Станислав Пшибышевский
(1868–1927) — польский писатель, пропагандировал
крайний модернистский эстетизм, эротизм и экспрессионизм. Был очень популя-
рен в России.
41
Литература. Речь
гда приказание сесть возле дивана, не снимая
пальто. «Непонятно почему, — говорила она в
раздумье, гладя мой бобровый воротник, — но,
кажется, ничего не может быть лучше запаха
зимнего воздуха, с которым входишь со двора в
комнату...» Похоже было на то, что ей ничто не
нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни теа
тры, ни ужины за городом, хотя всетаки цветы
были у нее любимые и нелюбимые, все книги,
какие я ей привозил, она всегда прочитывала,
шоколаду съедала за день целую коробку, за
обедами и ужинами ела не меньше меня, люби
ла расстегаи
1
с налимьей ухой, розовых рябчи
ков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: «Не понимаю, как
это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать», — но
сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабо
стью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех...
Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что
в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами. Я, будучи родом
из Пензенской губернии, был в ту пору красив почемуто южной, горячей
красотой, был даже «неприлично красив», как сказал мне однажды один
знаменитый актер, чудовищно толстый человек, великий обжора и умни
ца. «Черт вас знает, кто вы, сицилианец какойто», — сказал он сонно;
и характер был у меня южный, живой, постоянно готовый к счастливой
улыбке, к доброй шутке. А у нее красота была какаято индийская, пер
сидская: смуглоянтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в
своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех,
брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто
пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще
всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золоты
ми застежками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за
тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я
был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она
была чаще всего молчалива: все чтото думала, все как будто во чтото
мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и
вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и
днем, потому что каждый месяц она дня тричетыре совсем не выходила
и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло
возле дивана и молча читать.
— Вы ужасно болтливы и непоседливы, — говорила она, — дайте мне
дочитать главу...
— Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не
узнал бы вас, — отвечал я, напоминая ей этим наше знакомство: както
1
Печеные пирожки
с отверстием сверху, из несдобного дрожжевого теста с различ-
ными начинками.
Станислав Пшибышевский.
Дети Сатаны. Издание
В. М. Саблина, Москва, 1906 г.
42
в декабре, попав в Художественный кружок
1
на лекцию Андрея Белого
2
,
который пел ее, бегая и танцуя на эстраде, я так вертелся и хохотал, что
она, случайно оказавшаяся в кресле рядом со мной и сперва с некоторым
недоумением смотревшая на меня, тоже наконец рассмеялась, и я тотчас
весело обратился к ней.
Трёхэтажный особняк Востряковых на Большой Дмитровке,
арендованный под кружок в 1898 г.
— Все так, — говорила она, — но всетаки помолчите немного, почи
тайте чтонибудь, покурите...
— Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к
вам! Не любите вы меня!
— Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что, кроме
отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня пер
вый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом. Читать при вас
нельзя, давайте чай пить...
И я вставал, кипятил воду в электрическом чайнике на столике за от
валом дивана, брал из ореховой горки, стоявшей в углу за столиком, чаш
ки, блюдечки, говоря, что придет в голову:
1
Достарыңызбен бөлісу: |