Моя борьба



Pdf көрінісі
бет191/192
Дата29.12.2023
өлшемі3,18 Mb.
#199855
1   ...   184   185   186   187   188   189   190   191   192
Байланысты:
Моя борьба - Адольф Гитлер - PDF

Углем!
Значит,
Франция заняла Рурский бассейн 
ради угля
. Так рассуждал этот «государственный»
деятель. И вот г. Куно набрел на «гениальную» мысль: сорганизовать забастовку,
дабы французы не могли получить угля. Все предприятия французов, рассуждал
Куно, окажется тогда нерентабельным и в один прекрасный день французы сами
очистят нам Рурский бассейн. Приблизительно таков был ход мыслей этого
«выдающегося», «национального» «государственного деятеля», выступавшего тогда
с речами к «своему народу» в Штутгарте и в ряде других мест, причем народ со
счастливой миной выслушивал глубокомысленные открытия своего «вождя».
Но для того, чтобы организовать стачку, необходимо было конечно обратиться к
марксистам, ибо участвовать в стачке должны были ведь рабочие. Раз это так, то
надо было создать единый фронт рабочих со всеми остальными немцами. Ну, а
рабочий в представлении такого буржуазного государственного деятеля всегда
отождествляется с марксистом. Надо было видеть восторженные физиономии
буржуазных политиков, когда они выслушивали этот гениальный лозунг «вождя».
Куно в их глазах был величайшим национальным деятелем, прямо гением. Наконец-
то они получили того «вождя», которого они все время искали! Мост к марксистам
был построен, «национальные» мошенники теперь с удобством могли
драпироваться в тогу патриотизма, на деле протягивая руку интернациональным
изменникам отечества. Господа марксисты конечно охотно пошли навстречу такой
тактике. Г-ну Куно марксисты нужны были для того, чтобы он мог создать свой
«единый фронт», а марксистским вожакам нужен был г. Куно потому, что через
него можно было добыть деньжонок. Вот почему обе стороны могли быть
довольны. Куно добился своего «единого фронта», состоявшего, с одной стороны,
из национальных болтунов, а с другой из антинациональных мошенников. А
интернациональные обманщики могли теперь за государственный счет выполнять
свою «высокую» миссию разрушения национального хозяйства, получая за это
теперь специальную оплату из государственной казны. Идея спасти нацию при
помощи оплаченной всеобщей стачки была поистине бессмертной идеей. Еще более
бессмертен был этот лозунг, встреченный с энтузиазмом всеми, вплоть до самых
равнодушных к политике невежд.
Что народ нельзя освободить при помощи просьб и унижений, это было уже
более или менее общеизвестно. Но что народа нельзя освободить и при помощи
бездельной стачки, это предстояло еще доказать на специальном историческом
примере г-ну Куно. Если бы вместо призыва к оплаченной стачке г. Куно призвал
тогда немцев проработать сверхурочно в пользу нации всего каких-нибудь два часа,
то все это мошенничество с «единым фронтом» рассеялось бы как дым уже на
третий день. Народы освобождаются не при помощи безделия, а при помощи
тяжелых жертв.


Такое пассивное сопротивление, конечно, не могло продолжаться долго. Только
совершенно чуждый военному делу человек мог вообразить, будто такие смешные
средства могут заставить удалиться армии оккупантов. А какое же в самом деле
другое назначение могла иметь подобная «акция», стоившая миллиарды и в корне
подорвавшая денежную систему страны?
Когда французы убедились, что все сопротивление немцев сводится только к
этим смешным мероприятиям, они совершенно успокоились и стали устраиваться в
Рурском бассейне, как дома. В свое время мы сами показали французам образцы
того, как приводить к спокойствию гражданское население оккупированных
территорий, если это население начинает причинять серьезные неприятности
оккупационным властям. Девять лет тому назад мы ведь очень быстро справились с
партизанскими бандами бельгийцев и довольно легко убедили бельгийское
гражданское население в том, что при наличии оккупационных немецких отрядов на
бельгийской территории ему очень опасно связываться с партизанами. Если бы
пресловутое пассивное сопротивление действительно показалось сколько-нибудь
опасным Франции, ее оккупационные армии в течение нескольких дней с легкостью
положили бы ужасный конец всему этому ребяческому предприятию.
Казалось бы прежде всего необходимо было поставить себе вопрос: а что мы
будет делать, если наше пассивное сопротивление действительно подействует на
нервы противника и он решится прибегнуть к кровавой физической расправе?
Будем ли мы и тогда оказывать дальше сопротивление? Если да, то мы так или
иначе должны решиться пойти навстречу самым тяжким кровавым преследованиям.
В этом случае мы приходим к тому же, к чему пришли бы при активном
сопротивлении, т. е. к необходимости настоящей борьбы. Какое бы то ни было
пассивное сопротивление имеет внутренний смысл лишь тогда, если за ним стоит
решимость в случае надобности прибегнуть и к открытой борьбе или по крайней
мере к прикрытой партизанской войне. Чтобы такая борьба была серьезной, нужна
уверенность в возможности успеха. Осажденная крепость, потерявшая надежду на
то, что ей удастся прогнать осаждающих, уже тем самым на деле сдалась
неприятелю, в особенности, если противник обещает осажденным сохранить жизнь.
Тогда эту приманку осажденные всегда предпочтут смерти, которая ожидает их в
случае продолжения сопротивления. Стоит только окруженную врагами крепость
лишить веры в то, что ей придут на помощь и освободят, как сила осажденных тем
самым уже сломлена.
Вот почему пассивное сопротивление в Руре могло быть успешным и вообще
имело какой бы то ни было смысл лишь в том случае, если бы мы в то время
готовили фронт активной борьбы. В этом случае народ наш мог бы сделать чудеса.
Если бы каждый немец в оккупированных частях знал, что родина готовит армию в
80 или 100 дивизий, тогда путь французских оккупационных войск действительно
не был бы устлан розами. Люди бывают склонны приносить жертвы лишь тогда,
когда они могут действительно ждать успеха, а не тогда, когда бесцельность этих
жертв очевидна.
Перед нами был классический случай, когда мы, национал-социалисты, должны
были самым решительным образом высказаться против подобного национального


лозунга, И мы исполнили свой долг. В эти месяцы я лично подвергся
многочисленным нападкам со стороны людей, национальные убеждения которых
представляли собою только некую смесь явной глупости и пустых фраз. Все эти
господа кричали только потому, что их чувство приятно щекотало сознание
безопасности патриотических криков в данной обстановке. Этот жалкий единый
фронт я считал смешной нелепостью. История показала, что я был совершенно
прав.
Когда кассы профсоюзов достаточно наполнились за счет даяний г-на Куно и
когда пассивное сопротивление подошло к той грани, за пределами которой надо
было решиться от простого ничегонеделания перейти к активному нападению,
красные гиены внезапно дезертировали из общенационального стада баранов и еще
раз показали себя тем, чем они всегда были. Покрыв свою голову позором, г. Куно
вернулся к своим торговым кораблям; Германия же приобрела еще один ценный
урок и потеряла еще одну большую надежду.
До самого конца лета многие наши офицеры (это были во всяком случае не
худшие элементы) в душе все еще не верили, что возможен такой позорный исход
всего начинания. Все они надеялись, что если нельзя открыто вооружаться, то
Германия по крайней мере втихомолку сделает все необходимые приготовления,
дабы это новое нападение Франции превратить в поворотный пункт германской
истории. В наших рядах тоже было немало людей, которые продолжали возлагать
некоторые надежды по крайней мере на войско. И это убеждение было настолько
прочно, что оно оказывало немалое влияние на поведение и особенно на занятия
большой части нашей молодежи.
Затем наступил момент позорного крушения. Теперь все убедились, что
миллиарды денег были выброшены зря и что тысячи и тысячи молодых немцев,
которые были достаточно глупы, чтобы взять всерьез обещания руководителей
государства, погибли напрасно. Чудовищно позорная капитуляция вызвала взрыв
возмущения со стороны несчастного народа, убедившегося в том, что его предали.
В это именно время в миллионах голов созрело прочное убеждение, что спасти
положение может только радикальнейшее устранение всей господствующей
системы.
В этот момент бесстыдное предательство интересов отечества было очевидно
для всех; а с другой стороны, стало очевидно, что создавшееся экономическое
положение неизбежно обрекает наш народ на медленную голодную смерть. Вся
обстановка созрела, как никогда. Она повелительно требовала именно радикального
решения вопроса. Всем было ясно теперь, что современное германское государство
растоптало ногами всякую веру во все святое, что оно надсмеялось над правами
своих граждан, что оно обмануло миллионы своих самых преданных сыновей, украв
у других миллионов своих граждан последнюю копейку. Всем было ясно, что такое
государство не может рассчитывать ни на что другое, кроме как на ненависть со
стороны своих граждан. Эта накопившаяся ненависть к губителям народа требовала
выхода. Я лучше всего обрисую тогдашние настроения, процитировав здесь
заключительный отрывок из моей собственной речи на большом судебном процессе
весною 1924 г.


«Мы совершенно спокойно относимся к приговору, который вынесут нам судьи
нынешнего государства. Недалеко время, когда история, эта богиня высшей
справедливости и действительной правды, с улыбкой разорвет ваш приговор и
будет считать нас целиком и полностью оправданными».
Но история кроме того еще потребует к суду тех, кто ныне стоит у власти и
пользуется ею, чтобы топтать ногами закон и право: она потребует к суду тех, кто
привел наш народ к пропасти, тех, кто в годину несчастья родины интересы своего
собственного «я» ставит выше, нежели жизнь общества.


Я не буду распространяться здесь о тех событиях, которые привели к 8 ноября
1923 г. и предопределили этот исход событий. Я не делаю этого потому, что не
вижу в этом никакой пользы для будущего и считаю это совершенно бесцельным
для данного момента. К чему бередить едва зажившие раны? К чему окончательно
пригвождать тех людей, которые в глубине души своей, быть может, также полны
любви к своему народу, но не поняли нас и не сумели пойти с нами по одной
дороге!
Перед лицом общего громадного несчастья нашей родины я не хочу оскорблять
тех, кто быть может в свое время все-таки примкнет к единому фронту немцев и
покажет себя подлинным сыном немецкого народа. Ибо я знаю, что придет пора,
когда даже те, кто был нам враждебен эти дни, благоговейно преклоняться перед
памятью наших друзей, пожертвовавших жизнью в интересах нашего отечества.
Я посвятил первую часть моего сочинения восемнадцати погибшим героям. В
заключительных строках второй части своего сочинения я хочу еще раз напомнить
великие образы этих людей и сказать всем сторонникам и борцам нашего учения,
что они должны идти по стопам этих героев, пожертвовавших собою в полном
сознании величия наших целей. Эти герои послужат примером всем
поколебавшимся, всем ослабевшим.
Их дела зовут каждого из нас к исполнению долга, как умели выполнить свой
долг до самого конца эти передовые бойцы. К этим героям причисляю я также и
того лучшего человека, кто сумел послужить делу возрождения нашего народа как
поэт и как мыслитель и в последнем счете так же как боец. Его имя — 


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   184   185   186   187   188   189   190   191   192




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет