… – так с улыбкою закончил свою речь Абай. Отправились дальше. Все были довольны: и победивший в споре Какитай, и побежденные, – довольны новым уроком Абая, преподнесенным им в шутливом, непринужденном раз- говоре. Проехали довольно много по выгоревшей за долгое лето долине Ералы. Державшийся чуть впереди, Абай вдруг свер- нул с дороги и направился к небольшому одинокому холму. Когда всадники въехали вслед за ним на вершину холма, они увидели там две невысокие могильные насыпи, возле кото- рых и остановил Абай своего коня. Могилы почти сровнялись с землей, были едва заметны. Молодые джигиты вопрошающе посматривали на Абая, ко- торый привел их к этим старинным захоронениям. Им было неизвестно, в память каких людей насыпаны эти земляные холмики. Подъехавший к ним первым, Абай молча стоял пе- ред могилами, задумавшись. В его ровно подстриженной негустой бороде уже пробива- лась первая седина. По углам прищуренных печальных глаз темными лучиками залегли морщины. Порой он совсем за- крывал глаза, словно пытался вспомнить что-то из событий давно минувших дней. Два серых ястреба на руках Шубара и Дармена, сидевшие без колпаков, вдруг оба закивали продолговатыми головами, будто ожидали увидеть какую-нибудь затаившуюся дичь. Их золотистые глаза, словно загоревшись огнем вдохновения, уставились в некую точку пространства – ловчие птицы жда- ли взмаха руки и мощного броска охотника… Простояв довольно долго у могил, Абай вдруг выпрямился в седле и, не оборачиваясь, поднял над головою правую руку, развернул ее ладонью назад и призывно помахал ею. Он по- дал знак джигитам, чтобы они приблизились. Когда те подъе- хали и перестук копыт по сухой земле и по камням утих, Абай заговорил – мягким, глуховатым, взволнованным голосом: С тех пор как появились две могилы на этой безлюдной вершине, уже сто раз сменялись, наверное, жаркие летние суховеи на сырые осенние ветра. С далеких тех времен эти могилы безмолвно следят за проходящей внизу людской жиз- нью. Сменяется поколение за поколением… Могилы эти хра- нят печальную и жуткую тайну. Когда мне случается бывать здесь, мои родные, я всегда ощущаю чувство неизбывной вины. Дети мои, товарищи мои, мы все в неоплатном долгу перед теми двоими, что лежат в этих могилах... А покоятся здесь девушка и джигит, ее возлюбленный. Звали джигита Ке- бек, а девушку – Енлик. Так говорил Абай, и речь его была строгой, голос звучал печально. Они оба были жестоко убиты своими же соплеменника- ми, их убили за молодую любовь друг к другу. Они полюбили свободно, и стали жить вместе, нарушив старинные законы степи, которые были суровыми и связывали путами тех, кто хотел любить вопреки этим законам. Они и тогда были, и се- годня остаются – такими же строгими и жестокими. Виновных привязывали к хвостам лошадей и обрекали умирать мучи- тельной смертью… Абай замолчал, ссутулившись на коне, словно прислуши- ваясь к шелесту трепещущих низкорослых ковылей, расту- щих на вершине, и к шуму порывистого холодного ветра осени в пространстве степи. И этот осенний ветер, и типчак-трава, и мятущиеся ковыли – все эти извечные сущности древней Арки словно пели печальную балладу о старинном человече- ском горе. Уходя от погони, словно загнанные звери, они укрылись в этих горах Орды. Здесь они насладились недолгим счастьем любви. Их ребенок, плод свободных чувств, был отнят у Енлик и Кебека, когда их выследили и схватили. Младенца, заверну- того в пеленки, отнесли в горы и, жалобно плачущего, остави- ли там, на одной из безлюдных высот Акшокы. Рассказывали, ребенок плакал истошным голосом весь день, потом навечно умолк. Он умер вдали от жестокосердых людей, среди горно- го безмолвия, – закончил свой рассказ Абай. Молодежь слушала, потупив взоры, глядя на гривы своих коней, с ужасом и скорбью в глазах. Все молчали довольно долго. Первым нарушил молчание Дармен. Абай-ага, чье было указание поступить с ними так? – спросил он дрогнувшим голосом. Кто убивал их? Кто приказал казнить? – стали спраши- вать остальные: Магаш, Какитай… Убить повелел Кенгирбай. Да, он самый – предок многих из нас, сидящих здесь на конях. Святой наш аруах, Кенгир- бай… В те дни он властвовал в нашем роду, – ответил Абай и пристальным взглядом обвел лица окружавших его молодых джигитов. Шубар казался сильно подавленным от всего услышанно- го. Остальные тоже пребывали в молчаливой растерянности. И снова Дармен первым нарушил