Дэниел Гоулман Эмоциональный интеллект
* 100 Дэниел Гоулллан
жүктеу/скачать 2,3 Mb.
|
Дэниел Гоулман - Эмоциональный интеллект
| 4*
100 Дэниел Гоулллан вызывании у себя раздражения, чтобы помочь своему младшему брату справиться с обидчиками на детской площадке. Некоторые проявили прямо-таки макиавеллевскую ловкость в манипулировании настроениями, пример — уполномоченные по получению денег по векселям, которые намеренно разъяряли себя, чтобы проявлять как можно большую твердость с неплательщиками. Но если не учитывать эти редкие случаи целенаправленного культивирования неприятных чувств, почти все жаловались, что пребывают во власти своих настроений. Достижения людей по части избавления от дурных настроений определенно оказались неоднозначными. Анатомия ярости Представьте, что кто-то неожиданно подрезает вас на скоростной автостраде, пока вы в полном удовольствии рулите на своем автомобиле. Если первой вашей мыслью будет «Вот сукин сын!», это почти наверняка означает, что вскорости вами овладеет приступ ярости, независимо от того, последуют ли за ней другие мысли о насилии и мести вроде «Он же мог в меня врезаться! Вот сволочь, ты у меня получишь!». Костяшки ваших пальцев белеют, пока вы изо всех сил сжимаете руль, видимо, воображая, что вцепились в горло врагу. Ваше тело мобилизуется на бой, а не на бегство: вас трясет, на лбу выступают капли пота, сердце колотится и готово выскочить из груди, на лице застыла злобная гримаса. Вы готовы убить негодяя. Затем, если водитель машины позади вас нетерпеливо сигналит вам, потому что вы замедлили ход, чтобы избежать столкновения, вы готовы, не помня себя от бешенства, наброситься заодно и на него. Таковы последствия перенапряжения, лихачества и гонок на автострадах! Для сравнения рассмотрим иной процесс нарастания ярости с более милосердным отношением к водителю, который вас подрезал: «Может быть, он меня не заметил, или может быть, у него была какая-то веская причина ехать так неосторожно, к примеру, кому-то срочно потребовалась медицинская помощь». Такие мысли разбавляют гнев состраданием или по крайней мере заставляют отнестись к случившемуся без предубеждения, препятствуя тем самым нарастанию ярости. Все дело в том, что — если вспомнить о совете Аристотеля испытывать только надлежащий гнев — чаще всего наш гнев выходит из-под контроля. Превосходно высказался об этом Бенджамин Франклин: «Гнев никогда не вспыхивает без причины, но она редко бывает уважительной». Разумеется, существуют разные виды гнева. Так, миндалевидное тело вполне может стать главным источником внезапной вспышки гнева в отношении водителя, чья неосторожность поставила нас под угрозу. Однако находящийся на другом конце эмоциональной цепи неокортекс скорее всего «разожжет» более обдуманную злость, что-то вроде хладнокровной мести или выговора за несправедливый или бесчестный поступок. Подобный обдуманный гнев относится к той разновидности, которая, по словам Франклина, «имеет уважительную причину» или производит такое впечатление. Из всех настроений, которых люди хотели бы избежать, наиболее непокорным представляется ярость. По мнению Тайс, гнев хуже всего поддается контролю. Его можно назвать самой соблазнительной среди отрицательных эмоций: оправдательный внутренний монолог, стимулирующий крайнее раздражение, наполняет разум в высшей степени убедительными доводами, чтобы излить свой гнев. В отличие от печали ярость пробуждает энергию и даже толкает нас к действию. Обольстительная, убедительная сила гнева сама по себе служит объяснением, почему так широко распространены некоторые идеи, в частности, что гнев не поддается контролю или что его, во всяком случае, и не следует сдерживать и что изливание на окружающих гнева в смысле катарсиса* только идет на пользу. Согласно противоположной точке зрения, в которой, вероятно, выразился протест против безрадостной картины предыдущих идей, гнев можно полностью предотвратить. Но, как показывает внимательное ознакомление с результатами исследований, все расхожие мнения относительно гнева неверны, если вообще не являются выдумкой. * Катарсис (от греч. katharsis — очищение) — эмоциональная разгрузка, мистическое очищение души от грязи чувственности, телесности. Но вереница возмущенных мыслей, поддерживающих гнев, может и дать в руки один из мощнейших способов смягчить гнев: прежде всего нужно разрушить те убеждения, которые его питают. Чем дольше мы будем обдумывать то, что нас возмутило, тем больше «достаточных оснований» и оправданий для своего гнева сможем изобрести. Размышления подливают масло в огонь гнева. Но иной взгляд на вещи погасит это пламя. Тайс обнаружила, что один из самых действенных способов полностью утихомирить гнев заключается в том, чтобы еще раз описать ситуацию с более позитивной точки зрения. «Волна» ярости Это открытие вполне согласуется с выводами психолога из Университета штата Алабама Дольфа Цилльманна, который изучил гнев и анатомию ярости в ходе длительных, тщательно выполненных экспериментов. Учитывая, что источник гнева коренится на боевом фланге ответной реакции по типу «сражайся или спасайся», нет ничего удивительного в том, что Цилльманн нашел универсальный пусковой механизм гнева — чувство опасности. Сигналом опасности может послужить не только прямая физическая угроза, но и — что случается гораздо чаще — символическая угроза самоуважению или чувству собственного достоинства, если с человеком обходятся грубо или несправедливо, если его оскорбляют или унижают, если он терпит поражение, преследуя какую-то важную цель. Эти восприятия вызывают всплеск активности лимбической системы, оказывающий двоякое воздействие на головной мозг. Этот всплеск, с одной стороны, представляет собой выделение катехоламинов*, которые обеспечивают быстрый, эпизодический прилив энергии, достаточный для «однократного решительного действия», как формулирует это Цилльманн, «такого, как драка или побег». Этот выброс энергии длится несколько минут, в течение * Катехоламины — производные пирокатехина, активно участвующие в качестве гормонов и медиаторов в физиологических и биохимических процессах в организме животных и человека; к катехоламинам относятся адреналин, норадреналин и дофамин. которых она подготавливает тело к хорошей драке или быстрому отступлению, в зависимости от того, как эмоциональный мозг оценивает оппозицию. Тем временем другая пульсация, возбуждаемая миндалевидным телом в адренокортикальной ветви нервной системы, создает общий тонический, то есть связанный с тонусом мышц, фон готовности кдействию и продолжается гораздо дольше, чем выброс катехоламиновой энергии. Это генерализованное возбуждение надпочечников и коры головного мозга может длиться часами и даже сутками, удерживая эмоциональный мозг в особой готовности к активации и превращению в основание, на котором последующие реакции смогут формироваться с исключительной быстротой. В общем, взрывоопасное состояние, создаваемое адренокортикальной активацией, объясняет, почему люди гораздо больше подвержены вспышкам гнева, если они уже были рассержены или слегка раздражены чем-нибудь еще. Стресс любого вида вызывает адренокортикальную активацию, понижающую порог того, что провоцирует гнев. Следовательно, человек, у которого на работе выдался трудный день, особенно уязвим и позднее, дома, приходит в ярость из-за того — ну, скажем, дети слишком расшумелись или устроили беспорядок, — что при других обстоятельствах не смогло бы вызвать эмоциональный налет. К подобному пониманию гнева Цилльманн пришел, основываясь на результатах ряда проведенных им исследований. Обычно в его экспериментах участвовали добровольцы из мужчин и женщин и помощник, который, имея задание рассердить их, делал ехидные замечания в их адрес. Затем добровольцы смотрели какой-нибудь веселый или, наоборот, трагический кинофильм, после чего им предоставляли возможность отплатить этому ехидному помощнику, высказав свою оценку его качеств, которую якобы учтут, принимая решение, нанимать его на работу или нет. Степень их мщения оказалась прямо противоположной уровню раздражения, в кото-4 ром они пребывали после просмотра фильма: трагический фильм вызвал у людей большее раздражение, и они дали помощнику наихудшие оценки. Основой гневу служит гнев Эксперименты Цилльманна, похоже, объясняют динамику знакомой всем семейной драмы, свидетелем которой я стал, придя в супермаркет за покупками. Между стеллажами дрейфовал голос молодой мамаши, выразительно и размеренно твердившей своему трехлетнему сыну категорическое «Поставь... это... обратно!». «Но я это хочу\» — хныкал он, еще крепче цепляясь за коробку с зерновым завтраком «Черепашки ниндзя». «Поставь это обратно!» — уже громче последовал приказ, а ее гнев явно набирал обороты. В этот момент девочка, сидевшая в тележке, уронила банку с вареньем, которую она хватала губами. Когда банка, упав на пол, разлетелась вдребезги, мамаша взвизгнула: «Так я и знала!» и, отвесив крошке звонкий подзатыльник, в бешенстве вырвала у сына из рук коробку и с шумом швырнула ее на ближайшую полку, потом сгребла его в охапку и ринулась по проходу, толкая перед собой опасно накренившуюся вбок тележку; девочка в тележке громко рыдала, а мальчик, болтая ногами, вопил: «Отпусти меня, ну отпусти же меня!» Циллльманн установил, что когда организм уже взвинчен, как, например, та мамаша из супермаркета, и что-то провоцирует «эмоциональный налет», то следующая эмоция, будь то гнев или тревога, окажется необычайно сильной. Такова динамика процесса, когда кто-то приходит в ярость. Цилльманн рассматривает нарастающий гнев как «последовательный ряд провокаций, где каждая запускает возбудительную реакцию, которая затухает очень медленно». В этой последовательности каждая следующая провоцирующая гнев мысль или ощущение становится спусковым мини-крючком для создаваемых миндалевидным телом волн катехоламинов, причем каждая волна формируется на гормональном импульсе предыдущих волн. Вторая волна приходит до того, как первая уже стихла, а третья — на пике первых двух и т.д. Каждая последующая волна «едет» на хвостах предыдущих, быстро повышая уровень физиологического возбуждения организма. Мысль, которая поступает в это скопление позже, новы шает степень раздражения гораздо больше, чем та, что приходит вначале. Таким образом, гнев растет на гневе, а эмоциональный мозг «раскаляется» чем дальше, тем больше, и в итоге ярость, не сдерживаемая разумом, легко переходит в буйство. В этот момент люди неумолимы и не доступны доводам разума; все их мысли вращаются вокруг мести и ответных действий, и они полностью забывают о возможных последствиях. Как объясняет Цилльманн, этот высший уровень возбуждения «питает обманчивое представление о силе и неуязвимости, которое может воодушевить и способствовать агрессии», когда взбешенный человек «за неимением когнитивного руководства» полагается на самые примитивные ответные реакции. Побуждение, исходящее от лимбической системы, преобладает; руководством к действию становятся грубейшие уроки жестокости жизни. Бальзам для гнева Принимая во внимание результаты этого исследования анатомии гнева, Цилльманн видит два главных способа вмешательства. Первый способ обуздания гнева заключается в том, чтобы ухватить те мысли, которые вызывают волны гнева, и усомниться в их правильности, так как именно эта первоначальная оценка взаимодействия и подкрепляет, и поддерживает первую вспышку гнева, а последующие новые оценки раздувают огонь. Выбор момента имеет значение: чем раньше в цикле развития гнева сделать это, тем большего эффекта можно добиться. В самом деле, развитие гнева можно полностью остановить, если успокаивающая информация поступит раньше, чем человек начнет действовать, руководствуясь гневом. Роль способности к пониманию в обуздании гнева проясняет еще один эксперимент Цилльманна, в ходе которого грубый ассистент всячески оскорблял и выводил из себя добровольных участников эксперимента, которые «ездили» на вело-тренажере. Когда добровольцам представлялась возможность отплатить той же монетой грубияну-экспериментатору (опять же дав ему плохую оценку, которая, как они думали, будет использована при рассмотрении его кандидатуры при приеме на работу), они делали это со злобной радостью. Но в одном варианте эксперимента другая помощница вошла в тот момент, ког-дадобровольцы уже были раздражены, и как раз перед тем, как им представился бы шанс отомстить; она сказала дерзкому экспериментатору, что его просят к телефону внизу в вестибюле. Уходя, он и ей отпустил ехидное замечание. Но она восприняла его с полным пониманием, объяснив остальным после его ухода, что на него ужасно давят и расстраивают предстоящие устные экзамены на ученую степень. После этого, когда сердитым добровольцам представилась-таки возможность расквитаться с грубияном, они не стали этого делать; вместо этого они выразили ему сочувствие в связи с положением, в котором он находился. Такая смягчающая информация позволяет произвести переоценку событий, вызывающих гнев. Но для этого обуздания гнева существует особое «окно благоприятной возможности». Цилльманн обнаружил, что оно отлично действует при умеренных степенях раздражения; когда же ярость в своем нарастании достигает уже высокого уровня, оно не имеет никакого значения из-за того, что он называет «когнитивной несостоятельностью», иными словами, люди становятся неспособными здраво мыслить. Когда люди уже не помнили себя от бешенства, они отмахивались от смягчающей информации со словами: «Ну, это уже слишком!» или прибегали к «самым грубым выражениям, какие только есть в родном языке», как деликатно выразился Цилльманн. Успокоение Однажды, когда мне было тринадцать лет, я в приступе гнева выбежал из дома, поклявшись никогда более туда не возвращаться. Как сейчас помню, был прекрасный летний день, и я ушел довольно далеко, бродя по восхитительным узким улочкам, пока не ощутил, что тишина и красота постепенно умерили гнев и внесли покой в мою душу. Спустя несколько часов я вернулся домой, сожалея о своем глупом поступке и растроганный почти до слез. С тех пор, когда мной овладевает приступ гнева, я стараюсь по возможности справляться с ним аналогичным образом и считаю, что это наилучший метод лечения. Этот рассказ отвечает теме одного из первых научных исследований гнева, приведенного в 1899 году. Он по-прежнему служит моделью второго способа успокоения гнева, когда для охлаждения страстей в физиологическом смысле выброс адреналина пережидают в обстановке, где вероятнее всего не появятся дополнительные механизмы разжигания ярости. К примеру, при возникновении спора это означает, что нужно на какое-то время прекратить общение с этим человеком. В период охлаждения страстей рассерженный человек может притормозить нарастание враждебности, попытавшись найти для себя способ отвлечься или развлечься. Развлечение, по мнению Цилль-манна, является мощным средством изменения настроения, и это вполне естественно, поскольку трудно раздражаться, когда приятно проводишь время. Фокус заключается в том, чтобы первым делом остудить гнев до такого уровня, когда человек окажется способным развеселиться. Проведенный Цилльманном анализ процессов усиления и успокоения гнева дает объяснение многим открытиям Дианы Тайс в отношении стратегий, которыми люди, по их словам, пользуются, чтобы смягчить