года, очевидно, оставленный какой-то вожатой. Под ним спряталась
книжка. Прочитав название, Юра улыбнулся — вот это было похоже
на Володю — «Теория и методика пионерской работы». Больше в
тумбочке не нашлось ничего.
Юра перевел взгляд на кровать. Металлическая, узкая, не
кровать, а койка была прикручена ножками к полу. По слою грязи на
винтах он догадался, что её вряд ли когда-то меняли. Видимо, она и
правда была Володи. Панцирная сетка оказалась скрипучей, упругой и
ржавой. «Когда он спал на ней, хотя бы ржавчины не было — и то
ладно, — улыбнулся Юра, — подумать только — здесь он спал!»
Юра коснулся рукой сетки — в ответ она жалобно звякнула и
своим звоном подчеркнула царившую тут тишину. Впрочем, не только
тишину, но и пустоту. Кроме крупной мебели, здесь не было ничего: ни
штор, ни какой бы то ни было тряпки, ни книжки, ни листа бумаги,
ни оторванного куска обоев, ни плаката на стене — а Юра помнил,
что на ней висел плакат группы «Машина времени», помнил, что
Володя её любил. Здесь не было даже мусора, только пыль, вода и
грязная жижа на полу, а под окном — осколки стекла. Шагая в
дальний угол комнаты, к единственному необследованному предмету
мебели — платяному шкафу, Юра думал, что обрадовался бы даже
мусору: его наличие хотя бы создало иллюзию, что Юра не зря явился
сюда, что не зря залез в окно развалины, как сентиментальный
ребенок, как полный дурак.
Зачем он залез сюда, зачем он вообще сюда вернулся? А раз уж он
здесь, зачем шатается по лагерю, тратя время, а не идёт
целенаправленно туда, куда собирался, для того, ради чего приехал.
Но он не мог не заглянуть в его комнату, а будучи в ней, не мог просто
так уйти.
Распахнув дверцы шкафа, Юра обомлел — в шкафу валялась куча
скомканной одежды. Сердце стиснулось от боли, когда за
множеством старых кофт и пиджаков в дальнем углу нашлось
несколько коричневых кителей с чёрными погонами, на которых
красовалась вышитая белой нитью надпись «СА». Руки дрогнули,
когда в куче тряпья он отыскал единственный китель с блестящими
пуговицами.
Военную форму они надевали на Зарницу. Вожатым выдавали
кители, детям — простые гимнастерки. И этот с блестящими
пуговицами китель тоже был солдатским, но маленьким. Пионерам
он оказался велик, коммунистам — мал, лишь одному комсомольцу он
был впору.
Циничность, скепсис, самоирония — всё это мигом исчезло,
отбросилось куда-то далеко, за обвалившуюся ограду лагеря. Стало
неважно, сколько Юре лет, неважно, чего достиг, в чём талантлив,
насколько умён, имеет ли право быть смешным, — все эти вещи имели
значение в другой жизни, далеко отсюда, в настоящем. А здесь, в
лагере своего детства, Юре можно быть таким же, как прежде:
уже не пионером, так и не комсомольцем, ведь, как ни смешно, всё это
до сих пор про него. С одной лишь разницей: раньше он думал, что это
очень важно. Теперь же важным осталась лишь старая коричневая
тряпка в его постаревших руках. И память о том человеке, на чьих
плечах красовались чёрные погоны с надписью «СА» и на чьей груди
блестели золотистые пуговицы.
* * *
— Здравствуйте, пионеры, слушайте «Пионерскую зорьку», —
разносилось из динамика, пока Юрка чистил зубы. — После завтрака
по сигналу горна к Зарнице будь готов! Сбор отрядов на главной
площади лагеря…
Начиналось это утро как обычно — как очередное физкультурное,
которое Юрка не очень-то и любил: ему проснуться толком не давали,
как тут же заставляли бежать на зарядку. В этот раз он даже явился
вовремя и оттого сердился вдвойне — пришлось с другими ребятами
из отряда ждать Иру Петровну, когда большинство вожатых были тут
как тут. Например, Володя уже разминался со своей малышней. Юрка
хотел подойти поздороваться, но передумал — вожатый был занят.
Стоя к нему спиной, показывал упражнения малышне — усердно, на
совесть. Разминка шеи и плеч, затем — локтей и суставов, махи
руками вверх-вниз, в стороны. Краем уха слушая, как стоящие рядом
девчонки щебечут о вчерашней дискотеке, Юрка наблюдал за Володей,
как тот командует:
— Ноги на ширину плеч! Выполняем разминку туловища.
Наклоны вперёд, тянемся ладонями к полу. — Володя выполнял свои
же указания. — Саня! Не нужно так резко, ты же сломаешься!
Юрка хмыкнул про себя: «Что же такое делает Саня?» — но даже
не попытался найти его. Перед Юркиными глазами развернулось куда
более любопытное действо: Володя медленно и грациозно наклонился
вперёд и коснулся пола, притом не пальцами, а ладонями. Его
футболка сползла, оголив поясницу, а спортивные красные шорты
обтянули стройные бедра, затем — ноги, а затем и мягкое, округлое
место, что повыше.
Юркины мысли рассыпались на междометия, затем собрались в
слова и предложения и заскакали от «ничего себе он гибкий» до «кто
им вообще разрешает в шортах ходить, тут же дети и… девки!».
Володя снова выпрямился и снова наклонился. Хаос в Юркиной
голове сменился звенящей тишиной, тело оцепенело. Он не мог
отвести взгляда. Лишь спустя несколько долгих мгновений опомнился
и поймал себя на том, что уже с минуту, скрючившись в полунаклоне,
бесстыдно пялится на обтянутые красной тканью ягодицы.
Тело как кипятком окатило, кровь прилила к лицу, даже на лбу
выступили капельки пота — и вовсе не от жары, на улице ещё было
по-утреннему свежо.
«Да куда же ты смотришь?!» — внутренне взвыл Юрка. Стало
неловко от всего: от глупой позы, оттого, что раскраснелся, от того, что
пялился, а тут ещё эта непонятная реакция — лёгкий приятный спазм.
Нет, реакция была вполне себе понятной, Юрка не раз испытывал её.
Но непонятно было то, почему к Володе? Почему не к девушкам? Ведь
их, красивых, стройных, гораздо более интересных, чем Володя,
тренировалось здесь немало. Но если девушки были «интереснее»
Володи, то почему же Юрка смотрел так именно на него? Может быть,
во всём виновато утро, Юрка попросту не успел проснуться?
Вряд ли кто-то обратил внимание на его поведение — всё это
продлилось недолго, но после вчерашнего разговора о журналах и
откровенных и нелепых вопросов Юрке стало невероятно стыдно
перед самим собой. Но от жуткого смущения и новых мысленных
укоров его отвлек голос физрука Жени, вместе с которым на площадку
явилась и Ира:
— Доброе утро, пионеры! Начинаем зарядку!
Достарыңызбен бөлісу: |