Сахалин и Курильские острова в литературе indd

43
плоская гора. Говорят, она потому и плоская, 
что на самой вершине – большое мирное озе-
ро. Озеро то полно всякой рыбы. Жирные там 
рыбы, нежные. Каждая порода рыбы раз в год 
спускается в реки несметными стаями, чтобы 
нивху было сытно, чтобы нивх заготовил про за-
пас юколы себе и собакам. Заготовил побольше: 
зима длинная, вьюжная».
3
Вот так и создаются 
легенды Ых-Мифа, острова, плывущего по голу-
бым водам океана. Но не все так просто в жизни 
этого народа.
«Поселок Ильинск, в котором мы оказались, 
весь состоял из серых дощатых бараков и ста-
рых японских домов весьма невзрачного вида. 
Улицы были непокрытые, пыльные, по их краям 
тянулись сточные канавы с вонючей грязной 
водой. Громадные крысы преспокойно посижи-
вали на берегах этих канавок. Повсюду видны 
были следы убогой, беспорядочной и безрадост-
ной жизни на заброшенной окраине мира. И 
только воинский городок с аккуратными рядами 
крашенных свежей краской казарм, стоявших на 
окраине поселка, придавал ему некую цивилизо-
ванность и, можно сказать, даже нарядность», – 
таким впервые увидел остров и его поселения 
А. А. Ким, один из тех писателей, для которых 
Сахалин стал ненадолго местом жительства и 
фактом творческой биографии. 
Ким приехал на остров в пятидесятых годах, 
увы, уже прошлого века, вместе с отцом. Чтобы 
понять, что именно привело семью будущего пи-
сателя на Сахалин, перечитайте его книгу вос-
поминаний «Мое прошлое». Говорить о Киме – 
это значит потратить время впустую. О нем не 
говорят, его читают. Наслаждаются его роман-
тическим восприятием жизни, его философией, 
лирической интонацией его коротких рассказов. 
Книги, написанные о Сахалине, – это маленькие 
полотна, выполненные в стилистике восточной 
культуры, но с абсолютно русским взглядом на 
вещи. Его литература не стала, к счастью, от-
ражением жизни корейцев, этой загадочной на-
ции, которая, как и все другие, разбросана по 
всему свету. Однако наблюдательный глаз Кима 
не упустил своих собратьев из виду. Вот как он 
описывает сахалинских корейцев середины 
1950-х годов: «Сахалинские корейцы показались 
мне несколько другими, чем те, которых я встре-
чал на Камчатке. Там в общем-то были несколь-
ко забитые, робкие люди, державшиеся в сторо-
не от русских, жившие своей скрытой жизнью. А 
сахалинские мои соплеменники, в особенности 
подростки и молодые парни, выглядели вполне 
независимыми, мало чем отличались от рус-
ских парней, одевались щеголевато и всегда по 
моде: широкие брюки-клеш, хлопавшие на ногах 
и подметавшие пыль дорог, маленькие кепочки-
«восьмиклинки» с узеньким козырьком... Иной 
щеголь выставлял в распахнутом вороте рубахи 
полосатую морскую тельняшку. Словом, не от-
ставала корейская молодежь от моды тех лет». 
Его рассказы и повести, вошедшие в книгу 
«Голубой остров», востребованы читателем не 
меньше его более поздних вещей (талант раз-
вился, окреп и набрал силу), «Белки», «Леса» 
и последних книг, вышедших совсем недавно. 
А все потому, что Ким и его проза – это зрение 
духа, мужественного, деликатного, любующего-
ся и любящего этот мир. 
Сахалин обязан Киму хотя бы тем, что ав-
тор не забывает о нем, упоминая на страницах 
книг, переживая заново то время, подарившее 
ему молчаливого Энти и целый ряд персона-
жей, которые до сих пор рассказывают читателю 
о жизни островитян. Жизни, в которой на каж-
дом шагу подстерегает беда. Жизни, в которой 
много, очень много «собирателей трав». Тихих, 
молчаливых, проходящих, как будто проскаль-
зывающих, мимо и растворяющихся в дымке 
океана: «На этом первозданном океанском бе-
регу происходили весьма суровые дела, соот-
ветствующие первобытным отношениям. Мой 
приятель Кешка, по прозвищу Ташкент (он с 
родителями приехал на Сахалин из Ташкента), 
рассказал мне под большим секретом, как не-
сколько мальчишек, под руководством Кабаси, 
шпанистого пацана из поселка, убили какого-то 
пьяного корейца и закопали его под сопкой в пе-
сок. И все это вполне могло быть: Кешка-Таш-
кент клялся мне, что он говорит правду.
Да, и такое было. Но там же, среди этих се-
рых телогреек лагерного вида, в которые было 
одето большинство взрослых и детей (они ходи-
ли в родительских обносках, закатав для удоб-
ства длинные рукава на своих худых, тонких за-
пястьях), среди тяжелой, мрачной матерщины 
пьяных сезонников и сезонниц прошла и моя 
самая настоящая первая любовь». 
Приютил остров и писателя Александра Яков-
лева на время прохождения послевузовской 
практики.
Александр Яковлев – писатель «кимовской 
стилистики». Кимовской не в смысле неотступ-
ного следования ему, а в том, что человека и мир 
он понимает почти так же, относится к ним с осо-
бой кимовской теплотой, даже к самым отпетым, 
даже если сам с собою не в ладу. У него не так 
много написано о Сахалине и вовсе не сахалин-
ские вещи поражают глубиной и открытостью 
писательского взгляда. И какая-то особая, – 
островом ли воспитанная? – теплота в его про-
зе. В самых обычных, казалось бы, ситуациях. 
Каждая его строчка будто подсвечена добром, 
согревающим читателя, обнадеживающим. Все 
в рассказах Александра Яковлева очеловечено, 
все живет этим причудливым ожиданием любви 
и добра, в конце концов, обретая и то, и другое. С 
улыбкой и открытым, почти детским лицом.
Иного характера талант у Сергея Чевгуна. 
Сахалинские читатели знакомы с этим автором 
по книге «Карманный Патрикеев» и повести 
пламенных лет «Недоразумение», которая была 

жүктеу/скачать 1,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: