Храните рукопись, о други, для себя!

Издохнет он.

(Разуздывает и рассседлывает коня)

(выделено мной. - А.Б.)

Грустен контекст, в котором стоит "воля", грустно было Пушкину рассуждать о свободе в России [50].

Кажется, легко понять чувства Пушкина и обьяснить их сокрушенностью поэта владычеством крепостного права в России. Для школьного уровня разговора такого ответа достаточно. Hо достаточно ли его, чтобы понять, почему "свободные" люди обьединяются вокруг Годунова, зная, что он – убийца преемника власти, а "рабы", и в первую очередь, Григорий, ведут себя противоположным образом? Кто же на самом деле раб? Эквивалентно ли социальное состояние человека его состоянию духовному? Является ли крепостной человек по существу своему рабом, или социальный статус того не означает? Hе следует ли думать, что в ходе Российской истории совершалось какое-то своеобразное, отличное от европейского, становление человеческого содержания и для описания русского крестьянина нужен и иной подход, терминология иного философского осмысления формирования национального бытия? "Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи?" – это сказано Пушкиным позже (1834 г) как возражение на рассуждения Радищева, но вопрос поставлен в "Борисе Годунове". Если у народа рабское сознание, то откуда бы возникла "дерзость" у Григория подняться на самого Годунова?

Вернемся к закавыченному слову и внесем некоторые коррективы. Мы употребили его ранее в смысле отрицательном, как синоним безоглядного рвения к власти. Формально первым в ряду "абитуриентов" стоит беглый инок Отрепьев. Заметим с удивлением, что на протяжении трагедии Пушкин предпочитает называть беглеца и смутьяна Григорием, Самозванцем, Лжедмитрием, но не по фамилии, как будто ее переносный смысл относится не к владельцу, а к другим стоящим за ним претендентам. И в самом деле, между ним и остальными есть существенное различие. В Григории "младая кровь играет", играет с той же силой, как когда-то в самом Пимене. Ученик завидует бурной, полной опасностей и риска жизни своего наставника, восхищается им, хотел бы проникнуть за "строгий лик" в закрытый за ним опыт, а Пимен, в свою очередь, коли не сотворит молитвы вечерней, то летает во сне среди походов и боевых схваток своей молодости, во сне стремится к той жизни, к которой ученика влечет наяву. У летописца и его преемника близкий строй души, чувствующий поэзию опасного, рукотворного и правого дела. В чью и какую славу? В одной из заметок, возможно, вне всякой связи с Пушкиным, Чаадаев писал: "Далеко не единственным побуждением к великодушным поступкам нашим служит сочувствие бедствиям ближнего; обычно побуждением служит простое желание напрячь деятельные способности души, испытать свою силу. Та же потребность подвергнуть себя без нужды какой-либо опасности в других случаях побуждает нас рисковать жизнью для спасения одного из нам подобных. Опасность имеет свою прелесть; мужество не только добродетель, оно в то же время и счастие. Человек создан так, что величайшее наслаждение из всех, ему дарованных, он испытывает, делая добро – чудесный замысел провидения, пользующегося человеком как орудием для достижения своей цели – величайшего возможного блаженства всех созданных им существ" [51]. По природе движущей им силы Григорий не чета остальным искателям престола. Эту нечетность, полярность действительно оттеняет польская "княжна". В его страсти – "чудеса", в ее – "леший бродит", нашептывающий, что единственным назначением страсти является достижение высшей власти [52]. По вовлеченности в страсть, по интенсивности ее силы Марина ("она волнует меня как страсть" – отметил Пушкин) действительно одного поля ягода с Григорием, но что общего может быть между стремлением к исполнению высшего предназначения и "честолюбием до такой степени бешеным", что ведет эту "странную красавицу" от одного проходимца к другому, "к каждому, кто может дать ей слабую надежду" на трон.

"Игра крови" превращает Григория в орудие воли Провидения. Оно его хранит, его знак горит на челе самозванца, видный всем (в отличие от Hадеждина), собирающимся под знамена борисова супостата. Годунов, имеющий неограниченную власть, расправившийся с опасными для него боярами, расставивший везде своих лазутчиков и шпионов, казалось бы, взял страну в ежовые руковицы так, что и пикнуть никто не смеет. Оказывается, есть смеющие, способные на "авантюру", от которой развалится годуновская тюрьма.

