пронизывали тогда все наше существо. Наш маленький национальный фанатизм
был для него средством нашего воспитания. Апеллируя все чаще к нашему
национальному
чувству чести, он поднимал нас на гораздо большую высоту, чем
этого можно было бы достигнуть какими бы то ни было другими средствами.
Этот учитель сделал для меня историю самым любимым предметом. Против
своего собственного желания он уже тогда сделал меня молодым революционером.
В самом деле, кто мог штудировать историю у такого преподавателя при
тогдашних условиях, не став при этом врагом того государства,
которое через
посредство своей династии столь роковым образом влияло на судьбы нации?
Кто мог при тогдашних условиях сохранить верность династии, так позорно
предававшей в прошлом и настоящем коренные интересы немецкого народа в
своекорыстных интересах.
Разве нам, тогда еще совсем юнцам, не было вполне ясно, что это австрийское
государство никакой любви к нам, немцам, не питает да и вообще питать не может.
Знакомство с историей царствования габсбургского
дома дополнялось еще нашим
собственным повседневным опытом. На севере и на юге чуженациональный яд
разъедал тело нашей народности, и даже сама Вена на наших глазах все больше
превращалась в город отнюдь не немецкий. Династия заигрывала с чехами при
всяком удобном и неудобном случае. Рука божия, историческая Немезида, захотела,
чтобы эрцгерцог Франц-Фердинанд, смертельный враг австрийских немцев, был
прострелен
теми пулями, которые он сам помогал отливать. Ведь он-то и был
главным покровителем проводившейся сверху политики славянизации Австрии!
Необъятны были те тяготы, которые возлагались на плечи немцев. Неслыханно
велики были те жертвы кровью и налогами, которые требовались от них, и тем не
менее каждый, кто был не совсем слеп, должен был видеть, что все это напрасно.
Что
нам было особенно больно, так это то, что вся эта система морально
прикрывалась своим союзом с Германией. Этим как будто санкционировалась
политика медленного искоренения немецкого начала в старой габсбургской
монархии. И выходило даже так, что это санкционируется самой Германией. С
истинно габсбургским лицемерием всюду создавали впечатление,
будто Австрия
все еще остается немецким государством. И это лицемерие только увеличивало
нашу ненависть к династии, вызывая в нас прямое возмущение и презрение.
Только в самой германской империи те, кто считал себя единственно
«призванным», ничего этого не замечали. Как будто пораженные слепотой, они все
время поддерживали союз с трупом, а признаки разложения трупа объявили «зарей
новой жизни».
В этом несчастном союзе молодой империи с австрийским государственным
призраком уже заложен был зародыш будущей мировой войны и будущего краха.
Ниже я еще остановлюсь не раз на этой проблеме. Здесь достаточно подчеркнуть
тот факт, что, в сущности говоря, уже в самой ранней моей юности я пришел к
выводу, от которого мне впоследствии не
пришлось отказываться никогда;
напротив, вывод этот только упрочился, а именно я пришел к выводу,
Достарыңызбен бөлісу: