1 Слово „филология" приняло во французском языке ограниченный смысл, которого мы не придаем ему здесь. 2 „Историография" составляет отрасль „литературной истории", а литературная история есть совокупность выводов, добытых критиками, изучавшими до сих пор древние исторические сочинения, как-то: летописи, мемуары, хроники, биографии и т.д. 75
„вспомогательных наук истории". Их называют иногда еще „науками-С1тутницами" (satellites) и „науками-прислужницами" (ancillaires), но все эти выражения очень неудовлетворительны.
Прежде всего, все так называемые вспомогательные науки истории не есть науки. Дипломатика и литературная история, например, представляют собою свод фактов, установленных критикой, и облегчающих критику еще не критикованных документов. Напротив, филология (Sprachkunde) — наука вполне сложившаяся, имеющая свои законы.
Во-вторых, существуют двоякого рода вспомогательные знания (собственно говоря, не для истории, а для исторических исследований): одни из них обязательно должен себе усвоить каждый исследователь; относительно вторых, он может знать только, где их найти, чтобы воспользоваться ими в случае необходимости; одни из них должны у него войти, так сказать, в плоть и кровь, другие могут оставаться в виде запаса полезных сведений на всякий случай. Историк, занимающийся изучением средних веков, должен уметь читать и понимать средневековые тексты; ему нет надобности обременять свою память массой частных фактов литературной истории и дипломатики, указанных в надлежащих местах хороших руководств (Manuels-répertoires) по „литературной истории" и дипломатике".
Наконец, совсем не существует вспомогательных знаний для истории (и даже для исторических исследований) вообще, т.е. полезных всякому исследователю, в какой бы области истории он ни работал1. Итак, по-видимому, нет общего
1 Здесь следует сделать небольшую оговорку, так как существует одно пособие, необходимое для всех историков и для всех ученых, каков бы ни был предмет их специальных изучений. История в этом отношении находится в одинаковом положении с большинством других наук, а именно: все занимающиеся оригинальными исследованиями, в каком бы-то ни было роде, должны знать несколько новых языков, — языков тех стран, где думают, работают, и которые стоят, в научном отношении, во главе современной цивилизации. В наше время занятие науками не сосредоточено в какой-нибудь одной стране или даже в одной Европе; оно носит международный характер. Одни и те же научные вопросы разрабатываются одновременно повсюду. В настоящее время трудно, а скоро будет и совсем невозможно избирать для изучения вопросы, которыми можно было бы заниматься, не принимая во внимание работ на иностранных языках. Уже теперь, для занятий древней 76
ответа на вопрос, поставленный в начале этой главы, а именно: в чем должно состоять техническое обучение эрудита или историка? В чем же состоит техническое обучение эрудита или историка? Категорического ответа на этот вопрос дать нельзя. Прежде всего это зависит от того, какую историческую эпоху предполагается изучать. Бесполезно, например, знать палеографию для изысканий по истории Великой революции; нет также надобности знать греческий язык, чтобы изучать какой-нибудь период средневековой француз-
1рсческой и римской историей, почти также настоятельно необходимо знание немецкого языка, как греческого и латинского. Тем, кому недоступна иностранная литература, нельзя заниматься ничем иным, кроме вопросов местной истории в самом узком смысле. Занятие важными, общими вопросами истории для них закрыто, на том одном ничтожном и смешном основании, что по этим вопросам изданы книги на каком-либо не родном для них языке, совершенно для них недоступные. Полное незнание языков, бывших до сих пор обычными языками науки (немецкого, английского, французского, итальянского) — это такая болезнь, которая с годами делается неизлечимой. Без малейшего преувеличения, от кандидатов на ученые профессии следовало бы требовать, чтобы они были по меньшей мере tr il inguis, т.е. читали бы без особого труда на двух новых языках, кроме своего родного. Вот обязательство, от которого были избавлены прежние ученые (когда латынь была общим языком ученых), и которое при теперешних условиях научного труда все более и более тяготеет над учеными всех стран*. Французские ученые, не умеющие читать сочинений, написанных на немецком и английском языках, обречены уже этим самым стоять всегда ниже своих более образованных собратьев, как во Франции, так и за границей. Каковы бы ни были их достоинства, они осуждены работать с недостаточным материалом в руках и, следовательно, работать плохо. Они сами сознают это. Одни из них. изо всех сил скрывают свой недуг, как что-то позорное, другие — цинически выставляют его напоказ и хвалятся им; но похвальба — это тоже один из способов маскировать стыд. Мы не находим нужным настаивать здесь особенно на том, что практическое знание иностранных языков имеет первостепенное значение при занятиях исторической наукой, как и вообще при всех научных работах. * Настанет, быть может, время, когда сделается необходимым знание главного из славянских языков. Уже теперь есть ученые, считающие для себя обязательным знание русского языка. Мысль восстановить прежнее значение латыни, как всемирного языка, — есть не что иное, как пустая мечта. См.: Phoenix, seu nuntius latinus internationalis. London, 1891. 77
ской истории1. Можно установить, по крайней мере, что предварительный багаж всякого желающего заняться оригинальными работами по истории должен состоять (сверх того „общего образования", о котором говорит Дону) из всех знаний, дающих средства находить, понимать и критиковать документы. Знания эти различны, смотря по тому, в какой области всемирной истории желает специализироваться ученый. Техническое обучение сравнительно коротко и легко для того, кто занимается новой или современной историей, продолжительно и трудно для всякого, занимающегося древней или средневековой историей.
Замена изучения „великих" литературных и философских „образцов", при подготовке историка, изучением положительных знаний, служащих действительным пособием при исторических исследованиях, является прогрессом последнего времени. Во Франции более чем до половины текущего столетия студенты исторических факультетов получали только литературное образование, рекомендуемое Дону, почти все довольствовались им и не искали большего; впоследствии некоторые с сожалением констатировали недостаточность своей предварительной подготовки, но слишком поздно, чтобы помочь злу; за немногими блестящими исключениями, лучшие из них остались почтенными литераторами, бессильными двигать вперед науку. Преподавание „вспомогательных наук" и технических приемов исследования было введено лишь для средневековой (французской) истории и только в специальной Школе хартий (École des chartes). Это простое обстоятельство обеспечило на целые пятьдесят лет за Школой хартий заметное преимущество перед всеми другими высшими учебными заведениями, не только французскими, но и заграничными: она воспитала це-
1 Когда у нас (во Франции) в первый раз были включены в университетские программы „вспомогательные науки", то некоторые студенты, занимавшиеся историей великой революции и ничуть не интересовавшиеся средними веками, избирали себе, как „вспомогательную науку", палеографию, а географы, не интересовавшиеся древностью — эпиграфику. Они, очевидно, не поняли, что изучение „вспомогательных наук" рекомендуется не само по себе, а потому, что полезно на практике для всякого специалиста... (См.: Revue universitaire. 1895. II. P. 123).
78
лый ряд блестящих исследователей, обнародовавших много новых данных, между тем как в других местах занимались разглагольствованиями о различных проблемах1.
И в настоящее время техническая подготовка лиц, занимающихся средневековой историей, всего лучше и всего полнее поставлена в Школе хартий, благодаря хорошо составленному трехгодичному курсу романской филологии, палеографии, археологии, историографии и средневекового права. Но теперь вспомогательные науки преподаются всюду с большею или меньшею полнотою; они включены в университетские программы. С другой стороны, число учебных руководств по эпиграфике, палеографии и дипломатике за последние двадцать пять лет значительно возросло. Двадцать пять лет тому назад мы тщетно стали бы искать хорошую книгу по этим предметам взамен отсутствовавшего устного преподавания; наоборот, с тех пор, как существуют кафедры, появилось много руководств2, которые сделали бы устное