Двум ангелам моей жизни: маме Амре и каке Тимуру. Вы мои спасители. Всем в моей жизни я обязана вам.
Очередь движется. Женщине с короткими светлыми волосами книгу уже подписали. Она отходит в сторону, и Идрис с замирающим сердцем приближается к столику. Роши смотрит на него. На ней афганская шаль поверх рубахи тыквенного цвета с длинными рукавами, небольшие серебряные сережки-овалы. Глаза у нее темнее, чем ему помнится, а тело уже принимает женские очертания. Она смотрит на него не мигая и хоть не подает впрямую вида, что узнала его, и улыбается вежливо, — есть, однако, в выражении ее лица нечто удивленное, отстраненное, игривое, лукавое, безбоязненное. Оно раздавливает его, как паровым катком, и внезапно все слова, что он сочинил — и даже записал и отрепетировал про себя, пока ехал сюда, — пересыхают начисто. Он не может выдавить ни единого. Он лишь стоит перед ней — и выглядит глуповато.
Продавщица откашливается:
— Сэр, позвольте вашу книгу, я открою ее на титульной странице, и Роши вам ее подпишет.
Книга. Идрис опускает взгляд и видит, как стиснул ее в руках. Он приехал сюда не за автографом, ясное дело. Это унизительно — гротескно унизительно — после всего, что случилось. Но вот поди ж ты: он отдает книгу, продавщица со знанием дела открывает ее на нужной странице, рука Роши пишет что-то под словами на титуле. У него остается несколько секунд, чтобы хоть что-то сказать: это не смягчит то, чему нет оправданья, но Идрису кажется, что он задолжал ей эти слова. Однако продавщица возвращает ему книгу, а он по-прежнему не в силах выдать ни слова. Сейчас он желает себе хоть каплю Тимуровой смелости. Снова взглядывает на Роши. Она уже смотрит на следующего в очереди.
— Я… — начинает он.
— Мы не можем задерживать очередь, сэр, — говорит продавщица.
Идрис, понурившись, отходит.
Автомобиль на парковке за магазином. Путь к машине кажется ему самым длинным в жизни. Он распахивает дверцу, мешкает, не садится. Когда руки перестают трястись, открывает книгу Это не автограф. Написаны две фразы на английском.
Он закрывает книгу — и глаза. Ожидает облегчения. Но что-то в нем желает другого. Может, чтобы она состроила ему рожу, сказала что-нибудь детское, исполненное отвращения и ненависти. Взрыва презрения. Может, было бы лучше. А тут — чистенькое дипломатичное отвержение. И эта надпись. «Не волнуйся. Тебя здесь нет». Деянье доброты. Или, быть может, точнее — деянье милосердия. Ему должно стать легче. А ему больно. Он чувствует этот удар — как топором по голове.
Рядом, под вязом, скамейка. Он подходит и оставляет книгу на ней. Возвращается к машине, садится за руль. Очень не сразу готов он повернуть ключ в зажигании и ехать.
Достарыңызбен бөлісу: |