Васильева В.Ф. (Москва). Частеречная классификация: старые и новые подходы

Васильева В.Ф. (Москва). Частеречная классификация: старые и новые подходы

Поступательное развитие научной мысли рождает стремление по-новому подойти к трактовке частей речи ([Кубрякова 1997], [Кривоносов 2001]). Однако, как и много лет назад, продолжает оставаться дискуссионным вопрос о критериях классификации частей речи. О неоднозначности подхода к этой проблеме свидетельствует, в частности, и само терминологическое определение этого языкового феномена в национальных грамматиках, в том числе и в грамматиках родственных языков. Так, если в русском языке термин «части речи», т.е. «части речения», или высказывания, является наиболее точным переводом латинского «partes orationis», в свою очередь, кальки древнегреческого «mére tu logu», то чешский термин «slovní druhy» дословно означает не типы «речения», а «типы слов».

2. В дискуссионных баталиях о принципах классификации частей речи часто прослеживается стремление установить приоритет того или иного критерия. Наиболее очевидны столкновения мнений сторонников классификации частей речи на семантической основе, с одной стороны, и приверженцев морфолого-синтаксического принципа, – с другой. Во главу угла при этом обычно ставится вопрос «узнавания» частеречной принадлежности. Абсолютизация значимости тех или иных критериев не может, на наш взгляд, считаться правомерной, ибо неизбежно ведет к нарушению единства функции и формы, которые в языке неотделимы друг от друга. Так, морфологическая форма имени существительного обеспечивает реализацию его семантической функции – репрезентировать в языке субстанцию или любой признак, но в форме субстанции. Однако сам арсенал выразительных средств существует постольку, поскольку он задан функцией. Таким образом, с точки зрения формы и значения «отдельные уровни не существуют самостоятельно (выделено нами), а определяются положением внутри системы, своим отношением к остальным уровням» [Широкова 1978: 428].

3. Возросший в последние десятилетия интерес к функциональному изучению языка не без оснований возродил к жизни классификацию частей речи на структурно-функциональной основе. Части речи, согласно этой концепции, с учетом сильных и слабых диагностирующих признаков рассматриваются как классы слов со свойством взаимопроницаемости. Специфические, наиболее существенные признаки свойственны лишь одному классу. Слабые дифференциальные признаки являются наиболее широкими, свойственными многим классам слов. Благодаря им «все классы втянуты в единую систему классов слов» [Кривоносов 2001: 764]. На основе структурно-функциональной модели, в частности, в немецком языке с учетом сильных (уникальных) различительных признаков было выделено 26 изменяемых классов [Кривоносов 2001: 416 и сл.].

Выявление функциональной взаимопроницаемости классов слов имеет несомненную значимость для «портретного» воссоздания представления о части речи. Вместе с тем само диагностирование слабых и сильных признаков во многом зависит от жесткого разграничения каждого критерия, его наполнения строго определенным содержанием. Например, тот факт, что имя существительное, помимо означивания субстанции, может называть статические и динамические признаки («белизна», «жестокость», «ходьба», «чтение» и т.д.), еще не служит доказательством размытости категориальной семантики существительного – значения предметности. Дело в том, что существительные «белизна», «ходьба», «чтение» и т.п. не являются абсолютными смысловыми эквивалентами морфологических форм «белый», «жестокий», «ходить», «читать». Различия между ними кроются в различиях, существующих между понятием и его признаками. Однако поскольку языковые категории не буквальный слепок категорий логических, постольку оказываются возможными «языковые вольности», проявляющиеся в данном случае в наличии общих для тех и иных классов секторов, являющихся точками их пересечения.

4. В новых лингвистических парадигмах, имеются в виду прежде всего когнитивные концепции, часто наблюдается обращение исследователей к хорошо известным традиционным положениям, но в новом терминологическом обличье. Так, в частности, делается попытка воспроизвести категориальную семантику имени существительного в форме двусоставной модели:

а) перцептивный образ, занимающий некоторую область пространства;

б) основное интерпретационное свойство этого образа.

При этом особо оговаривается, что абстрактные существительные не отвечают этому определению, «поскольку их референты не конституируют областей пространства» [Кошелев 2000: 42]. Не требуется особых усилий, чтобы соотнести предлагаемую семантическую модель с традиционной трактовкой денотативного (а) и сигнификативного (б) значения имени. Подобно тому, как традиционная классификация имен на денотативные и сигнификативные отказывает абстрактным именам в способности иметь денотативное значение, точно так же и в предлагаемой модели, якобы отражающей «когнитивную структуру языкового сознания», абстрактные имена лишаются возможности репрезентировать «образ». В этой связи представляется уместным еще раз подчеркнуть, что категориальная функция имени существительного заключается в языковой интерпретации классов объектов. Классы задаются не только перечислением входящих в них элементов (экстенсиональные классы), но и свойствами этих элементов (интенсиональные классы). Если в первом случае речь идет о множествах с четко очерченными пространственными границами, то множества интенсиональных классов не обладают этим дистинктивным признаком [Васильева 1999: 38 и сл.]. Абстрактные имена, лишенные, по вполне понятным причинам, способности репрезентировать свойство «отдельности», традиционно трактуются как «сигнификативные», т.е. «безобразные». Тем не менее в обоих случаях денотатом имени на уровне системы является класс объектов, будь то сущности конкретные или абстрактные. Их принципиальное различие сводится к исчисляемости (экстенсиональные классы) и измеряемости (интенсиональные классы) репрезентируемых объектов.

Возражение в указанной выше когнитивной семантической модели вызывает также интерпретация смыслового значения имени как «диахронного пространственного образа… на некотором интервале времени Т» (подчеркнуто нами – В.Ф.) [Кошелев 2000:45]. Дело в том, что временные качества денотируемого объекта сигнализирует не само имя, а его контекстуальное окружение. Формальная структура имени существительного не способна представлять в языке динамические свойства денотируемых объектов.

5. Подводя итоги сказанному, нельзя не заключить, что познание полноты истины требует учета всего многообразия свойств изучаемого объекта в тесном единстве его составляющих. Нарушение этой взаимосвязи приводит к заблуждению. Однако «новые заблуждения несут нам новые озарения».

Литература