Назови меня своим именем

потрескиванием  из  соседнего  дома  и  повторяющиеся  по  кругу  –  все  это
навсегда  связалось  с  теми  утренними  часами,  когда  я  молился  только  об
одном: чтобы время остановилось. Пусть лето никогда не закончится, пусть
он  не  уедет,  пусть  музыка  вечно  играет  на  повторе,  я  прошу  так  мало  и
клянусь, больше не попрошу ни о чем.
Чего я хотел? И почему не был способен понять, чего хочу, даже когда
имел мужество взглянуть правде в лицо?
Возможно, меньше всего я хотел услышать от него, что я совершенно
нормален,  что  в  моем  возрасте  все  проходят  через  нечто  подобное.  Мне
было  бы  достаточно,  если  бы  он  наклонился  и  поднял  чувство
собственного достоинства, которое я с такой легкостью бросал к его ногам.
О большем я не смел просить.
Я был Главком, а он – Диомедом. Во имя какого-то загадочного обычая
между  мужчинами  я  менял  ему  свой  золотой  доспех  на  медный.  Честный
обмен. Никто не спорил, не говорил о бережливости и расточительности.
Напрашивалось  слово  «дружба».  Но  дружба  в  общепринятом
представлении  была  инородным,  примитивным  понятием,  ничего  не
значащим  для  меня.  Взамен,  с  той  минуты  как  он  вышел  из  такси  и  до
нашего  прощания  в  Риме,  я  хотел  того,  что  все  люди  хотят  друг  от  друга,
того, ради чего стоит жить. Вопрос был прежде всего в нем. А потом и во
мне, наверно.
Есть ведь какой-нибудь закон, который гласит, что когда один человек
влюбляется в другого, второй неизбежно должен чувствовать то же самое.
Amor ch’a null’amato amar perdona.
  Любовь,  любить  велящая  любимым
[4]
.
Слова Франчески из «Ада» Данте. Просто жди, преисполненный надеждой.
И я надеялся, но может, лишь этого и хотел с самого начала. Ждать вечно.
Работая  по  утрам  над  транскрипциями  за  своим  столом,  я  не
рассчитывал ни на его дружбу, ни на что вообще. Только поднять взгляд и
увидеть  на  привычном  месте  его,  лосьон  для  загара,  соломенную  шляпу,
красные  купальные  плавки,  лимонад.  Поднять  взгляд  и  увидеть  тебя,
Оливер.  Ибо  скоро  настанет  день,  когда  я  подниму  глаза,  но  тебя  уже  не
будет здесь.
Ближе к обеду появлялись друзья и соседи из близлежащих домов. Все
собирались  в  нашем  саду,  чтобы  после  отправиться  на  пляж.  Наш  дом
стоял  ближе  всего  к  воде,  достаточно  было  открыть  небольшую  калитку  в
ограде, сойти по узкой лесенке вниз по отвесному берегу, и вы оказывались
на  прибрежных  скалах.  Кьяра,  которая  три  года  назад  была  ниже  меня
ростом  и  еще  прошлым  летом  бегавшая  за  мной  хвостиком,  теперь

превратилась в женщину и в полной мере овладела искусством не замечать
меня при встрече. Как-то раз, явившись в компании младшей сестры вместе
с  остальными,  она  подняла  рубашку  Оливера  с  травы,  бросила  в  него  и
сказала:
– Хватит. Мы идем на пляж и ты с нами.
Он не возражал.
– Только уберу эти бумаги. Иначе его отец, – он показал подбородком в
мою сторону, держа в руках страницы, – кожу с меня спустит.
–  Кстати  о  коже,  иди-ка  сюда,  –  сказала  она  и,  аккуратно  подцепив
ногтями,  медленно  сняла  полоску  облезшей  кожи  с  его  загорелого  плеча,
которое приобрело золотистый оттенок, напоминающий о пшеничном поле
в конце июня. Как бы я хотел сделать это.
– Скажи его отцу, что это я помяла бумаги. Посмотрим, что он скажет
тогда.
Просматривая  рукопись,  которую  Оливер  по  пути  наверх  оставил  на
обеденном  столе,  Кьяра  прокричала  снизу,  что  она  бы  справилась  с
переводом  этих  страниц  лучше,  чем  местная  переводчица.  Как  и  у  меня,
родители  Кьяры  были  разных  национальностей,  мать  –    итальянка,  отец  –
американец, и в семье она разговаривала на двух языках.
–  Печатаешь  ты  тоже  хорошо?  –  донесся  сверху  его  голос,  пока  он
искал  другие  купальные  плавки  в  своей  комнате,  затем  в  душе,  хлопал
дверьми, гремел ящиками комода, скидывал обувь.
–  Да,  я  печатаю  хорошо,  –  прокричала  она  в  пустоту  лестничного
пролета.
– Так же хорошо, как говоришь?
– Получше! И цену тоже назначу получше.
– Мне нужны пять переведенных страниц в день, я забираю их каждое
утро.
– Тогда я не стану делать ничего для тебя, – заключила Кьяра. – Найди
себе кого-то еще.
–  Что  ж,  синьоре  Милани  нужны  мани-мани,  –  сказал  он,  сходя  вниз,
облаченный в голубую рубашку, эспадрильи, красные плавки, темные очки,
с вечным томиком Лукреция из Лёбовской серии в красной обложке. – Она
меня вполне устраивает.
– 

жүктеу/скачать 1,05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: