317
позволяет
нам
удовлетворяться
этим
отрицательным
требованием
космополитизма.
Пусть непосредственным предметом нравственного отношения будет
отдельное лицо. Но ведь в самом этом лице одна из существенных его
особенностей - прямое продолжение и расширение его индивидуальности - есть
его народность (в положительном смысле характера, типа и творческой силы)…
Если мы должны признавать собственное достоинство этого человека, то
эта обязанность простирается и на все то положительное, с чем он связывает
свое достоинство; и если мы любим человека, то должны любить его народность,
которую он любит и от которой себя не отделяет. Высший нравственный идеал
требует, чтобы мы любили всех людей, как самих себя, но так как люди не
существуют вне народностей (как и народность не существует вне отдельных
людей) и эта связь сделалась уже нравственною, внутреннею, а не физическою
только, то прямой логический вывод отсюда есть тот, что мы должны любить все
народности, как свою собственную. Этою заповедью утверждается патриотизм как
естественное и основное чувство, как прямая обязанность лица к своему
ближайшему собирательному целому, и в то же время это чувство освобождается
от зоологических свойств народного эгоизма, или национализма, становясь
основою и мерилом для положительного отношения ко всем другим народностям
сообразно безусловному и всеобъемлющему нравственному началу. Значение
этого требования любви к другим народностям нисколько не зависит от
метафизического вопроса о народах как о самостоятельных собирательных
существах. Если бы даже народность существовала только в своих видимых
единичных носителях, то в них она во всяком случае составляет положительную
особенность, которую можно ценить и любить у чужестранцев так же, как и у своих
единоплеменников. Если такое отношение станет действительно правилом, то
национальные различия сохранятся и даже усилятся, сделаются более яркими, а
исчезнут только враждебные разделения и обиды, составляющие коренное
препятствие для нравственной организации человечества.
Требование любить другие народности, как свою собственную, вовсе не
означает психологической одинаковости чувства, а только этическое равенство
волевого отношения: я должен так же хотеть истинного блага всем другим
народам, как и своему собственному; эта «любовь благоволения» одинакова уже
потому, что истинное благо едино и нераздельно. Разумеется, такая этическая
любовь связана и с психологическим пониманием и одобрением положительных
особенностей
всех
чужих
наций,
-
преодолев
нравственною
волею
бессмысленную и невежественную национальную вражду, мы начинаем знать и
ценить чужие народности, они начинают нам нравиться. Но эта «любовь
одобрения» не может быть тождественна с тою, которую мы чувствуем к своему
народу, как и самая искренняя любовь к ближним (по евангельской заповеди),
этически равная любви к самому себе, никогда не может быть с нею
психологически одинаковою. За собою, как и за своим народом, остается
неизменное первенство исходной точки. А с устранением этого недоразумения
устраняется и всякое серьезное возражение против нашего принципа: люби все
другие народы, как свой собственный.
Достарыңызбен бөлісу: