Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей

Мы видим, как в одну определенную эпоху выступает, ска­жем, Бэкон Веруламский, а позже мы видим, как выступает Дарвин; мы замечаем нечто родственное в них. Если отнестись к эти вещам поверхностно, тогда можно начать изучать, как Бэкон или Дарвин пришли к своим взглядам. Но если хотят к этому подойти более углубленно, тогда находят, что они вне­сли в христианскую цивилизацию нечто такое, чего из христи­анской цивилизации понять совершенно невозможно. С необ­ходимостью всплывает вопрос, если мы оглянемся назад: разве у Бэкона или у Дарвина не было прежних земных жизней?

Из этих прежних земных жизней они перенесли то, что бросается нам в глаза в их позднейших воплощениях. Только тогда понимаем мы эти личности исторически, когда понимаем их в качестве индивидуальностей. Ибо когда всерьез принима­ют в расчет карму, тогда история становится понятной в чело­веческих делах, в ходе человеческой жизни из далекого про­шлого в настоящее, в будущее.

Об этих вещах отныне не должно больше говориться недо­молвками; надо говорить так, чтобы это соответствовало фак­там духовной жизни, — чтобы внешний мир истории и природы выступал перед нами таким образом, чтобы за внешним откры­вали спиритуальные факты.
* * *

При всех обстоятельствах человеку легче сперва понять постановку таких вопросов, чем воспринять их непосредствен­но в духовном и физическом мирах, в которых мы живем. Ибо, видите ли, так, как судят о вещах в обычной жизни, — таким способом о подобных вещах судить нельзя. И я позволю себе сегодня (до того, как мы перейдем к ответу на вопросы: кем были Бэкон и Дарвин в предшествующей жизни?) сделать замечание личного порядка, которое все же, как я полагаю, является вполне объективным.

В выходящих в настоящее время номерах «Гётеанума» я описываю свой жизненный путь*(*Книга «Мой жизненный путь» первоначально печаталась в журнале «Гё-теанум» (см. ПСС, т. 28).). Но в сочинении, предназна­ченном также для чтения во внешнем мире, нельзя высказать все, что приходит на ум, — и, конечно, необходимы некоторые дополнения для тех, кто серьезно намеревается внутри нашего движения искать путь в духовный мир. И я хотел бы сегодня, до того, как в следующей лекции я подойду к поставленным здесь вопросам, сделать именно это личное, индивидуальное замечание.

Видите ли, если человек, как и я, жил с шестидесятых годов прошлого столетия вплоть до современности, то он жил тогда, когда в человеческую цивилизацию вступило правление Архан­гела Михаила, сменившее правление Архангела Гавриила, длив­шееся три с половиной столетия. Правление Михаила означает вступление солнечного Михайлова импульса во всю цивилиза­цию в ходе поступательного развития человечества, начиная с конца семидесятых годов прошлого столетия. Если кому-то довелось жить непосредственно после наступления эпохи Ми­хайлова влияния, — жить с такими же юными товарищами, что­бы в то время (значит, в восьмидесятых, девяностых годах, ког­да Михаилово правление начало давать о себе знать за кулиса­ми внешних событий) развивать в себе душу характера или душу рассудочную, — вы знаете, что ее образуют примерно между двадцать восьмым и тридцать пятым годами жизни чело­века, — то если по-настоящему живешь в душе характера или душе рассудочной, то находишься вне физического мира. По большей части если человек переживает себя сознательно в душе характера или душе рассудочной, то он находится вне физического мира.

Мы выделяем в человеке физическое тело, эфирное тело и тело ощущающее. Своим физическим телом он уверенно сто­ит в физическом мире. Своим эфирным телом он также еще живет во внешнем мире, телом ощущающим он равным обра­зом полноценно живет во внешнем мире. Душой ощущающей он все еще живет в нем. Однако полностью вне внешнего мира человек может жить, если он до пробуждения души со­знательной, которая пробуждается на тридцать пятом году, — если он, стало быть, совершенно сознательно живет в душе рассудочной или душе характера. Тут можно вполне, всецело войти в душевное бытие. Поэтому и была тогда — то есть, в восьмидесятых, девяностых годах прошлого столетия — пре­доставлена возможность для каждого, кто был к этому пред­расположен, своей душой рассудочной или душой характера в большей или меньшей степени жить вне физического мира.