тишину, гневно вопросив: Выходит, святой аруах наш был убийцей молодых? Абай посмотрел на него сочувственным взглядом. Но сло- ва Дармена сильно возмутили Шубара. Ту-у! Знай, что говоришь! – осадил он Дармена. Говорю правду! Разве с тех пор ослабела цепь, которой душили наших девушек? Их и сейчас душат! – выкрикнул Дар- мен, сверкая глазами. Абай отметил про себя, что в горячности молодого Дарме- на проявился прежде всего поэт… Горящий взгляд его и гла- за удивительно были схожи с глазами ястреба, которого он держал на руке. И как ловчая птица устремлялась к броску и полету, так и душа молодого акына порывалась к высокой мысли. Абай-ага! Хочу еще сказать… Позвольте! Говори, Дарменжан! Оу, сколько раз за сто лет проходившие мимо путники сворачивали сюда к могилам, чтобы постоять возле них и по- читать молитвы… Каждый молился, как он мог, как душа его велела… Пусть молитвы их будут благословенны Всевышним! И я сегодня хочу прочитать молитву, но это будет не молитва из Корана… Моя молитва – в память любящим сердцам Енлик и Кебека. Дайте соизволение сотворить ее, мой ага! Читай, сынок, – ответил Абай, ласково глядя на юношу. Пусть молитвой за души Енлик и Кебека будет песня! – сказав это, Дармен красивым, высоким голосом затянул про- тяжную песню. Акыны Кокпай и Шубар, почувствовав некоторое стеснение за выходку молодого Дармена, нарушившего скорбную тиши- ну могил своим пением, вскинулись с двух сторон, порываясь остановить юношу, но Абай властным взмахом руки удержал их. Безмолвно призвал не мешать певцу и слушать его. И все окружение Абая, вняв его повелению, слушало пение с заво- роженным вниманием. Дармен пел известную песню Абая «Ты – зрачок глаз моих». В обыденной аульной жизни звучала эта песня в праздничной обстановке, пели ее для душевного увеселения, восславляя человеческую любовь. Но над могилами Енлик и Кебека мо- лодой джигит пел те же слова, – но в такой окрашенности ме- лодии и голоса, что песня звучала не празднично и весело, а с глубокой скорбью по загубленной любви двух чистых, юных душ. Магаш и Какитай сразу вняли словам и желанию Дармена и теперь смотрели на своего друга восторженными, любящими глазами. Дармен спел не всю песню, а выборочно те места, где звучали нежные заверения в любви, тоска разлуки или радость встречи ликующих сердец. Но здесь, у могил убитых влюбленных, эти места песни звучали и воспринимались с невероятной по силе скорбью. Певец умолк, завершив песнь любви как плач по любви. Абай молча, не сказав ни слова, тронул коня, завернул на- зад и тихо поехал с вершины холма. Все остальные так же молча последовали за ним. Серый, со звездочкой на лбу, упи- танный конь Абая ступал неторопливо, плавно, изредка по- дергивая головой и звеня удилами. Конь словно чувствовал настрой души всадника. Вся группа верховых ехала кучно, теснясь друг к другу. Два серых сокола, сидевших на руках у хозяев без колпачков, вдруг оба разом встрепенулись, подня- ли и опустили крылья и затем горящими, неистовыми глазами уставились вперед. На ходу, все еще увлекаемый прежней мыслью, Абай про- должил ее вслух, обращаясь к молодежи: Как вы полагаете – горе и муки, испытанные Енлик, так и ушли в небытие, исчезнув вместе с нею, задушенной ар- каном? Кто сможет рассказать о последних душевных стра- даниях несчастных? Никто, кроме акынов. Вы сможете по- ведать об этом в своих песнях! Разве не настало время для этого? Сегодня, в этот пасмурный осенний день, считайте, – к вам прилетел из другого времени печальный, разрывающий душу кюй, и настиг вас у могил Енлик и Кебека. И запомни- те мои слова: акыну вдохновение надо искать не только на пиру жизни, в радости и веселье, но и в страдании и печалях народа, в тоске и мучениях отдельного человека. Если песнь ваша породнится с правдой жизни, то она далеко разольет- ся по стране, словно вода родника, пробившего путь себе из скалы высоко в горах. И для начала, дорогие мои, почему бы кому-нибудь из вас не выразить в новой песне все, что он пережил сегодня у этих печальных могил? Есть ли среди вас кто-нибудь, кто захочет это сделать? – закончил он свое об- ращение вопросом ко всем. Сразу уловив мысль Абая и соглашаясь с нею, Дармен хо- тел высказать вслух свое решение, но его опередил Шубар. Абай-ага, я напишу эту песню! – поспешно воскликнул он. Не смутившись тем, что его опередили, Дармен с такой же молодой пылкостью возвестил: Абай-ага, из уст Шубара прозвучали мои слова! Я тоже напишу песню об этом! Шубар остался недоволен, лицо его стало напряженным, и молодой акын, язвительно улыбнувшись, молвил: Знаешь, друг, слова из моих уст – это все же не твои слова, а мои. И это мое решение. И я напишу песню по соб- ственному желанию, а не по твоему разрешению. Как ты по- смотришь на это? Пусть решат другие, кто из нас прав! – воскликнул Дар- мен. – Только учти, – все слышали, что я первым сказал о том, что песней надо помянуть убитых влюбленных. Значит, мне первому и сочинять песню о Енлик и Кебеке! Ты говоришь так уверенно, словно акын, победивший в состязании. А между прочим, если говорить начистоту, – раз- ве ты стал петь свою песню? Нет, ты спел песню Абая-ага. И я что-то не слышал, чтобы ты сказал, что хочешь написать свою песню про Енлик и Кебека. Об этом сказал первым я! Мне и писать песню! Первым вслух произнес ты, но сердцем-то первым вы- сказался я! – настаивал Дармен. – О, Тенгри! Неужели мы не акыны? Надо ли нам цепляться за всякие суетные слова, ког- да для истины достаточно молчания или просто – тонкого на- мека? Ербол ехал между спорящими, посмеиваясь, посматривая на одного, на другого, затем вглядываясь прищуренными гла- зами куда-то вдаль, в сторону видневшейся впереди синева- той гористой местности. Вдруг он вмешался, не переставая, однако, всматриваться вперед из-под руки, прикрывая глаза от солнца: Уай, джигиты! Мне нравится, что вы спорите, кому перво- му написать стихотворение! Дети мои, это добрый спор! Я вот что вам скажу… если хотите послушать меня, подскажу, как решить его. Оба джигита воскликнули одновременно: Хотим! Подскажите! Тогда слушайте меня! Вон там, на гусином лугу, в густой траве на зеленом пригорке сидит стая дроф. У обоих у вас на руках ястребы. Ваши птицы уже давно приметили их. Мы сейчас от них далековато, но ничего, у вас хорошие ловчие птицы, живо достанут их. Только выпускайте одновременно! И у кого из вас ястреб сработает лучше, тому наградой будет вдохновение для написания песни! Идет, джигиты? Барекелде! Отлично! – похвалил Абай решение Ербола. – Пусть ястребы состязаются! Но тише! Дрофы отлично слышат на далеком расстоянии! Джигиты замолкли, и Ербол тоже заговорил тихо, сдержи- вая голос: Чья птица первой сразит дрофу, тот и напишет песню о Енлик и Кебеке! Есть уговор? Всадники сгрудились кучно, голова к голове стояли их ло- шади. Шубар и Дармен тотчас дали согласие. Пусть так и будет! Добро! Ну, отпускайте! Два джигита, выехав рядом, бок о бок вперед, одновре- менно размахнулись и с силой бросили в воздух своих птиц. Шубар, проследив за полетом своего ястреба, обернулся к Абаю. Значит, ага, на том и порешили? Е! Ты только глянь, как птицы рванулись вперед! Вот бу- дет им сейчас потеха! – С этими словами Кокпай взбодрил коня, дернув за поводья, и хотел пуститься вскачь, однако то- варищи остановили его с возбужденными возгласами «при- держи», «не торопись», «не спугни». Лишь один Абай, на удивление всем, остался невозмутим и спокоен в эту минуту. Улыбнувшись, он молвил: Ербол решил правильно. У меня, однако, есть что доба- вить. Пока состязаются ястребы, кто первым схватит дрофу, пусть и хозяева птиц посостязаются! Каждый из вас на скаку должен сочинить хотя бы несколько строк нового стиха, а мы потом послушаем. Идет? Пойдет! Иншалла! – воскликнули дружно акыны, и кони их с места рванули в карьер. Шубар и Дармен притирались с обеих сторон к Абаю. Шу- бар возбужденно вскричал: Ага! Стих должен быть про ястреба? Абай на всем скаку обернулся к Шубару. Нет, не про ястреба! Ставлю условие: стих не про охоту. Уйти от этого как можно дальше! Стих про старенькую бабушку! В зимнюю ночь, под вой вьюги, убаюкивает маленького внука! Вот тема! Начинайте! – И Абай, довольный, рассмеялся. Шубар в ошеломлении уставился на Абая. Абай-ага, это не состязание, это истязание! – вскричал он. Но в ту же минуту Дармен, скакавший по другую сторону от Абая, без всякого предварения, вдруг начал громко читать… У молодого степного поэта мгновенно пробудилось вдохно- вение импровизатора. Его полет был стремительнее полета ловчего ястреба. Все товарищи, забыв про охоту, устремили взоры и слух на Дармена. Сам Абай, сняв с головы тымак и держа его в руке, склонился к нему на скаку и слушал с за- стывшей на лице улыбкой одобрения. жүктеу/скачать 0,82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|