82
Алтайский текст в русской культуре
ховного расслабления, призвать своего
читателя к духовной трезво-
сти и собранности.
Думается, что Шукшин, если и не имел в начале работы над ро-
маном данной вполне осознанной цели своего творчества (конечно,
сказалась общая атеистическая советская атмосфера ХХ века, сугу-
бо — в период становления личности писателя), то, по крайней мере,
интуитивно все-таки вписался в традицию предшествующей рус-
ской словесности. А в процессе работы над романом и над фильмом
о Разине, Шукшин явно претерпевает мировоззренческую эволюцию.
Совершенно прав Д. Марьин: «Однако в начале 1970-х гг. происхо-
дит явная трансформация религиозно-нравственной позиции писа-
теля и кинорежиссера. Возможно, что ключевым
событием для пе-
ресмотра его мировоззренческих установок стала поездка в 1970 г.
по историческим городам России… — в рамках подготовительных
работ по фильму о Степане Разине. Члены съемочной группы во гла-
ве с Шукшиным посетили многие православные храмы и монасты-
ри, общались с представителями духовенства, имели доступ к цер-
ковным книжным памятникам. Всей своей работой в кино и литера-
туре борясь за национальные основы современного отечественного
искусства, Шукшин не мог не осознать, что именно православие —
важнейший источник и вечная опора патриархальной русской куль-
туры… Унаследовав от своих предков-крестьян православную тра-
дицию, Шукшин-интеллигент постепенно приближался к истинной
вере в Бога» [Марьин, 2012].
Подтверждением чего является
и рассматриваемый роман, в кото-
ром детально последовательно описывается прямое диавольское воз-
действие на Степана, идущее по нарастающей и выливающееся в гнев,
неоднократно описываемый в тексте. И если вначале только конста-
тируется: «Гнев Разина вскипал разом. И нехорош он бывал в те ми-
нуты» [Шукшин, 1976, с. 325], то дальше — по мере усиления гнев-
ных проявлений — уже указывается на суть этих состояний персона-
жа: он — «черт бешеный», «взбесился», «дьявол», «дьявол, а не че-
ловек». Так, например, воевода,
обращаясь к казакам, кричит, пред-
сказывая судьбу и Степана, и его войска: «Он больше не атаман вам!..
Поганец он… Не слухайтесь больше Стеньки! Он — дьявол! Он сам
сгинет и вас всех погубит!» [Шукшин, 1976, с. 395]. Вообще, подобные
упоминания злой метафизической силы, здесь, как и в текстах Н. В. Го-
голя, не просто пустые приговорки, но четкая духовная характеристи-
ка и тех, кто эти слова употребляет, и тех, к кому они относятся. Сам