Что это значит? Это значит, что благодаря тому, что чело­век своей душой рассудочной или душой характера жил вне физического мира, он мог жить в той области, в той сфере, куда как раз вступил Михаил, проникая в земную жизнь.

Потому что, видите ли, в 80-90 годах происходило многое такое, чем люди восхищались, на чем они были воспитаны, чем они сами себя воспитывали. И как раз это время многословно и высокопарно описано новейшими литераторами. Возьмите все то, что сообщали журналы, что приносило искусство, что тут выступало в 80-90-х годах прошлого столетия — в 1879, 1880, 1890 году и т. д. Но как раз в эти годы происходило еще и нечто другое. Существовала некая тонкая завеса, и за этой тонкой завесой находился тесно примыкающий к нашему фи­зическому миру другой мир. Вот что было самым примеча­тельным в конце XIX столетия, в годы, предшествовавшие окон­чанию Кали Юги, — Кали Юга закончилась ведь вместе с XIX столетием. За тонкой, как паутина, завесой, за которую не могло проникнуть наше обычное сознание, находился некий пограничный мир; в нем разыгрывалось то, что должно будет все больше выступать в физическом мире и проявляться в своих последствиях.

В самом деле, было нечто таинственное в этом конце XIX столетия. За некоей завесой разыгрывались могучие события, которые группировались вокруг того духовного существа, ко­торого мы именуем Архангелом Михаилом. Там присутствова­ли могучие приверженцы Михаила — человеческие души, которые тогда не были в физическом теле, а находились между смертью и новым рождением; но присутствовали там и могу­чие демонические власти, которые, находясь под ариманическим влиянием, восставали против того, что должно было прид­ти в мир благодаря Михаилу.

Позвольте мне сделать следующее личное замечание. Я сам, подрастая, никогда не имел никаких затруднений в отношении восприятия духовного мира. То, что духовный мир приносил мне, это входило в мою душу, преобразовывалось в идеи, при­нимало форму мыслей. А то, что для других людей было так легко, давалось мне с трудом. Я быстро схватывал естествен­нонаучные закономерности, зато отдельные факты не хотели оставаться в памяти, не входили в нее. Волновую теорию, воз­зрения математиков, физиков, химиков я постигал с легкостью; наоборот, взглянуть на какой-нибудь минерал раз или два, что­бы его запомнить, для меня (не так, как для многих людей) было недостаточно: это должно было повторяться тридцать, сорок раз. Факты внешнего физического мира оказывали мне противодействие в отношении их удержания в памяти, усвое­ния. Мне было нелегко входить в этот физически-чувствен­ный мир.

Вследствие этого, вполне живя в своей душе рассудочной, или душе характера, я мог находиться внутри того самого мира за завесой, в области Михаила, испытывая все то, что там разыгрывалось. Именно тогда и были выдвинуты великие тре­бования обратиться со всей серьезностью к духовной жизни, поставить вопросы огромного значения. Внешняя жизнь не давала к этому никакого повода. Во внешней жизни продол­жали писать старую филистерскую биографию Дарвина и Бэ­кона. Но там, за кулисами, за этой тонкой завесой, в области Михаила — там уже были подняты великие жизненные воп­росы. И прежде всего, там научились понимать одно: какая это громадная разница — поставить вопрос в своей душе и говорить об этом словами.

Нынешний человек считает так: о том, что знаешь, можно и говорить. И все, что современный человек узнает, он как мож­но скорее превращает в слова и произносит их. Вопросы же, которые в области Михаила именно в восьмидесятые, девяностые годы играли такую роль, — эти вопросы продолжали оказывать свое воздействие, если они оседали в сознании че­ловека, переходя в XX столетие. И хотя в течение десятиле­тий жизнь проходила под влиянием этих вопросов, тем не ме­нее каждый раз, когда следовало об этом заговорить, неизмен­но выходило так, как если бы враги Михаила все снова и снова подступали к человеку и придерживали его язык. Так что о некоторых вещах говорить было нельзя.

И также в среде антропософского движения многое долж­но было быть еще перенесено в будущее — то, что в некото­рой мере оставалось тайной Михаила. Сюда прежде всего от­носятся истины, которые касаются таких исторических взаи­мосвязей. С некоторого времени стало возможным говорить об этих вещах прямо. Отныне уже в течение месяцев суще­ствует возможность — также и для меня это стало возмож­ным — об этих вещах говорить прямо. Потому это соверши­лось и совершается, а также и здесь должно совершиться, — то, что отныне о закономерностях в земных жизнях теперь мож­но говорить прямо. Ибо это связано с раскрытием тайн Миха­ила, которые разыгрывались таким образом, как я это вам описал.

Это одна из тех конкретных вещей, о которых я раньше говорил абстрактно. Я сказал в первой части этой лекции о возможности того, что духовный мир мог отступиться. Он не отступился. Это явствует из того, что стало возможным имен­но со времени Рождественского Собрания давать нечто Ант­ропософскому обществу благодаря тем средствам, которые были мне даны с того времени для самостоятельных оккультных исследований; это совсем не новые вещи, ибо в оккультной сфере не допускается, чтобы вещи, которые были открыты вче­ра, сегодня сразу же сообщались; это все старые вещи, кото­рые были пережиты таким образом, как я вам это описал, одна­ко к этому присоединилось то обстоятельство, что были вы­нуждены замолчать демоны, которые раньше об этих вещах не позволяли говорить.

Это свидетельствует о происшедшем перевороте. И я рас­сказываю вам об этом ради того, чтобы вы обрели нужную серьезность, когда в будущем пойдет речь о конкретных повторных жизнях выдающихся и невыдающихся личностей. Эти вещи нельзя принимать легкомысленно, к ним надо относиться с подобающим почтением.

Так вот, я хотел сделать эти замечания. В ходе следующих лекций они будут дополнены, и благодаря им обнаружится еще кое-что. Но я хотел бы до того, как я начну говорить о пре­жних воплощениях Дарвина и других личностей, прежде всего обратить ваше внимание на ту духовную атмосферу, тот духов­ный свет, в которых созерцаются подобные вещи. В следую­щий раз, когда мы встретимся здесь, на собрании членов Обще­ства, мы продолжим этот разговор*(*Следует перевод на английский язык и ответы на вопросы.).
* * *

Я уже говорил, что в антропософское движение теперь вклю­чено некое эзотерическое движение в узком смысле слова, и оно подразделяется на различные секции. Прежде всего есть секция общей антропософии, которая будет содержать в себе эзотерические сведения для всех человеческих душ. Затем пе­дагогическая секция — с ней мы еще ознакомимся; у нас также есть медицинская секция, две художественные секции: одна пред­назначена для изобразительных искусств, и другая — для му­зыкального искусства и художественной речи. Мы имеем есте­ственно-научную секцию, астрономическо-математическую сек­цию. Об этом я потом при случае еще сделаю сообщение.

Итак, секция общей антропософии прежде всего будет пред­ставлена перед миром своим первым классом; занятия этого класса уже давно проводятся в Дорнахе** (**Лекции для первого класса Свободной высшей школы духовной науки.); а также в других различных местах, — например, я веду такие занятия в Праге, Бреславле, Париже. Так вот, к тем вещам, которыми мы здесь занимаемся, присоединяется и подобное занятие, — оно назна­чено на ближайший вторник. Необходимо, чтобы те друзья, которые в состоянии стать членами этого класса, вообще эзо­терического движения, — чтобы они были туда приняты.

