* * *
Мысль о Париже практически не выходит у него из головы с тех пор,
как та простыня соскользнула с ее плеча, как кокон с бабочки.
Половина всех художников, которых он уважает, находятся в Париже
или собираются туда. Бофорд Делани. Эд Кларк. Лоис Мейлу Джонс, у
которой хватило мужества продолжать начатое и не сдаваться, действуя в
одиночку
[29]
.
Они часто ходят к Стэнли. Эрика идеально вписывается в это место.
Она как никто умеет слушать собеседника, и, если ей есть что добавить,
она с удовольствием проявляет свою эрудицию. Речь заходит о новой
галерее, которую открывают в Париже какие-то темнокожие художники-
экспаты
[30]
, и он хочет теперь писать современные картины, быть частью
этого.
Он приносит картину Эрике в переулок Минетта-Лейн. «Как тебе?» —
спрашивает он искренне.
Он видит, как внимательно она изучает сложные формы, световые
пятна, мазки. Это конец его фигуративного периода, церквей, тетушек,
сшитых вручную лоскутных одеял. Портретов, сделанных на занятиях. И
он это прекрасно осознаёт.
«Мне очень нравится, — наконец произносит она. — И для меня очень
важно, что ты отдаешь ее мне».
А потом происходит одно из двух.
Либо он делает ей предложение руки и сердца — и она все портит.
Либо не делает и не собирается.
* * *
В мае 1983 года я звоню домой, чтобы поделиться с родителями
новостью.
Мы с моим женихом держим вместе телефонную трубку, стоя в
залитом солнцем проеме балконной двери.
Мы живем во Французском квартале в Новом Орлеане
[31]
, мы оба
репортеры в газете Times-Picayune — он занимается расследовательской
журналистикой, я — медицинской.
Он черный. Я белая.
Он совершенно точно уверен, что мне лучше подождать и сообщить
все родителям лично. Но я не понимаю его опасений. Мне двадцать семь
лет. Я люблю своих родителей. И не могу больше ждать.
Я делаю вид, что ничего не понимаю.
Трубку поднимает отец, я сообщаю ему, и он говорит: «Да это лучшее,
что ты могла мне сообщить, дорогая. Если бы мне самому пришлось
выбирать себе зятя, я бы тоже выбрал этого парня». Я слышу, как он бежит
по ступенькам наверх, в мамину комнату.
К моему изумлению, когда я сообщаю новость ей, молчание на другом
конце провода затягивается, и я начинаю нервничать. И эта женщина когда-
то пичкала меня книгами Элис Уокер
[32]
, Ричарда Райта
[33]
, Тони Моррисон
[34]
; именно она привела меня однажды на Бродвей смотреть премьеру
спектакля For colored girls who have considered suicide / when the rainbow is
enuf
[35]
. Может, конечно, это я все неправильно поняла.
Наконец она произносит: «А как быть с детьми?»
Мне двадцать семь. Я делаю вид, что ничего не понимаю.
«А что с детьми? — отвечаю я бесцеремонно, чувствуя, как
закипаю. — Бить мы их не будем».
В 1949 году Билл Риверз едет в Париж, где встречает американку
выдающегося ума, с притягательной улыбкой. Ее зовут Бетти Джо Робертс.
У нее степень магистра по английскому языку и стипендия Фулбрайта,
благодаря которой она и оказалась в Сорбонне. Она белая. Представьте
себе, что он водит Бетти Джо в Les Deux Magots
[36]
, где писатели,
художники, музыканты из разных стран, черные и белые, пьют прекрасное
дешевое французское вино. Она идеально вписывается в это место, смеется
с гостями, а стоит ей что-нибудь рассказать — и все замечают, как она умна
и как с ней весело. Повторяется та же история, что и с Эрикой у Стэнли,
только теперь все еще лучше, потому что это Париж, и он чувствует, что его
артистическая жизнь распускается, как редкий цветок, расцветающий по
ночам.
Один из художников-экспатов говорит: «Об Эрике ничего не слышно?»
— и приобнимает Бетти Джо, которая не тратит времени на глупое
беспокойство о том, что не находится в ее непосредственной близости.
«А то мы потеряли связь», — добавляет он.
Когда он делает Бетти Джо предложение руки и сердца, она не
спрашивает: «А как быть с детьми?»
Но из-за того, что во Франции межрасовые браки запрещены, в 1951
году они садятся на корабль и плывут в Англию, где и женятся. Сначала у
них рождается сын, потом дочь. Чудесная темнокожая малышка, как
сообщает журнал Jet. Удается ли ей по-прежнему посещать занятия в
Сорбонне? Билл теперь так лихо орудует краской, накладывая густыми
мазками янтарно-желтый, голубой, приглушенно-зеленый, что некоторые
его холсты просто невозможно свернуть и отправить обратно домой.
В одном из некрологов по случаю ее смерти было написано, что, когда
Бетти Джо спросили о парижских годах, предшествовавших их разводу, она
охарактеризовала то время как «бедность, красоту и счастье».
Похоже, он никогда и не предлагал руку и сердце моей матери.
Достарыңызбен бөлісу: |