Я знаю, что
ты не спишь
, сказал бы кто-то из них и мягко давил бы податливым,
перезрелым персиком о мой член, пока я не пронзил бы его вдоль выемки,
так напоминавшей мне задницу Оливера. Мысль завладела мной и не
отпускала.
Я встал, взял один из персиков, чуть разломил его большими
пальцами, вытащил и положил на стол косточку, и осторожно прижал
покрытый пушком, пунцовый персик к паху, а затем стал давить, пока
разломившийся плод не скользнул вдоль члена. Если бы только Анкизе
узнал, если бы он узнал, что я делаю с фруктом, который он растил с таким
рабским усердием изо дня в день, Анкизе с его большой соломенной
шляпой и длинными, искривленными, намозоленными пальцами, которые
вечно выдергивали сорняки из выжженной земли. Его персики были скорее
абрикосами, чем персиками, только крупнее и сочнее. Я уже познал
царство животных. Теперь перешел к растениям. Дальше в ход пойдут
полезные ископаемые. При этой мысли я чуть не рассмеялся. Сок персика
стекал по моему члену. Если бы Оливер застал меня сейчас, я бы позволил
ему пососать меня, как утром. Если бы вошла Марция, я бы дал ей
закончить мою работу. Персик был гладкий и упругий, и когда наконец я
разорвал его пополам, его красноватое нутро напомнило мне не только
анус, но и вагину, поэтому, держа по половинке в каждой руке, я начал
тереть себя, думая ни о ком и обо всех, включая бедный персик, который
понятия не имел, что с ним делают, кроме того, что он должен подыграть и,
возможно, в конце тоже получить удовольствие от процесса, и мне
почудилось, как он говорит,
Трахни меня, Элио, трахни сильнее,
и спустя
мгновение,
Сильнее, тебе говорят!,
в то время как я мысленно перебирал
образы из Овидия – не было ли там персонажа, который превратился в
персик, а если не было, не мог ли я придумать его, скажем, на месте
незадачливых юноши и девушки, которые в своей цветущей красоте
отвергли завистливое божество, обратившее их в персиковое дерево, и
только теперь, спустя три тысячи лет, они получили то, что так
несправедливо было отнято у них, и шептали,
Я умру когда ты закончишь,
ты не должен заканчивать, никогда не заканчивай?
Эта история настолько
возбудила меня, что мгновенно я оказался на грани оргазма. Я
почувствовал, что могу остановиться тогда же, или совершить еще одно
движение и кончить, что в итоге и сделал, осторожно, целясь в
краснеющую сердцевину разломленного персика, как будто совершал
ритуал оплодотворения.
Это было сумасшествием. Я откинулся назад, держа в руках плод,
благодаря бога, что не испачкал простыни ни соком, ни спермой. Помятый,
истерзанный персик, словно жертва изнасилования, лежал на боку на столе,
пристыженный, сочувствующий, страдающий и растерянный, пытающийся
не пролить оставленное мной содержимое. Наверно, я выглядел примерно
так же на его кровати прошлой ночью, после того как он кончил в меня
первый раз.
Я натянул было майку, но решил остаться обнаженным и забрался под
простынь.
Проснулся я, услышав, как кто-то открывает защелку на ставнях и
затем закрывает их за собой. Как в одном из моих сновидений, он
крадучись подошел ко мне, но не с целью застать врасплох, а чтобы не
разбудить. Я знал, что это Оливер, и, не открывая глаз, протянул ему руку.
Он взял ее и поцеловал, потом поднял простыню и заметно удивился, найдя
меня обнаженным. Он тотчас приник губами туда, куда обещал вернуться
утром. Ему понравился сладкий вкус. Что я сделал?
Я рассказал ему и указал на помятую улику на своем столе.
– Ну-ка посмотрим.
Он встал и спросил, оставил ли я это ему.
Возможно, да. Или просто решил избавиться от этого позже?
– Это – то, что я думаю?
Я кивнул с притворным смущением.
– Ты хоть представляешь, сколько труда Анкизе вкладывает в них?
Это была шутка, но казалось, что он, или кто-то помимо него,
спрашивает о труде, который мои родители вложили в меня.
Он вернулся на кровать с половинкой персика и, стараясь не пролить
содержимое, разделся.
– Я ненормальный, да? – спросил я.
– Нет, ты не ненормальный. Не более, чем все остальные. Хочешь
увидеть ненормального?
Что он задумал? Я не решался ответить «да».
– Только подумай о том, сколько людей жили до тебя – ты, твой дед,
прапрадед и все поколения бесчисленных Элио из самых разных мест – все
слились в тот поток, который сделал тебя тобой. Можно теперь я попробую
это?
Я помотал головой.
Он обмакнул палец в сердцевину персика и поднес его к своим губам.
Этого я уже не мог выдержать.
– Пожалуйста, не надо.
– Никогда не выносил свою. Но эта твоя. Объясни.
– Мне это кажется ужасным.
Он лишь пожал плечами.
– Слушай, ты не должен делать этого. Ведь это я домогался тебя, искал
с тобой встречи, все случилось из-за меня, ты не должен делать этого.
– Чушь. Я хотел тебя с первого дня. Просто лучше скрывал это.
– Конечно!
Я потянулся, чтобы выхватить у него персик, но он другой рукой
схватил мое запястье и сильно сжал его, как в кино, когда один вынуждает
другого выпустить нож.
– Ты делаешь мне больно.
– Тогда не лезь.
Я смотрел, как он положил персик в рот и стал медленно жевать, не
отводя от меня взгляда, и это действовало даже сильнее занятия любовью.
– Если захочешь выплюнуть, я пойму, правда, обещаю, что не
обижусь, – произнес я, скорее чтобы нарушить тишину, чем в качестве
последнего довода.
Он покачал головой. Было видно, что как раз в то мгновение он
ощутил это на языке. Что-то, принадлежавшее мне, было у него во рту,
ставшее в большей степени его, чем моим. Не знаю, что со мной случилось
в тот момент, когда я смотрел на него, но я вдруг ощутил острое желание
разрыдаться. И вместо того, чтобы побороть слезы, как и в случае с
оргазмом, я не стал сдерживаться, как будто тоже хотел показать ему что-то
очень личное. Я потянулся к нему и уткнулся в его плечо, заглушая
всхлипы. Я плакал, потому что никто посторонний никогда не был так
щедр ко мне, не заходил так далеко ради меня, даже Анкизе, который
однажды рассек мою ступню и стал высасывать и сплевывать яд скорпиона.
Я плакал, потому что никогда не испытывал такой благодарности и не знал
другого способа выразить ее. Я плакал из-за злых помыслов, которые
вынашивал против него этим утром. И из-за прошлой ночи, потому что, к
лучшему или к худшему, ее уже не вернешь, и теперь пришло время
показать ему, что он был прав, что все не так просто, что это уже далеко не
игра, и что если мы впутались в это, теперь уже поздно отступать – плакал,
потому что что-то свершалось, и я понятия не имел, что.
– Что бы ни произошло между нами, Элио, я хочу, чтобы ты знал. Не
говори, что не знал.
Он все еще жевал. Случись это в пылу страсти – одно дело. Но здесь
было совершенно иное. Он уносил меня с собой.
Его слова не имели смысла. Но я точно знал, что они означали.
Я провел ладонью по его лицу. Потом, не знаю почему, стал лизать его
веки.
– Поцелуй меня сейчас, пока это еще здесь, – сказал я. Его рот будет
отдавать вкусом персика и моим.
Я не покидал комнату еще долго после ухода Оливера. Когда я наконец
проснулся, уже почти наступил вечер, что привело меня в мрачное
настроение. Боль исчезла, но вернулся тот же общий дискомфорт, что и на
рассвете. Я не знал, было ли это то же чувство, возобновившееся после
долгого перерыва, или прежнее прошло, а это было совсем новым,
результатом послеобеденного занятия любовью. Всегда ли я буду
испытывать такую острую вину при пробуждении после проведенных
вместе опьяняющих мгновений? Почему я не испытывал подобного с
Марцией? Таким образом природа напоминала, что мне лучше быть с ней?
Я принял душ и оделся в чистое. Внизу все пили коктейли. Мать
занимала двоих вчерашних гостей, в то время как новый гость, очередной
журналист, с любопытством слушал Оливера, вкратце описывающего свою
книгу о Гераклите. Он в совершенстве овладел искусством обрисовать
незнакомому человеку
Достарыңызбен бөлісу: |