О строгих условиях я буду говорить после, на первом заня­тии. Но прежде всего речь пойдет о том, что приема в первый класс смогут добиться только те друзья, которые по меньшей мере два года принадлежат к антропософскому движению. Ис­ключения могут быть сделаны только в редких случаях. Кроме того, руководство этой школы при Гётеануме оставляет за собой право предоставлять членство в ней или же отказывать в этом. С самого начала надо сказать, что в будущем каждый, кто будет иметь интерес и стремление к спиритуальным мирам, сможет вступить в Антропософское общество. У человека там, так сказать, нет других обязательств, кроме тех, которые обя­зан выполнять каждый подобающе мыслящий, порядочный че­ловек.

Напротив, школа, которая должна открывать путь в сам духовный мир, вынуждена выдвигать очень серьезные требо­вания. Тот, кто хочет стать членом школы, должен быть насто­ящим представителем антропософского дела в мире.

Не называйте это нарушением человеческой свободы! Сво­бода ведь должна быть взаимной. Кто хочет стать членом школы, прежде всего является свободным человеком, однако руководство школы тоже должно быть свободным. Оно дол­жно свободно решать, кому оно хочет предоставить духовные сокровища школы. Это есть, так сказать, некий спиритуальный договор, заключенный между руководством школы и отдель­ными членами. Поэтому школа должна оставлять за собой право, когда обнаруживается, что у кого-нибудь, кто стал чле­ном школы, поступки расходятся с импульсами школы и он ведет себя в жизни не так, как подобает представителю школы, — тогда школа должна быть вправе свободно решить: этот человек не может больше оставаться членом школы или не может быть им какое-то время.

То, что эти вещи должны строго соблюдаться, может для вас стать ясным из того факта, что прежде чем стало возмож­ным провести занятия здесь, в вашей среде (что должно иметь место в первый раз в ближайший вторник, а затем продолжать­ся), в ходе занятий школы уже возникла необходимость ис­ключить из школы человек шестнадцать — семнадцать. Вещи, относящиеся к оккультной жизни, должны быть приняты в их полной реальности.

Таким образом, если кто-нибудь полагает, что он действи­тельно может вступить в школу в качестве представителя антропософского дела в мире, пусть подает заявление. Предвари­тельные внешние условия заключаются в том, чтобы не менее двух лет состоять членом Антропософского общества. Друзья, состоящие членами свыше двух лет, должны заявить об этом, если они еще не имеют синего удостоверения. В будущем крас­ные удостоверения будут выдаваться членам антропософско­го общества, а синие удостоверения — членам школы.

Тех друзей, следовательно, которые желают стать членами школы, но, как я уже говорил, еще не получили синих удосто­верений (хотя они уже писали об этом, но их просьба еще не могла быть удовлетворена), я прошу сегодня вечером или по крайней мере в ближайшие дни — лучше всего как можно скорее — записаться здесь, у д-ра Ваксмута. Благодаря этому мы получим список поступающих к нам, и тогда те лица, кото­рые будут допущены в школу, смогут получить свое синее удостоверение к первому уроку, который, как сказано, намечен на ближайший вторник.
ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Торки, 14 августа 1924 г.

Я поставил вопрос: «Как мы находим объяснение какой-либо позднейшей земной жизни через более ранние земные жиз­ни некоторых исторических личностей, а также и личностей, не обладающих историческим значением, но вызывающих вслед­ствие их деятельности наш интерес?» И вот, чтобы заложить основу для дальнейших рассмотрений, я хотел бы сегодня преж­де всего указать на некоторые взаимосвязи, которые имеют место в последовательных земных жизнях различных личнос­тей. Сегодня я прежде всего представлю вам результаты опре­деленного духовного исследования, чтобы затем как раз на этой основе рассуждать о том, как прийти к созерцанию следующих друг за другом земных жизней определенных личностей.

Мы рассмотрим именно таких характерных личностей, как те, имена которых я упомянул в последний раз. Они привлека­ют наше внимание, прежде всего тем, что вносят в нашу совре­менную цивилизацию различные духовные импульсы. В тече­ние почти двух тысячелетий (как я сказал уже в предыдущей лекции) христианство шествовало через Западную Европу и значительную часть ее колоний, и оно больше, чем думают, влилось во все цивилизации. Дело обстоит уже так, что во многом из того, в чем на первый взгляд не усмотреть христи­анских импульсов, при более точном исследовании они обнару­живаются. Однако вместе с тем нельзя отрицать и того (это я также уже отметил), что в нашу цивилизацию вторгается не­что такое, что не имеет непосредственной, прямой связи с хри­стианством.