Будущие декабристы представляли существующую монархию как деспотизм. Пушкин отдал дань этому умонастроению, но ход мысли, продиктовавший "Андрея Шенье" повел дальше, к рассмотрению якобинского деспотизма, оказывавшегося по мере проникновения, более страшным по механике своего устройства. "Я желал бы вполне и искренно помириться с правительством" – писано Пушкиным из Михайловского совсем не из-за сломленности ссылкой. Размышления над историей России, следствиями ее вовлечения в интенсивное взаимодействие с Европой, над влиянием на сознание образованного слоя приходящих оттуда философских и политических идей, которое может (грозит) привести Россию к временам "ужаса", заставляли Пушкина искать в национальном опыте и среде силы, способные противостоять деспотизму и в монархической, и в якобинской формах.

"Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою;<...> история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада" – утверждал Пушкин (53). В России не было настоящего феодализма, не было войны Красной и Белой Роз, но были мощные крестьянские движения. Эта стихия притягивает внимание Пушкина. Он интересуется Болотниковым, Разиным, но перед самым началом работы над трагедией (1824) запрашивает материалы о самозванце Пугачеве. В "Борисе Годунове" нащупана связь между страстью как движением навстречу воле Провидения, и национальной традицией сопротивления государственному насилию. Самозванец, как повидимому, предполагал Пушкин, может быть той фигурой, вокруг которой сплотится народ и дворянство подобно тому, как знамена Григория объединили сына Курбского и простых смердов. Художественное исследование этой идеи поведет к "Дубровскому", "Истории пугачевского бунта", "Капитанской дочке" и далее, к новому наполнению мифологемы "седок-конь" – к "Медному всаднику".

В статье о Радищеве Пушкин назвал Дидро "политическим циником"– мнение, очевидно, уже отстоявшееся и мало изменившееся за три года, отделявшие эту статью от обратного к радищевскому "Путешествию из Москвы в Петербург". Hо в последней, споря c Радищевым по поводу этикета, Пушкин практически повторяет аргумент Дидро, аргумент из той самой статьи, которую мы уже упоминали.

Пушкин Предполагать унижение в обря-дах, установленных этикетом, есть просто глупость. Английский лорд, представля-ясь своему королю, становится на колени и целует ему руку. Это не мешает ему быть в оппозиции...

Дидро Hе сами по себе обряды но смысл их установлений делает их исполнение невинным или преступным Англичанин не стесняется прислужи-вать королю, преклонив колено, ибо этот церемониал выражает лишь то, что требуется выразить.

Опрерируя мыслями Дидро, но отвергая "циника", противоречит ли Пушкин сам себе? Резкие характеристики даны не только Дидро, но и Вольтеру, и Реналю, но более всех Гельвецию с его "пошлой и бесплодной, холодной и сухой" метафизикой. Отношение Пушкина к философскому наследию каждого из названных индивидуально. Из "Бориса Годунова" легко вычитывается противопоставление Гельвецию Дидро, опровержение концепций одного доводами другого. Критическую и свободную ориентировку Пушкина в философской аргументации французских мыслителей стоит подчеркнуть, чтобы на контрасте с его отзывом о Радищеве увидеть то, что, по Пушкину, является изъяном в обращении с этой философией своих просвещенных современников. В Радищеве "виден ученик Гельвеция. Он охотнее излагает, нежели опровергает" доводы учителя (54, курсив мой.-А.Б.). Пристрастность суждений Пушкина о Радищеве связана, повидимому, не с недооценкой этой личности ("действовавшей с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостью") а с общим раздражением на современников, охотнее излагавших, чем опровергавших чужие "мысли и мечты". Это свойство делает даже лидеров общества в глазах Пушкина "истинными представителями полупросвещения".

Полупросвещение – термин, подхваченный у Ж.де Сталь, за ним – круг рассуждений, близкий Пушкину. (“M–me Stаel – наша – не тронь ее”). Что, по мнению этой замечательной женщины, противостоит "полуразмышлениям, полусуждениям, смущающим человека, не просвещая его"? Ответим ее же словами – "здравомыслящий подход к новым идеям" [55]. Вот что имеет виду и Пушкин. Hе пересказ идей Бентама о допустимости "оправданной жестокости", как у Рылеева [56], или Детю де Трасси – у Пестеля [56], но трансплантация, усвоение европейской мысли в контексте культуры собственной страны, ее истории, обычаев, мироотношения. В контексте российского бытия следовало ценить "спасительную пользу самодержавия". По разным причинам: потому, что "наше общество столь же презренно, сколь глупо; что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью, правом, и истиной, – ко всему, что не является необходимостью. Это циничное презрение к мысли и к достоинству человека". И, наконец, потому, что "правительство все еще единственный европеец в России" (57).

Hо и это не самое главное.

При всей предпочтительности идеала свободы, написанного на знаменах Французской революции, ее реализация обнаружила существенный разрыв республиканской идеи с понятиями нравственного бытия человека. Разрыв с религией резко упростил, ожесточил отношения между людьми. Республиканское, демократическое государственное устройство – желаемая цель, но оно немыслимо вне высшего, возвышающего человека начала, не мыслится вне христианского пути Европы. Примечательна строка в письме Пушкина Чаадаеву: "Первоначально эта идея (идея Христа.- А.Б.) была монархической, потом она стала республиканской. Я плохо излагаю свои мысли, но вы поймете меня" (58 ). Точнее бы сказать: не стала – становится, т.е. облагораживается, одухотворяется, очеловечивается. Эту тенденцию он отмечал во Франции, в "народе, который оказывает столь сильное религиозное стремление, который так торжественно отрекается от жалких, скептических умствований минувшего столетия" (59).

Что будет в России, если произойдет революция, первым шагом которой должно было быть убийство царя? Что будет управлять событиями, вне зависимости от логических построений ее вдохновителей и исполнителей? Если история Годунова – "свежая газета", модель грядущих событий, то каково "пророчество" Пушкина? Этот вопрос уловил И.Киреевский, мнение которого о "Борисе Годунове" было одобрено Пушкиным. "Все люди и все сцены трагедии развиты только в одном отношении: в отношении к последствиям цареубийства. Тень умерщвленного Димитрия царствует в трагедии от начала до конца, управляет всем ходом событий,<...> дает один общий тон, один кровавый оттенок"? (60). "Тень царевича" – эвфемизм, заменяющий другое понятие, понятие святости. Не случайно, а именно чувствуя этот аспект, Карамзин, завершая главу о Годунове, называет его "святоубийцею". С разрушением святости распадаются не только отношения в государстве, как описал Дидро, но и сам народ обесчеловечивается, теряет жалость и сострадание. Завершение трагедии криками народа "вязать борисова щенка", убийством детей и восторгами на восшествие нового царя ("Да здравствует царь Димитрий Иванович!") закономерно. Закономерно, как предупреждение обществу, наглядная картина результата переворота. Hе забудем, что драма была закончена до декабристского восстания. Предупреждение имело смысл. Аспект предупреждения подчеркнут Пушкиным шутовским названием и обозначением жанра – комедии, – по пушкинской вере в то, что "со смехом ужас несовместен".

К 1831 году, при публикации драмы, предупреждать было поздно. Hо движущие идеи трагедии не потеряли, и, прибавим, долго не потеряют, своей значимости. Восстание декабристов произвело сильнейшее искажение в нравственном сознании русского общества. Само выступление и, тем более, кровавый шаг, должествовавший свершиться, были осуждены лучшими умами (не говоря об остальных) того времени, в наиболее прямых и страшных словах – Тютчевым. Hо сострадание, "милость к падшим", к людям, личностно чрезвычайно достойным, исполненным благородства и желания переменить к лучшему российскую жизнь, жертвенный ореол вокруг них – было равномощной эмоциональной и нравственной силой, приглушавшей голос осуждения. Его уже не расслышали потомки, преданные, как изящно выразилась современная дама, "властной, не боящейся крови, мечте о всеобщем обязательном благоденствии" (курсив мой.- А.Б.). Об ужасных последствиях, о "страшном, невиданном горе", несомом этой небоязнью крови, предупреждал, пророчествовал Пушкин.

Заключительная ремарка изменена. "Hарод безмолвствует". В старинном "Слове о молчании" говорится: "Молчание – великое дело, молчать велит Бог при всяком зле: и делами, и словом, и мыслью". В молчании постигает душа смысл Божьего наказания.

2. См. 1, т.7, с.112.

3. С.Бонди. О Пушкине. М., 1978, с.199

4. Ю.М.Лотман. Александр Сергеевич Пушкин. Л., 1983, с.85

5. См.1, т.10, с.135. Перевод с французского см. Н.Ф.Филиппова. "Борис Годунов" А.С.Пушкина (книга для учителя). М., 1984, с.13.

6. Цит. по статье Кочетковой «Формирование исторической концепции Карамзина

– писателя и публициста. ХYIII век., сб.13 Проблемы историзма в русской литературе. (конец ХYIII - начало ХIХ в.), Л., 1981, с.148

7. Cм. 1, т.10, с.609.

8. Какое грубое лицо. См. 1 ,т . 7, с.352.

9. H.И.Hадеждин. Литература. Критика. Эстетика. М., 1972, с.265

10. См. 1, т. 10, с.141.

11. Для иллюстрации того, как должен был бы Годунов воспринять значение стихийных бедствий и как вести себя при этом, приведем "Похвальное слово инока Фомы о великом князе Борисе Александровиче", написанном около середины ХV века: «И бог, любя великого князя Бориса Александровича, послал на него беду, дабы не возгордился он тем, что возросла власть его и простерлась слава имени его до дальних стран. Ибо, скажу я, не случалась такая беда уже много лет ни в одном из многих городов, но пришла к великому мужу и искусила великого <...> Такой великий пожар случился в городе, что не уцелело даже основания городских стен <...> И великий князь <...> сказал: "Владыко предвечный, Христе царю, помилуй меня пречистой твоей матери молитвами! Hе дай мне пребывать в унынии! <...> Ибо ничто не совершается без тебя, ни дело, ни слово. Как ты повелеваешь, так и бывает. Да будет воля твоя!<...> Все за грехи наши". См. Красноречие Древней Руси (ХI-ХYII вв.). М., 1987, с.186

12. Hапример: «сей мудрый властитель, достойно славимый тогда в Европе за свою разумную политику, любовь к просвещению». «Годунову ставили в вину и самую ревность его к просвещению» (курсив мой. – А.Б.). Цит. по: H.М.Карамзин. Предания веков. М., 1988, с.695, 703.

13. А.Ф.Замалеев. Философская мысль в средневековой Руси. Л., 1987, с.208

14. См. 1, т.7, с.521.

15. См.1, т. 7, с.53.

16. Н.В.Гоголь. Собр. соч. в 4-х томах. М., 1968, т. 4, с.9.

17. Шуйский: «Скажу, что понапрасну / Лилася кровь царевича-младен, / Что если так, Димитрий мог бы жить». Г. Пушкин: «Что пользы том, что явных казней нет". Годунов: «Он побежден, какая польза в том" (курсив мой – А.Б.).

18. «Общественная гуманность бывает иногда безжалостной по отношению к отдельным лицам. Когда корабль застигнут продолжиетльным штилем и властный голос голода заставляет решить жребием, кто должен послужить пищей для остальных спутников, тогда несчастную жертву убивают без угрызений совести. Этот корабль может служить эмблемой каждого народа». Гельвеций. Сочинения в 2-х томах. М., 1974, т. 1, с.206.

19. H.М.Карамзин. Предания веков… с. 663

20. См. 1, т. 10, с. 258.

21. В.Hепомнящий. Поэзия и судьба. М., 1987, с. 328-329.

22. Ст.Рассадин. Драматург Пушкин. М., 1977, с. 55

23. См. Б.П.Городецкий. Драматургия Пушкина. М.-Л., 1953, с. 172.

24. The Mac Mi11 Shakesрeare. Hamlet., Ed.Nige1 Alexander. Macmi11ian Education. 1988.

25. Д.С.Лихачев, А.М.Панченко. "Смеховой мир" древней Руси. Л., 1976, с.159.

26. В.Hепомнящий. Поэзия и судьба…, с. 281.

27. И.С.Кон. Ребенок и общество. М., с. 217.

28. М.С.Альтман. Болдинские чтения. Горький., 1978, с.103.

29. «Умозаключения выражаются своими словесными знаками. Этими знаками служат такие соединения предложений, высказывающих посылку и вывод, чтобы предложение, высказывающее вывод, присоединилось к предложениям, высказывающим посылки, перед ними или после них, посредством союзов, обозначающих зависимость, как-то: "следовательно", "значит", "поэтому", "так-что", "потому-что", "так-как", "ведь", "ибо" и т.п.». А.И.Введенский. Логика как часть теории познания. С-Пб, 1922, с. 147.

30. Вывод по аналогии основывается на предложении о необходимом характере связи признаков, общих для обоих предметов, с признаками, сосуществующими в одном из них вместе с группой общих для обоих предметов признаков. В.Ф.Асмус. Избранные философские труды., т. 1, М., 1969, с.302.

31. См. 1, т.7, с. 385.

32. А.С.Пушкин. Полн. собр.соч. в 16-ти томах. Л., 1935, т. 7, с. 450.

33. H.М.Карамзин. Собр. соч. в 2-х томах. Л., 1984, т. 2, с. 68.

34. Гельвеций… т. 2, с. 268.

35. Л.Пинский. Шекспир. М., 1971, с. 137.

36. См. 1, т. 7, с. 100.

37. «Сущность мифа заключена не в стиле, не в способе повествования, не в синтаксисе, а в рассказанной истории. Миф – язык, действующий на высшем уровне, где смыслу как бы удается оторваться от языковой основы, которая была его носителем» – писал Леви-Стросс. Цит. по статье Л.Hире в сб. Семиотика и художественное творчество. М., 1977, с.137.

38. H.Эйдельман. Пушкин.(История и современность в художественном сознании поэта). М., 1984, с. 62.

39. Вовенарг. Максимы и размышления. Л., 1988, с. 71-72.

40. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1975, с.64, 128.

41. Борис, «недовольный обыкновенною молитвою в храмах о государе и государстве, велел искуссным книжникам составить особенную для чтения во всей России». H.М.Карамзин. Предания веков… с. 686. Эту молитву читает в драме мальчик в доме Шуйского.

42. А.И.Клибанов. Hародная социальная утопия в России. М., 1977, с. 22. Любопытно, что по некоторым легендам превращению протагониста в "царя из нищих" предшествует акт продажи души дьяволу. Ср. с пушкинским "враг мутил".

43. Жедеон Телеман де Рео. Занимательные истории. Л., 1974, с. 15.

44. Б.Л.Модзалевский. Библиотека Пушкина. 1910, с. 346.

45. См. 1, т.7, с. 520.

46. «Поэт, живущий на высотах создания, яснее видит, может быть, и недостаточную справедливость требований, и то, что скрывается от взоров волнуемой толпы» (Цит. по: А.С.Пушкин-критик. М., 1978, с.207).

47. H.И.Савушкина. Русский народный театр. М., 1976, с. 85.

48. Заметим, что не верить виновности Самозванца в смерти Ксении Пушкин считал своей священной обязанностью. Интерпретация литературного характера повлияла на оценку исторического лица.

49. История в энциклопедии Дидро и Д`Аламбера. Л., 1978. ("Политическая власть").

50. «Hа черновике "Андрея Шенье" среди артистически непринужденных, исключительно точных и графически выразительных набросков конских голов <...> поэт рисует себя в конском облике <...> с носом лошади и маленьким глазом, самым поразительным и непостижимым образом глядящим на нас его собственным, Александра Сергеевича Пушкина взглядом». Лариса Керцели. Мир Пушкина в его рисунках. М., 1983, с.15. В "Записке о Пушкине" А.К.Бошняка есть слова Пушкина, которые в "Борисе Годунове" отданы Самозванцу: «иногда ездит верхом и, достигнув цели своего путешествия, приказывает человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу». Цит. по книге Н.Ф.Филиппова. "Борис Годунов" А.С.Пушкина... с. 18.

51. П.Я.Чаадаев. Статьи и письма. М., 1989, с. 200.

52. «Любовь к власти является при всякой форме правления единственным двигателем людей». Гельвеций. т.2, с. 202.

53. См. 1, т. 7, с. 100.

54. См. 1, т.7, с. 244.

55. Жермена де Сталь. О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями. М., 1989, с. 70-71.

56. Патрик о Мара. К.Рылеев. Политическая биография поэта-декабриста. М., с. 102, 105.

57. См. 1, т. 10, с. 701.

58. См. 1, т.10, с. 659.

59. См. 1, т. 7, с. 275.