Б. У. Джолдасбекова, Н. К. Сарсекеева
жүктеу/скачать 1,2 Mb. Pdf көрінісі
|
treatise15377
| сейчас ходит великий страх. Все всего боятся. Всем важно только одно:
высидеть и переждать ». Время тридцатых годов в трактовке таких людей – время страха, когда «и слово считается делом, а разговор деятельностью. Есть времена, когда слово – преступление. <…>С этим надо мириться». Но Зыбин не согласен со своими оппонентами, не может «уже больше переживать это унижение, этот проклятый страх, что сидит … где-то под кожей». Более определенно высказывается «высокий гость», пришедший к Зыбину в ночном разговоре-кошмаре (здесь обнаруживается явная апелляция Домбровского к Ф.М. Достоевскому). Обращают на себя внимание детали: «усы», герой называет его «большим, мудрым», испытывает « один трепет, одно обожание». По Пушкину это - «подлость во всех жилках». Зыбин через известные мифологические и исторические параллели (Христос, Кутейкин, Угрюм- Бурчеев, Тьер, Гитлер) пытается решить эту проблему – вопрос о гуманизме. Гость с «усами» лаконично подводит итог их философскому диспуту: «…вы нам мешаете, вот и приходится вас…». Зыбин «треплется», то есть не умеет молчать в это новое, наступающее на всех время, думает, осмеливается возразить тому, что не то что оспаривать, но всерьез обсуждать – и то не положено. Он не может отказаться от своего естественного права говорить то, что думаешь: для него это будет означать 72 отказ и от себя самого, от своей человеческой сущности и ото всех «ненужных вещей», как считает женщина-следователь Аникеева, которой «приходится» приняться за зыбинское дело. Символичен их спор и ее вывод о двух типах и способах следствия: она упоминает, что они с Зыбиным – коллеги (он - специалист по истории, в том числе и истории права, она – «чистый» юрист, правовед), но взгляды и представления об истине у них радикально отличны. Зыбин вспоминает, что в его время « студенты юридического факультета знали классиков, знали, кто такой Полоний, а вас только и натаскивают: прижми, расколи, уличи, выяви…». Следователь же считает, что коренное отличие в том, что юридический факультет во времена Зыбина был « факультетом ненужных вещей – наукой о формальностях, бумажках, процедурах. А нас учили устанавливать истину» [8, с.74-75]. Воображаемая ночная беседа-бред героя со Сталиным соотносится со спором Ивана Карамазова с чертом: схож прежде всего тот ужас, испытываемый Зыбиным при одном только предположении, что его собеседник может окончательно восторжествовать… Вспомним, что и Иван Карамазов мечтал об отказе жить в таком мире, где «к топчущим правду и людей сапогам» насильника нужно «припадать как к иконе». Еще одна параллель явно прослеживается при интерпретации образа Зыбина: с трагической судьбой грибоедовского героя Александра Чацкого. Горе от ума и горе уму, если он колеблет («зыблет»), потрясает веру в правоту всего происходящего, веры в то, что сказанное или сделанное «высоким человеком» «не обсуждают», потому что наступили «строгие» времена. В таком контексте Зыбин - хранитель «древностей», не только специфически музейных, а всех культурных и нравственных «несчастных богатств» прошлых времен и поколений. Трагедия заключается в том, что теперь они объявлены «факультетом ненужных вещей», который можно и нужно закрыть за ненадобностью и бесполезностью, а «слушателей» его назвать обреченными донкихотами. Отсюда нотки превосходства и презрения в голосе собеседника героя: «…Вы нам мешаете, вот и приходится вас…». Положение Зыбина в любимой им Алма-Ате (как и автора романа) становится трагичным: «Покойников с кладбища назад не таскают», - философски замечает дед-столяр Середа после ареста своего сослуживца и собутыльника. То же внушает своим подчиненным полковник Гуляев: «Кто посидел на нашем стульчике – тому уже никогда не сидеть на другом». Но развязка романного сюжета почти фантастична, далеко не соответствует реалиям того времени. Эпизод «сказочного» освобождения Зыбина можно соотнести с другой «сказочной» ситуацией, в которой решилась судьба Каландарашвили, реальной исторической фигуры. Как известно, в свое время Сталин, «выполовший миллионы человеческих судеб «садовник», проявил «высочайшую милость» к «зеку» Каландарашвили, который обратился к нему с дерзкой просьбой – вернуть деньги, какие он, в прошлом адвокат, когда-то потратил на ссыльного 73 Иосифа Джугашвили. Критики и исследователи романа в этой связи отмечали некоторую «облегченность» финала и связывали с «хрущевской оттепелью», с кардинальными изменениями в судьбе писателя. Но, думается, не последнюю роль в счастливой развязке романа сыграла глубокая убежденность Ю.О. Домбровского в конечной победе добра, его неистребимый оптимизм, который и определял поведение и линию защиты его героя Зыбина. Он верил в истину, которая рано или поздно восторжествует в мире, потому что ничто на земле не исчезает и не проходит бесследно, отсюда – его интерес ко всем наукам, изучающим то, что хранит земля (археологии, нумизматике, палеонтологии), и его «укорененность» в мире несмотря на призрачность, фантасмагоричность окружющей действительности. жүктеу/скачать 1,2 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|