Внутри нашей цивилизации присутствуют известные воз­зрения, известные стили жизни, которые не имеют непосред­ственной связи с христианством. И тот, кто хочет постичь ход исторического развития нашей духовной жизни, исходя из бо­лее глубоких внутренних причин, и кто хочет для этого при­бегнуть к помощи духовного исследования, — тот обращается к одному явлению, которое почти не замечали при обсуждении становления западноевропейской цивилизации. Он направляет свой взор на историческое явление, которое протекало парал­лельно выступлению и деятельности Карла Великого в Запад­ной Европе. Он направляет свой взор на Восток, — на двор восточного правителя Гарун аль Рашида, обладающий вос­точным блеском при сравнении с двором его современника Карла Великого. Все, что Карл Великий совершил на Западе, представляется слабым и бледным сравнительно с тем чрез­вычайным блеском и величием, которые в то же самое время исходили от двора Гарун аль Рашида.

Вспомним, что именно из духовной жизни сливалось тогда воедино при этом переднеазиатском дворе. Вспомним о том, как в древние времена благодаря походам Александра была привнесена в Азию греческая культура в такой форме, о кото­рой ныне имеют только малое представление. Все то, что раз­вивалось на основе греческой культуры, было гениальным об­разом перенесено Александром Великим в Азию. И во многих центрах восточной учености благодаря учреждениям, перене­сенным в Азию Александром Великим, распространилось такое мировоззрение, которое верно хранило многое из древнего на­следия, одновременно многое отвергая из того, что тогда про­никало в Западную Европу.

Это была, прежде всего, рациональная, здоровая, научная мистика, перенесенная Александром Великим в Азию; так что те, кто больше придерживался философского воззрения, какое было перенесено в Азию, усматривали повсюду в мире косми­ческий Разум. Все в мире проникнуто космическим Разумом. Там, в Азии, не говорили от имени человека: «Я нечто мыслю из самого себя, я есть мыслящее существо», — там говорили: «Все, что помыслено, — это мыслят боги, и прежде всего мыс­лит единый Бог», который ведь играл важную роль в аристотелизме. То, чем является отдельный человеческий разум, — это лишь одна капля всеобщего Разума, и она проявляется в суще­стве отдельного человека таким образом, что этот последний чувствует себя словно включенным своей головой и своим сердцем во всеобщий Разум. Таким было там настроение.

Это настроение господствовало также и при дворе Гарун аль Рашида. Оно господствовало там еще в VIII— IX столетиях после Р.Х. Туда перебрались и те греческие ученые, которым пришлось бежать из Европы, потому что греческая философия подвергалась искоренению*(*Закрытие греческих философских школ произошло при императоре Юс­тиниане в 529 г.). Много оставалось тут и из вос­точной мудрости. Все это слилось вместе — то, что тогда воз­можно было осуществить из мистически сильной астрономии, из могучей, проникнутой душевной образностью архитектуры и дру­гих искусств, также из поэзии, из других наук и из практических жизненных знаний. Все это слилось вместе при дворе Гарун аль Рашида, ибо он хотя и любил внешний блеск, но был также и человеком в известном отношении необычайно одаренным спо­собностью все организовывать. Он собрал при своем дворе людей, которые в то время обладали наибольшими знаниями, еще многое хранивших из древней мудрости мистерий, — они хотя и не были больше непосредственно посвященными, но еще многое хранили из древней мудрости мистерий и еще живым образом жили в этой мудрости мистерий.

Особенно значительной была там одна личность, являющая­ся весьма мудрым советником Гарун аль Рашида, и мы рас­смотрим ее несколько ближе. Ее имя не столь важно, это имя не означало ничего особенного для потомства. Тем не менее это была очень мудрая личность. И для того чтобы ее понять, надо узреть нечто такое, что могло бы изумить как раз знато­ков духовной науки.

Видите ли, мои дорогие друзья, вы могли бы задать такой вопрос: «Духовная наука — антропософия — сообщает, что некогда существовали посвященные. Эти посвященные обла­дали великим всеобъемлющим знанием, громадной мудростью. Однако раз люди возвращаются к жизни в повторных земных воплощениях, то как же это получается, что, например, ныне не заметно, чтобы на Земле были перевоплотившиеся древние посвященные?» Это правомерный вопрос!

Но знающий условия земной жизни знает также, что той или иной человеческой индивидуальности, которая вследствие кармы должна, перейдя из предземного существования, родить­ся в определенную эпоху, придется взять на себя унаследован­ные особенности людей, имеющиеся в эту эпоху; она должна взять на себя и все то, что заключается в тогдашних возмож­ностях воспитания. И таким образом, для этой индивидуально­сти дело вполне может обстоять так, что хотя она в древние времена была посвященным, но то, что она знала, во время настоящей эпохи остается в ее подсознании, а в ее поверхност­ном сознании, в дневном сознании, правда, обнаруживается в жизни нечто значительное, однако это не является непосред­ственным выражением того, чем владела в своей душе эта личность как посвященный в одной из ее предыдущих земных жизней.

Такой была и та личность, которую я называю мудрым советником Гарун аль Рашида. Он был посвященным в древ­ние мистерии, в очень древние мистерии. Он опять воплотился и жил при дворе Гарун аль Рашида как перевоплотившийся посвященный; его прежнее достояние, обретенное им при дав­нем посвящении, обнаруживалось в качестве гениального орга­низаторского дара, великой способности управления другими науками, обитавшими при дворе Гарун аль Рашида, но непос­редственного впечатления посвященного он не производил. Он хранил в себе древнюю мудрость посвящения в силу свое­го собственного существа, а не вследствие лишь посвящения; однако сам он не производил впечатления посвященного.

Но Гарун аль Рашид очень многое возлагал на этого муд­рого человека. Он поручал ему организацию всех тех наук и искусств, которые блистали при его дворе. Он был рад иметь при себе такого человека и непосредственно чувствовал себя, можно сказать, даже другом этого человека.

Этих двух личностей, Гарун аль Рашида и его мудрого со­ветника, мы хотим рассмотреть потому, что тогда, в восьмом и девятом столетиях после Р.Х., в Европе, в христианской куль­туре при дворе Карла Великого только начиналось усвоение грамотности, правописания социально высокопоставленными людьми; сам Карл Великий делал первые попытки в этом на­правлении, а его приближенный Эйнгард*(*Эйнгард (770 — 840 гг.) — историк, зодчий, биограф Карла Великого.) предпринял первые усилия ввести стихию речи в рамки грамматики. Когда в Ев­ропе все было примитивным, в Азии, при дворе такого прави­теля, как Гарун аль Рашид, которого Карл Великий чрезвычайно почитал, была осуществлена могучая, блистательная духов­ная культура, — но духовная культура, которая ничего не зна­ла о Христе и которая также ничего не хотела знать о христи­анстве; в ней жили лучшие элементы магометанства, лучшие элементы арабизма; в ней также жили старые формы аристотелизма, — те его формы, которые вовсе не получили распрост­ранения в Европе, ибо в Европе была больше распространена логика, диалектика аристотелизма, переработанная христианс­кими отцами Церкви и позднее — представителями схоласти­ки.

Там, в Азии, в результате всего того, что было совершенно Александром Великим, больше культивировали мистически-ес­тественнонаучное знание Аристотеля. И это все разрабатыва­лось под влиянием чрезвычайно сильной, почитавшейся за откровение, разумности арабизма. Вот что было при дворе Гарун аль Рашида; там знали о христианстве, но христианство — такое, какое было в то время, — считали чем-то примитив­ным по сравнению с чрезвычайным духовным блеском, кото­рый могли сами культивировать.

Отправляясь от этих двух личностей, Гарун аль Рашида и его мудрого советника, проследим дальше ход исторических событий.