свой гнев. Согласно одной достаточно эффективной стратегии, надо отойти от всех и вся и успокаиваться в полном одиночестве. Многие мужчины понимают это как совет поехать покататься — открытие, усложняющее жизнь другим водителям (и, как сообщила мне Тайс, побудившее ее быть более бдительной за рулем). Вероятно, более безопасной альтернативой было бы отправиться на длительную прогулку. Против гнева также очень помогает энергичная физзарядка. Не меньший эффект дают и разные методы релаксации, например, глубокое дыхание и мышечное расслабление, вероятно, по той причине, что они изменяют физиологию организма, переводя его из состояния сильного возбуждения в минуты гнева в состояние пониженного возбуждения, а возможно, еще и отвлекают от всего, что вызвало гнев. Механизм успокоения с помощью активных физических упражнений, видимо, тот же самый: после сильной физиологической активации во время зарядки организм, как только вы ее прекращаете, возвращается на уровень низкой активации. Однако ни один способ успокоения не сработает, если в это время одну задругой перебирать в голове мысли, провоцирующие гнев, потому что каждая такая мысль сама по себе есть малый спусковой крючок для последовательного включения раздражений. Положительная сторона развлечений в том, что они прерывают эту цепь раздражающих мыслей. В ходе изучения стратегий, которыми многие пользуются, чтобы справиться с раздражением, Тайс обнаружила, что разнообразные развлечения, вообще говоря, помогают обуздать гнев. Так, телевидение, кино, чтение и тому подобные средства не дают вам без конца обмусоливать раздражающие мысли, которые лишают душевного равновесия. Однако, по мнению Тайс, такие удовольствия, как шоппинг и вкусная еда, не дают ощутимого эффекта, поскольку ничто не мешает вам продолжать мысленно негодовать и возмущаться, курсируя по супермаркету или отправляя в рот кусок шоколадного торта. К этим стратегиям можно добавить несколько методов, разработанных Редфордом Уильямсом, психиатром из Университета Дьюка, который изыскивает способы помочь недоброжелательным и злобным людям с высокой степенью риска получить сердечное заболевание справляться со своей раздражительностью. В частности, он советует им прибегать к самоосознанию, чтобы засекать циничные или враждебные мысли по мере их появления и записывать их в тетрадочку. Уловленные таким образом гневные мысли можно поставить под вопрос и заново оценить, хотя, как считает Цилльманн, такой метод лучше работает в ситуации, когда раздражение еще не перешло в ярость. Обманчивость разрядки напряжения путем высказывания Как-то раз, когда я уселся в нью-йоркское такси, молодой человек, переходивший улицу, остановился прямо перед его носом, пережидая поток машин. Водитель, которому не терпелось тронуться с места, посигналил ему, побуждая уйти с дороги. В ответ последовали сердитый взгляд и непристойный жест. «Ах ты сукин сын!» — взревел водитель, ударяя одновременно по педалям акселератора и тормоза и заставляя тем самым машину делать угрожающие броски вперед. Передлицом смертельной угрозы молодой человек с недовольным видом чуть отошел в сторону и врезал кулаком по такси, когда оно медленно проползало мимо него, встраиваясь в транспортный поток. От этого водитель разразился в адрес парня длиннющей тирадой, состоявшей почти сплошь из непечатных выражений. Мы ехали дальше, а водитель, все еще заметно взволнованный, сказал мне: «Ни в коем случае ни от кого не терпите оскорбления. Обязательно крикните что-нибудь в ответ — по крайней мере вам от этого станет легче!» Катарсис иногда превозносится как способ справляться с гневом. Расхожая теория утверждает, что «вам от этого станет легче». Но, как свидетельствуют открытия Цилльманна, существует довод против катарсиса, высказанный где-то в 1950-е годы, когда психологи начали экспериментально проверять последствия катарсиса и раз за разом обнаруживали, что «выпускание» гнева на волю мало что или вовсе ничего не дает с точки зрения освобождения от него (хотя в силу обманчивой природы гнева может ощущаться как доставляющее удовлетворение). Существуют, быть может, какие-то особые условия, при которых потоки брани, изливаемые в гневе, действительно срабатывают: когда они обрушиваются непосредственно на того человека, который является объектом гнева, когда это изливание гнева восстанавливает самообладание или устраняет несправедливость, или когда это причиняет «оправданный ущерб» другому человеку и заставляет его изменить какие-то вызывающие недовольство действия без того, чтобы отвечать ему тем же самым. Но в силу подстрекательской природы гнева это бывает легче сказать, чем сделать. Тайс установила, что изливание гнева — это один из наихудших способов успокоиться: вспышки ярости, как правило, усиливают активацию эмоционального мозга, заставляя людей испытывать не меньший, а более сильный гнев. На основании рассказов людей о тех случаях, когда они выплескивали свою ярость на того, что их раздражил, Тайс выяснила, что конечным результатом было продление этого настроения, а не его прекращение. Гораздо более действенной оказывалась следующая методика: сначала люди успокаивались, а потом встречались лицом к лицу с тем, кто вызвал их гнев, чтобы уже в более конструктивной или убедительной манере разрешить спор. Мне довелось однажды услышать ответ тибетского учителя Гогь-яма Трунгпы, когда его спросили, как лучше всего справиться с гневом: «Не подавляйте его. Но и не руководствуйтесь им». Успокоение тревоги: ну что, беспокоимся? О Господи! С глушителем, кажется, дело швах... Боюсь, придется отогнать машину в мастерскую!.. Но я не могу позволить себе такие расходы... Или надо будет залезать в деньги, отложенные на колледж Джимми... Что, если мне не хватит денег оплатить его обучение?.. Как некстати эти плохие оценки в табеле на прошлой неделе... А вдруг он станет хуже учиться и не сможет поступить в колледж?.. Тут еще этот чертов глушитель... совсем не фурычит! Вот примерно так тревожный разум без конца прокручивает все тот же сценарий низкопробной мелодрамы: один комплект забот тянет за собой следующий, а тот цепляется за предыдущий. Приведенный выше пример принадлежит Элизабет Раумер и Томасу Борковцу, психологам из Университета штата Пенсильвания, которые, долгое время занимаясь изучением беспокойства, составляющего суть всяческой тревожности, возвысили его от проблем невротиков до науки. Разумеется, никаких помех не возникает, когда человеком владеет беспокойство; в процессе обдумывания проблемы — то есть использования конструктивного мышления, которое может выглядеть как озабоченность, — часто приходит ее решение. В самом деле, в основе тревоги лежит определенная реакция, а именно бдительность в отношении потенциальной опасности, которая, без сомнения, играла чрезвычайно важную роль с точки зрения выживания в процессе эволюции. Когда страх включает эмоциональный мозг, часть возникающей в результате тревоги фиксирует внимание на непосредственной угрозе, заставляя ум озаботиться идеей, как с ней справиться, и отвлечься на это время от всего остального. Беспокойство в известном смысле можно рассматривать как репетицию события, которое может развернуться неблагоприятным образом, и изложение способа, как с ним справиться. Следовательно, задача беспокойства сводится к тому, чтобы выработать оптимальное решение при столкновении с жизненными трудностями, предвосхищая опасности до того как они объявились. Проблема обычно возникает в связи с хроническим, то есть затяжным, неоднократно повторяющимся беспокойством, которое, возвращаясь все снова и снова, так и не приближает вас к положительному решению. Тщательный анализ состояния хронического беспокойства обнаруживает, что оно обладает всеми атрибутами низкосортного эмоционального бандитизма: беспокойство является вроде бы ниоткуда, не поддается контролю, создает постоянный шум тревоги, недоступно разуму и запирает мучимого опасениями человека в одиночной камере задубевшего отношения к тревожащей его проблеме. Когда такой цикл развития беспокойства становится более напряженным и приобретает устойчивый характер, он в итоге завершается настоящим нервным нападением, или неврозами страха, среди которых разного рода фобии, навязчивые состояния и побуждения и панические атаки. Для каждого из этих расстройств характерна своя манера концентрации беспокойства: при фобиях — на пугающей ситуации, при навязчивых состояниях — на предотвращении какого-нибудь страшного несчастья, при панических атаках — на страхе смерти или возможности самой атаки. Общим знаменателем всех этих состояний является вышедшее из-под контроля беспокойство. Например, у женщины, которую лечили от невроза навязчивых состояний, сложился ряд ритуалов, на исполнение которых у нее уходила большая часть времени бодрствования: принятие душа по сорок пять минут несколько раз в день ежедневно и мытье рук в течение пяти минут двадцать или более раз в день. Она не садилась, пока сначала не протирала сиденье тампоном, смоченным в спирте, для стерилизации. Она никогда не дотрагивалась ни до детей, ни до животных — и те, и другие были «слишком грязными». В основе всех этих навязчивых действий лежал патологический страх перед микробами. Она пребывала в постоянном беспокойстве от мысли, что без этого мытья и стерилизации она подхватит какую-нибудь болезнь и умрет. Женщина, лечившаяся от «синдрома общей тревожности» принятая в психиатрии диагностическая категория для пребывающих в состоянии постоянного беспокойства, так отреагировала на требование побеспокоиться вслух в течение одной минуты: Наверное, я не смогу сделать это как следует. Это настолько нарочито, что не может служить указанием на нечто реальное, а нам нужно разобраться, в чем дело. Потому что, если мы не доберемся до сути дела, я не поправлюсь. А если я не поправлюсь, то никогда не буду счастлива. В этом виртуозном проявлении беспокойства по поводу беспокойства сама просьба побеспокоиться в течение минуты всего за несколько секунд довела до мысли о катастрофе всей жизни: «Я никогда не буду счастлива». Волнения, как правило, избирают такой образ действий: возникает рассказ самому себе, который перескакивает с одного предмета беспокойства на другой и чаще всего содержит раздувание любого из них до масштабов катастрофы, представление какой-нибудь ужасной трагедии. Волнения почти всегда воспринимаются внутренним слухом, а не мысленным взором, то есть выражаются в словах, а не в образах, — факт, имеющий значение для сдерживания беспокойства. Борковец и его коллеги начали изучать беспокойство как таковое, когда пытались найти способ лечения бессонницы. Тревожность, согласно наблюдениям других исследователей, бывает двух видов: когнитивная, или вызывающие тревогу мысли, и соматическая, физиологические симптомы тревоги, например, потение, отчаянное сердцебиение или напряжение мышц. Как обнаружил Борковец, главной напастью у страдающих бессонницей была вовсе не телесная активность. Им не давали заснуть навязчивые мысли. Они испытывали хроническое беспокойство и не могли перестать волноваться незави симо от того, насколько сонными они были. Единственным, что действительно помогало им заснуть, — освобождение головы от тревог и сосредоточение на ощущениях, создаваемых с помощью какого-нибудь метода релаксации. Короче говоря, от беспокойства можно избавиться, только переключив внимание на что-нибудь другое. Большинство мучимых тревогой людей, по-видимому, на это не способны. Причина, как полагает Борковец, связана с частым беспокойством, которое чрезвычайно усиливается и становится привычкой. Но в этом, похоже, состоит и некоторое достоинство беспокойства, поскольку оно есть способ обхождения с потенциальной угрозой или могущей возникнуть опасностью. Работа беспокойства — когда оно овладевает человеком — состоит в перечислении возможных опасностей и изыскании способов справляться с ними. Это, однако, вовсе не означает, что беспокойство тщательно прорабатывает все варианты. Новые решения и оригинальные подходы к рассмотрению проблемы не обязательно проистекают из беспокойства, особенно если оно приобрело хронический характер. Вместо того чтобы находить решение потенциальных проблем, беспокойство, как правило, просто пережевывает саму опасность, неторопливо погружаясь в вызванный ею же страх, но оставаясь в том же русле мышления. Хроники тревожатся о множестве разных вещей, большинство из которых почти наверняка никогда не случится. Они усматривают опасности в том, чего другие попросту не замечают. Однако люди, страдающие от чувства мучительного беспокойства, не раз говорили Борковцу, что оно им помогает и что их тревоги могут продолжаться бесконечно, образуя замкнутый цикл охваченного страхом мышления. Но почему же все-таки беспокойство превращается в некое подобие ментальной наркомании? И хотя, как отмечает Борковец, выглядит это довольно-таки странно, но факт есть факт: привычка беспокоиться подкрепляется в том же смысле, что и пристрастия вообще. Поскольку люди беспокоятся по поводу событий, вероятность которых в действительности очень мала: что любимый человек погибнет в авиакатастрофе, разорится и т.п., по крайней мере примитивная лимбическая система усматривает в этом нечто магическое. Подобно амулету, который предохраняет от какого-то ожидаемого зла, беспокойство якобы помогает предотвратить опасность, которая его и вызывает. Как «работает» беспокойство Она приехала в Лос-Анджелес со Среднего Запада работать по найму у одного издателя. Но издательство вскоре перекупил другой владелец, и она осталась не у дел. Приняв решение пуститься в свободное плавание в качестве внештатного журналиста — очень, кстати сказать, нестабильная область рынка труда, — она быстро поняла, что ей либо придется сутками пахать не разгибаясь, либо нечем будет платить за квартиру. Она узнала, что значит нормировать телефонные звонки, и впервые в жизни осталась без медицинской страховки. Отсутствие источника постоянного дохода было для нее особенно мучительным, и, естественно, сразу же обнаружив у себя катастрофическое ухудшение здоровья, она уверилась, что каждый приступ головной боли свидетельствует об опухоли в головном мозге, и вдобавок постоянно представляла, как погибает в автомобильной аварии, стоит только ей отъехать от дома. Ее все чаще стали одолевать мучительные фантазии, а голова была набита тревожными мыслями. Но при всем этом она, по ее словам, воспринимала свои волнения как нечто привычное. Борковец открыл еще одну неожиданную пользу от беспокойства. Пока люди погружены в беспокойные мысли, они, по-видимому, не обращают внимания на субъективное чувство тревоги, возбуждаемое этими мыслями, — учащенное сердцебиение, капельки пота, лихорадочный озноб — и по мере продолжения беспокойства оно, похоже, действительно отчасти подавляет эту тревожность, по крайней мере на это указывает частота сердечных сокращений. События развиваются, вероятно, так: человек, склонный к беспокойству, обращает внимание на что-то, вызывающее в воображении образ некоей потенциальной угрозы или опасности; эта представленная катастрофа, в свою очередь, запускает слабый приступ тревоги. Затем жертва беспокойства углубляется в длинную вереницу мучи тельных мыслей, каждая из которых подбрасывает еще один повод для беспокойства; и пока эта цепь беспокойных мыслей продолжает приковывать к себе внимание, сосредоточивание на этих самых мыслях отвлекает ум от исходного образа катастрофы, который запустил тревожность. Как установил Борко-вец, образы являются более мощными спусковыми механизмами для физиологически обусловленной тревожности, чем мысли, поэтому погруженность в мысли, за исключением мысленных образов всяческих бедствий, частично облегчает переживание тревоги. И до такой же степени усиливается беспокойство, как половинчатое средство против той самой тревожности, которую оно вызвало. Но и хроническое беспокойство обречено на провал, поскольку оно принимает вид шаблонных закоснелых идей, а не творческих озарений, которые действительно подвигают к разрешению проблемы. Эта косность обнаруживается не только в явном содержании тревожной мысли, которое более или менее просто повторяет снова и снова ту же самую идею. Но на уровне нервной системы, по-видимому, имеет место кортикальная ригидность*, дефицит способности эмоционального мозга гибко реагировать на изменяющиеся обстоятельства. Короче говоря, хроническое беспокойство действует несколькими последовательными способами: оно до некоторой степени успокаивает тревогу, но никогда не решает проблему. Единственное, что хронически беспокойные личности не могут сделать, это последовать совету, который им чаще всего подают: «Просто перестаньте беспокоиться» (а тем паче «Не беспокойтесь и будьте счастливыми»). Поскольку проявления хронического беспокойства, видимо, представляют собой периоды слабой активности миндалевидного тела, они возникают сами по себе. И стоит им только возникнуть, как они — в силу самой своей природы — сохраняются. Но, проделав огромную экспериментальную работу, Борковец нашел несколько простых мер, которые помогут даже самым неисправимым беспокойным личностям контролировать эту привычку. * Ригидность — состояние, при котором снижена приспособляемость, переключаемость психических процессов к меняющимся требованиям среды. Первый шаг — это самоосознание, то есть улавливание вызывающих беспокойство эпизодов как можно ближе к их началу, в идеале как только или сразу же после того, как мимолетный образ катастрофы запустит цикл беспокойства и тревожности. Борковец обучает людей этому методу, прежде всего приучая их отслеживать субъективные указатели стимула к тревожности и особенно учиться определять ситуации, вызывающие беспокойство или мимолетные мысли и образы, стимулирующие беспокойство, а также сопутствующие ощущения тревожности в организме. Практикуясь, люди научаются идентифицировать беспокойство все в более ранний момент на спирали тревожности. К тому же они осваивают методы релаксации, которые смогут применять в тот момент, когда заметят начинающееся беспокойство, и, ежедневно практикуясь в релаксации, сумеют воспользоваться ее приемами в том месте, где им это будет нужнее всего. Однако одного только метода релаксации недостаточно. Людям, которых мучают вызывающие беспокойство мысли, прежде всего надо дать им решительный отпор, если же они этого не сделают, то к ним постоянно будет возвращаться спираль беспокойства. В качестве следующего шага они должны занять критическую позицию в отношении своих прогнозов: велика ли вероятность того, что пугающее их событие действительно произойдет? Тот ли это случай, когда есть только один вариант развития событий и никакой альтернативы? Можно ли предпринять какие-то конструктивные шаги? Поможет ли им по-настоящему такое бесконечное пережевывание одних и тех же тревожных мыслей? Сочетание вдумчивости и здорового скептицизма, вероятнее всего, сработало бы как тормоз и прекратило нервное возбуждение, питающее не слишком сильную тревогу. Активное вырабатывание такого рода мыслей поможет запустить схему, которая сумеет помешать лимбической системе включить беспокойство; но в то же время активное приведение в расслабленное состояние противодействует сигналам тревоги, которые эмоциональный мозг рассылает по всему организму. Действительно, как отмечает Борковец, такие стратегии задают ход ментальной деятельности, несовместимой с беспо койством. Если беспокойству не помешать возвращаться все снова и снова, оно приобретет способность убеждать, но, если давать ему отпор, рассматривая несколько равно вероятных вариантов, это не позволит вам наивно принимать за истину каждую тревожную мысль. Подобный метод помогает освободиться от привычки беспокоиться даже тем, у кого беспокойство становится настолько серьезным, что его можно приравнять к психиатрическому диагнозу. С другой стороны, людям, у которых беспокойство стало настолько серьезным, что переросло в фобию, невроз навязчивых состояний или паническую атаку, возможно, было бы разумнее — что служит признаком самоосознания — обратиться за помощью к лекарственным средствам, чтобы прервать этот цикл. Перенастройка эмоциональной схемы посредством терапии необходима еще и для того, чтобы уменьшить вероятность возврата неврозов страха после прекращения приема лекарств. Как справляться с меланхолией Единственное настроение, которое все пытаются побыстрее с себя стряхнуть, прикладывая для этого максимум усилий, — это уныние. Люди, по мнению Дианы Тайс, оказываются наиболее изобретательными, когда речь заходит о стремлении отделаться от хандры. Разумеется, не от всякой печали следует избавляться, поскольку меланхолия, к примеру, как и любое другое настроение, имеет свои преимущества. Грусть, которую приносит потеря, неизменно дает определенные результаты: она подавляет наш интерес к развлечениям и удовольствиям, сосредоточивает внимание на том, что потеряно, и ослабляет нашу энергию, мешая нам собраться с новыми силами, по крайней мере на какое-то время. Короче говоря, она стимулирует своего рода рефлекторный уход от бурного коловращения жизни, оставляя нас в подвешенном состоянии горевать о потере, пытаться понять, какой в этом смысл, и, в конце концов, совершать психологическую настройку и строить новые планы, как жить дальше. Тяжелая утрата или потеря полезна; полнейшая депрессия — нет. Уильям Стайрон дал яркое описание «многих ужасных проявлений этой болезни», среди которых ненависть к себе, чувство никчемности, «пробирающая до нутра безрадостность» и «охватывающая меня тоска, чувство страха и отчуждения и более всего удушающая тревога». К тому же существуют и интеллектуальные показатели: «потеря ориентации, неспособность к мысленному сосредоточению и провалы памяти», и — на более поздней стадии — его сознание «оказалось во власти беспорядочных искажений» и «появилось ощущение, что мои мыслительные процессы накрыло ядовитой, не поддающейся описанию волной, которая стерла всяческие приятные реакции на живой мир». Есть и физические результаты: бессонница, ощущение себя таким же безразличным, как зомби, «нечто вроде оцепенения, расслабленности, аточнее — странной хрупкости» наряду с «суетливым беспокойством». Потом полностью пропало удовольствие: «Пища, как и все остальное из сферы чувственных ощущений, совершенно потеряла вкус». В заключение умерла надежда, когда «серый мелкий моросящий дождь подавленного настроения» принимает форму отчаяния, столь ощутимого, что оно похоже на физическую боль, причем настолько непереносимую, что самоубийство начинает казаться наилучшим выходом. При такой серьезной депрессии жизнь парализуется; никаких начинаний. Сами по себе симптомы депрессии свидетельствуют о жизни в режиме ожидания. Стайрону никакие лекарственные средства и никакая терапия не помогали; только время и убежище в виде госпиталя рассеивали уныние. Но большинству людей, особенно в менее тяжелых случаях, может помочь психотерапия, равно как и лекарственная терапия: сегодня для лечения применяется прозак, однако существует больше дюжины других составов, приносящих некоторое облегчение, особенно при тяжелой депрессии. Но здесь я хочу сосредоточить внимание на гораздо более распространенной печали, верхний предел которой с формальной точки зрения достигает уровня «бессимптомной депрессии», то есть обычной меланхолии. Это — круг подавленных состояний, с которыми люди могут справляться самостоятель но, если располагают собственными духовными ресурсами. К сожалению, некоторые из тех стратегий, к которым чаще всего прибегают, могут приводить к неожиданным неприятным последствиям, когда люди чувствуют себя хуже, чем прежде. Одна из таких стратегий заключается в простом уединении, часто кажущемся очень привлекательным, когда люди пребывают в подавленном настроении; однако гораздо чаще это всего лишь добавляет к печали чувство одиночества и разобщения. Быть может, отчасти этим объясняется открытие Тайс, что самой популярной тактикой борьбы с депрессией является общение — выходы из дома, чтобы поесть, сходить на бейсбол или в кино, короче говоря, то, чем можно заниматься с друзьями или с семьей. Это действует очень хорошо, если конечным результатом должно стать избавление от печальных мыслей. Но это просто улучшит настроение, если человек воспользуется таким случаем, чтобы поразмышлять о том, что ввергло его в хандру. В самом деле, одним из главных факторов, определяющих, сохранится угнетенное состояние или рассеется, является степень погружения в унылые размышления. Волнение по поводу того, что нас угнетает, видимо, делает депрессию все более глубокой и долгой. Во время депрессии беспокойство принимает разные формы, но внимание всегда концентрируется на каком-то аспекте самой депрессии: какими измотанными мы себя чувствуем, как мало осталось у нас энергии или мотивации, или, к примеру, как мало работы мы делаем. Обычно ни одна из подобных мыслей не сопровождается конкретными действиями, которые помогли бы облегчить возникшую проблему. Другие стандартные варианты беспокойства включают такие идеи: «обособиться от всех и вся и размышлять о том, как ужасно вы себя чувствуете; тревожиться, что ваша супруга (или супруг) откажет вам, поскольку вы пребываете в депрессии; волноваться, прикидывая, не ожидает ли вас еще одна бессонная ночь», как утверждает психолог из Стэнфордского университета Сью-зан Нолен-Хауксма, немало времени посвятившая изучению круга мыслей людей в состоянии депрессии. Люди в подавленном настроении подчас оценивают свои размышления как попытку «лучше себя понять»; на самом же деле они подпитывают свое уныние, не предпринимая никаких шагов, которые реально помогли бы им развеять дурное настроение. Итак, с точки зрения терапии бывает весьма полезно глубоко обдумать причины депрессии, если это приведет к прозрению или действиям, которые изменят условия, приведшие к депрессии. Но пассивное погружение в уныние лишь усугубляет плохое настроение. Постоянное пережевывание тревожных мыслей также усиливает депрессию, создавая условия, которые оказываются еще более угнетающими. Нолен-Хауксма приводит пример женщины, занимавшейся продажей товаров по телефону, которая впадала в депрессию и часами расстраивалась по поводу того, что ей никак не удается заключить важные торговые сделки. Из-за этого ее торговля ухудшилась, вселяя в нее чувство несостоятельности, питавшее ее депрессию. Если бы она, желая справиться с депрессией, постаралась отвлечься, то с головой ушла бы в свою работу, энергично обзванивая клиентов и рассматривая это как средство избавиться от грустных мыслей. Сбыт товаров, вероятнее всего, не сократился бы, и ощущение от успешной продажи укрепило бы ее уверенность в себе, так или иначе уменьшив депрессию. По мнению Нолен-Хауксма, женщины гораздо в большей степени склонны к горестным размышлениям, чем мужчины. Этим, как она полагает, по крайней мере частично объясняется тот факт, что у женщин депрессия диагностируется вдвое чаще, чем у мужчин. Свою лепту, конечно, вносят и другие факторы: к примеру, по женщинам больше заметны их несчастья, и вдобавок у них в жизни больше причин для уныния. Мужчины же всегда могут утопить свои печали в вине, делая это примерно в два раза чаще женщин. Когнитивная терапия, направленная на изменение этих моделей мышления, как показали некоторые исследования, не уступает лекарственной терапии в отношении лечения легкой степени клинической депрессии и превосходит лекарственные средства в предупреждении возвращения легкой депрессии. В этом сражении оказались особенно эффективными две стратегии. Одна из них заключается в научении подвергать сомнению мысли, оказывающиеся в центре размышлений, то есть ставить под вопрос их обоснованность и находить более позитивные альтернативы. Другая стратегия предусматривает целенаправленное планирование приятных отвлекающих событий. Единственная причина срабатывания отвлечения внимания — это то, что угнетающие мысли действуют автоматически, бесцеремонно посягая на душевное состояние человека. Даже если люди, пребывающие в угнетенном состоянии, стараются подавить унылые мысли, им зачастую не удается найти лучшие альтернативы; как только нахлынула волна гнетущих мыслей, она начинает оказывать мощное притягивающее действие на цепь ассоциаций. Когда унылых людей просили, например, разобрать перемешанные предложения из четырех слов, они гораздо лучше справлялись с пониманием фраз, наводящих тоску («Будущее представляется весьма зловещим»), чем с пониманием оптимистичных сентенций («Будущее выглядит чрезвычайно радужным»). При упорно сохраняющейся склонности к депрессии омрачаются даже те способы отвлечения, которые люди находят для себя. Когда пребывающим в подавленном состоянии людям раздавали список жизнерадостных или скучных способов оторвать свои мысли от чего-то печального, например, похорон друга, они больше склонялись к выбору меланхолических видов деятельности. Ричард Венцлафф, психолог из Университета штата Техас, проводивший эти исследования, пришел к заключению, что людям, уже пребывающим в подавленном состоянии, приходится прилагать особые усилия, чтобы обратить внимание на что-то совсем радостное, потому что они опасались выбрать по невнимательности то — слезливый фильм, печальный роман, — что снова испортит им настроение. Способы поднять настроение Представьте, что вы ведете автомобиль в тумане по незнакомой, круто поднимающейся вверх извилистой дороге. Внезапно какая-то машина съезжает с дороги всего в нескольких футах впереди вас, и вы не успеваете вовремя остановиться. Вы изо всех сил вдавливаете педаль тормоза в пол, вашу машину заносит, и она въезжает в бок другого автомобиля. Вы успеваете заметить — как раз перед тем, как стекло разлетается вдребезги и металл вдавливается в металл, — что в нем полно детей, которых везут в детский сад. Затем во внезапно наступившей после столкновения тишины раздается дружный плач. Вы подбегаете к этой машине и видите, что один из детей лежит неподвижно. Вас переполняют угрызения совести и скорбь при виде этой трагедии... Такие холодящие душу сюжеты использовались, чтобы расстроить добровольцев, участвовавших в экспериментах Венц-лаффа. Затем им надо было, постаравшись выбросить эту сцену из головы, сделать краткие записи о направлении собственных мыслей в течение девяти минут, и всякий раз, когда мысль об этом трагическом эпизоде проникала в их сознание, они, продолжая писать, делали на листке контрольную отметку. И хотя большинство участников эксперимента с течением времени вспоминало о той неприятной картине все меньше и меньше, тем, кто пребывал в более подавленном настроении, такие мысли стали приходить в голову гораздо чаще; они даже косвенно обращались к ней в мыслях, которые вроде бы должны были послужить им средством отвлечения. Более того, склонные к депрессии добровольцы, чтобы отвлечься, прибегали к другим удручающим мыслям. Как впоследствии рассказывал мне Венцлафф, «Ассоциация мыслей происходит не просто по содержанию, но и по настроению. У людей в голове прокручивается набор унылых мыслей, которые охотнее всего приходят, когда те пребывают в плохом настроении. Люди, легко впадающие в депрессию, склонны создавать очень прочные ассоциативные связи между этими мыслями, так что гораздо труднее подавить их после того, как человеком уже овладело дурное настроение. По иронии судьбы, люди в угнетенном состоянии, чтобы выкинуть из головы какой-то огорчительный эпизод, вспоминаютодругом, но подобном по содержанию, что только возбуждает еще больше отрицательных эмоций». Согласно одной из теорий, плач, возможно, является естественным средством понижения уровня содержания химикатов в головном мозге, которые «воспламеняют» скорбь. Но хотя рыдания порой способны разрушить колдовство печали, они не могут устранить причины отчаяния. Идея «полезного плача» неверна: плач, который подкрепляет психическое переживание, только удлиняет страдание. Развлечения разрывают цепь мыслей, питающих уныние. Одна из ведущих теорий на вопрос, почему электроконвульсивная терапия (то есть электрошок) оказывается эффективной при лечении наиболее тяжелых форм депрессии, отвечает, что она вызывает потерю кратковременной памяти: пациенты чувствуют себя лучше, потому что не могут вспомнить, из-за чего они были такими печальными. Во всяком случае, чтобы стряхнуть с себя обыкновенную печаль, как советует Диана Тайс, многие прибегают к таким развлечениям, как чтение, телевидение и кино, видеоигры и головоломки, сон и мечтания, вроде фантазий на тему, как можно провести очередной отпуск. Венцлафф к этому добавляет, что наиболее действенными развлечениями оказываются те, которые сумеют резко изменить ваше настроение, например, волнующее спортивное соревнование, веселая комедия, юмористическая книга. (Здесь следует соблюдать определенную осторожность. Некоторые люди, мучимые беспокойством, сами по себе способны упрочнять депрессию. Как показывают исследования, самые заядлые телеманы после просмотра нескольких программ обычно становятся еще более подавленными, чем до включения телевизора!) Аэробика, по мнению Тайс, относится к наиболее действенным средствам, помогающим вывести человека из легкой депрессии, равно как и рассеять просто плохое настроение. Здесь, однако, уместно заметить, что поднимающие настроение физические упражнения лучше всего действуют на ленивых, то есть на тех, кто обычно не слишком усердствует с физзарядкой. Для тех же, кто делает гимнастику каждый день, польза, приносимая ею в смысле изменения настроения, была максимальной, когда они только начали вырабатывать в себе эту привычку. Кстати сказать, регулярный моцион часто оказывает обратное воздействие на настроение: люди начинают ощущать дискомфорт, если пропускают тренировку. Столь эффективное влияние физических упражнений, по-видимому, объясняется тем, что они изменяют физиологическое состояние человека, вызванное его настроением: депрессия — это состояние низкой активности, а аэробика «выталкивает» организм в состояние высокой активности. Кроме того, разные методы релаксации, понижающие тонус организма, хорошо действуют на тревожность, когда активность достаточно высока, но мало помогают при депрессии. Принцип действия этих методов, по всей вероятности, заключается в прерывании циклического развития депрессии или тревожности, поскольку все они переводят мозг на уровень активации, несовместимый с эмоциональным состоянием, подчинившим мозг своей власти. Еще одно довольно популярное средство от хандры состояло в подбадривании себя угощениями и чувственными удовольствиями. Пребывая в угнетенном состоянии, люди обычно тешили себя тем, что принимали горячую ванну или ели любимые блюда, слушали музыку или занимались сексом. Покупка себе подарка или чего-нибудь вкусненького для того, чтобы избавиться от дурного настроения, — как и хождение по магазинам вообще, даже если дело ограничивалось лишь разглядыванием витрин, — пользовалась особой популярностью у женщин. Наблюдая за преподавателями и студентами колледжа, Тайс заметила, что женщины в три раза чаще, чем мужчины, избирали своей стратегией избавления печали еду; с другой стороны мужчины, пребывавшие в подавленном настроении, в пять раз чаще обращались к выпивке или наркотикам. Беда с перееданием или употреблением алкоголя в качестве лекарства от подавленности заключается в тех неожиданных и неприятных последствиях, к которым они легко могут привести: обжорство влечет за собой стыд, а алкоголь действует на центральную нервную систему как депрессант и лишь усугубляет проявления самой депрессии. Более конструктивным методом улучшения настроения, по мнению Тайс, является организация скромной победы или легкого успеха: можно, например, энергично взяться задолго откладываемую генеральную уборку всего дома или наконец-то сделать какие-то другие дела, которые вам давно нужно было привести в порядок. К тому же возвышение до представления о самом или самой себе, которое достигается пусть всего лишь тем, что человек принарядится или подкрасится, действовало ободряюще. Одно из самых сильнодействующих — и используемое почти исключительно в терапии — средств от депрессии — это изменение взгляда на вещи, или когнитивное реконструирование. Это ведь естественно — оплакивать конец отношений и предаваться мыслям, исполненным жалости к себе, например, в силу убеждения, что «это значит, что я всегда буду одинок(а)», но это верный способ усугубить чувство отчаяния. Однако, если отстраниться и подумать о том, почему ваши отношения оказались не такими уж прочными и долгими и почему вы с партнером не подошли друг другу, иными словами, взглянуть на эту потерю по-другому, в более позитивном свете, это и станет лекарством от печали. Поэтому больные раком, независимо от того, насколько серьезно их состояние, пребывали в лучшем настроении, если могли вспомнить другого пациента, которому было еще хуже («Мне-то, пожалуй, не так уж и плохо — я хоть могу ходить»); те же, кто сравнивал себя со здоровыми людьми, испытывали наибольшую подавленность. Подобные сравнения с худшим случаем действуют удивительно ободряюще: то, что казалось столь удручающим, вдруг начинает выглядеть не так уж плохо. Есть и еще один действенный способ выбраться из депрессии — это помогать тем, кто находится в трудных обстоятельствах. Поскольку депрессию питают размышления о себе и поглощенность собственными интересами, помощь другим отрывает нас от этих забот, когда мы глубоко проникаемся чувствами людей, испытывающих страдание. Когда кто-то с головой уходил в работу добровольца — тренировал Малую лигу*, был старшим братом, содержал бездомного, — эти занятия, как показали исследования Тайс, оказывались одним из самых сильнодействующих способов изменить настроение. Но и одним из редчайших. Ну и по крайней мере некоторые люди способны избавиться от своей меланхолии, обратившись к некоей сверхъестественной силе. Как сказала мне Тайс, «молитва, если, конечно, вы очень религиозны, оказывает благотворное воздействие при любых настроениях, и особенно при депрессии». * Малая лига — бейсбольная лига для мальчиков и девочек 8—12 лет. Усмирители: жизнерадостное отрицание «Он дал своему соседу по комнате под дых...» — так начинается фраза, и так она кончается: «...но он хотел просто включить свет». Подобное превращение агрессии в невинную, хотя и мало похожую на правду ошибку являет собой живой пример вытеснения. Эту фразу составил студент колледжа, приглашенный для добровольного участия в исследовании так называемых вытеснителей, то есть людей, которые, видимо, по привычке или автоматически стирают из своего сознания эмоциональное нарушение. Начало — «он дал своему соседу по комнате под дых» — было предложено этому студенту при проведении теста на завершение предложений. Другие тесты показали, что такое скромное проявление ментального избегания было частью более крупной модели поведения в его жизни, модели отключения наибольшего эмоционального потрясения. И если вначале исследователи рассматривали вытеснителей как классический пример неспособности переживать эмоции, скажем, как своего рода двоюродных братьев алекситимиков, то теперь они считают их специалистами по управлению эмоциями. Они, похоже, достигли такого совершенства в умении глушить в себе негативные чувства, что даже и не замечают ничего негативного. И выходит, что вместо использования термина «вытеснитель», как было принято среди исследователей, лучше было бы дать им более подходящее определение: невозмутимые. Большинство результатов исследования, проведенного под руководством Дэниела Вайнбергера, ныне работающего психологом в Западном резервном университете Кейса, показало, что хотя такие люди, возможно, внешне выглядят спокойными и невозмутимыми, порой их одолевают физиологические расстройства, на которые они не обращают внимания. Во время теста незаконченных предложений велось постоянное наблюдение за уровнем их физиологической активности. И надо сказать, внешнее спокойствие вытеснителей явно противоречило возбужденному состоянию, в которое приходили их организмы: когда им предлагали закончить фразу о вспыльчивом сосе де по комнате, равно как и некоторые другие на ту же тему, у них обнаруживались все признаки тревожного возбуждения, такие как сильное сердцебиение, потение и повышение кровяного давления. Однако на вопрос, как они себя чувствуют, они отвечали, что абсолютно спокойны. Подобное почти не прекращающееся отключение от таких эмоций, как гнев и тревожность, встречается довольно часто: эту модель поведения, согласно Вайнбергеру, обнаруживает один человек из шести. Теоретически дети могли бы научиться становиться невозмутимыми любым из имеющихся способов. У одного, наверное, это стало бы стратегией выживания в затруднительной ситуации, например, в семье, где один из родителей алкоголик и где сама эта проблема не признается. У другого, возможно, один или оба родителя сами вытеснители и следовательно могут подать пример вечного хорошего настроения или постоянного присутствия духа вопреки выводящим из душевного равновесия чувствам. Или это свойство может быть просто врожденной чертой характера. Хотя до сих пор никто не может объяснить, каким образом подобная модель поведения формируется в жизни, ктому времени, когда вытеснители становятся взрослыми, они уже проявляют спокойствие и собранность даже под давлением обстоятельств. Разумеется, вопрос о том, насколько они действительно спокойны и невозмутимы, остается нерешенным. Могут ли они на самом деле не знать о физических проявлениях удручающих эмоций или просто притворяются спокойными? Ответ на этот вопрос дало интересное исследование Ричарда Дэвидсона, психолога из Университета штата Висконсин, ранее сотрудничавшего с Вайнбергером. Дэвидсон предложил людям с моделью невозмутимого поведения высказываться по спонтанной ассоциации со списком слов, по большей части нейтральных, но с добавлением отдельных слов, имевших враждебный или сексуальный смысл, которые почти во всех возбуждают беспокойство. И, как показали их телесные реакции, у них присутствовали все физиологические признаки дистресса в ответ на провокационные слова, даже если те слова, которые они подбирали по ассоциации, обнаруживали попытки сделать более приемлемыми расстраивающие слова путем связывания их с 128
Дэниел Гоулллан
более безобидными. Если первым словом было «ненависть», то ответ скорее всего звучал как «любовь». Дэвидсон в своем исследовании удачно использовал тот факт, что (у правшей) главный центр переработки отрицательных эмоций находится в правой половине головного мозга, тогда как центр речи — в левой. Как только правое полушарие опознает какое-либо слово как расстраивающее, оно передает эту информацию через мозолистое тело, большой разделитель между половинами мозга, в речевой центр, и в ответ произносится слово. С помощью сложной системы линз Дэвидсон сумел визуально воспроизводить слово таким образом, что его было видно только на половине поля зрения. Из-за особенностей схемы нервных проводящих путей зрительной системы, если изображение находилось в левой половине поля зрения, оно сначала распознавалось правой половиной головного мозга с характерной для нее восприимчивостью к дистрессу. Если изображение располагалось в правой половине поля зрения, то сигнал поступал в левое полушарие мозга без оценки его огор-чительности. Если слова проявлялись в правом полушарии, происходила некоторая задержка во времени, которая требовалась невозмутимым, чтобы выразить словами свою ответную реакцию, но только в том случае, если слово, на которое они реагировали, было из тех, что выводят из душевного равновесия. Когда речь шла о поиске ассоциаций с нейтральными словами, они отвечали без всякой задержки. Кстати сказать, некоторое замедление ответной реакции наблюдалось, лишь когда слова поступали в правое полушарие, а не в левое. Другими словами, их невозмутимость была обусловлена действием механизма нервной системы, который замедляет или препятствует передаче огорчительной информации. Вывод: они не притворялись, когда говорили, что не чувствуют себя расстроенными; их мозг ограждает их от таких сведений. Точнее говоря, пласт сладостного ощущения, который перекрывает вызывающие беспокойство восприятия, вполне может быть следствием работы левой пред-лобной доли. Когда Дэвидсон измерил уровни активности их предлобных долей, то, к своему удивлению, обнаружил, что слева, где находится центр осознания хорошего, активность определенно выше, чем справа, в центре обработки негативной информации. Эти люди, как сообщил мне Дэвидсон, «представляют себя в положительном свете, бодрыми и жизнерадостными. Они не признают, что стресс выводит их из душевного равновесия, и обнаруживают модель поведения, свидетельствующую об активации левой лобной доли, просто сидя в спокойной позе, что ассоциируется с позитивными чувствами. Такая деятельность мозга, возможно, объясняет их заявления о собственном спокойствии, несмотря на скрытую физиологическую активность, которая выглядит как дистресс». Суть теории Дэвидсона заключается в том, что с точки зрения деятельности головного мозга переживание тревожащей реальности в положительном свете требует определенных затрат энергии, а повышенная физиологическая активность может быть обусловлена тем, что невральная схемадолгое время пытается сохранять позитивные чувства или же подавлять или препятствовать любым негативным переживаниям. Короче говоря, невозмутимость — это своего рода оптимистичное отрицание, позитивное отмежевание и, возможно, ключ к разгадке срабатывания механизмов нервной системы в более тяжелых состояниях отмежевания, которые иногда возникают, например, при расстройствах в виде посттравматического стресса. Если невозмутимость просто подразумевает самообладание, как утверждает Дэвидсон, «то она может послужить эффективной стратегией эмоциональной саморегуляции», хотя и достающейся неизвестной для самоосознания ценой. жүктеу/скачать 2,3 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|