14
15
Она предполагает выявление каких-то закономерностей историче-
ского (применительно к словесности — историко-литературного)
процесса, определение (или попытку такого определения) его дви-
жущих сил. И отказ от нее может привести (и приводит) к отрица-
нию качественных изменений, сопровождающих историю, к со-
мнению в многообразии исторического времени. Конечно, это про-
исходит далеко не всегда, однако потенциально зерно антиисториз-
ма в подобном интеллектуальном поступке заложено. В результа-
те временна�я динамика культурной жизни перестает учитываться,
само ее существование ставится под вопрос, если не отвергается
вовсе. История литературы преобразуется в музей, в архивохрани-
лище.
Кроме того, отказ от периодизации, непосредственно ведущей к
линейному пониманию историко-литературного процесса и к нарра-
тивным способам его презентации, во многом диктуемый боязнью
насилия над живой тканью литературной жизни, парадоксальным
образом может обернуться еще бо�льшими произвольностью и субъ-
ективизмом. Дело в том, что, раздумывая над возможностями пе-
риодизации, мы тем самым обращаемся к закономерностям развития
интересующего нас периода и, так или иначе, пытаемся (естествен-
но, с разной степенью соответствия) учитывать его особенности,
вступая с ним в своеобразный диалог, совершающийся, по термино-
логии М. М. Бахтина, в большом времени. Хоть в каких-то пределах,
но это ограничивает наш волюнтаризм. Отрицая же периодизацию,
мы (сознательно или бессознательно) отрицаем и определяемую эти-
ми закономерностями качественную многоликость исторического
времени. Прошлое оборачивается синхронически организованным
пространством. Размещая его элементы в некоей последовательности,
мы исторической жизни этого пространства, имманентной по от-
ношению к нам, естественно, не учитываем, так как ее просто-на-
просто игнорируем. Возникающее изображение не передает реаль-
ного
процесса
, но оказывается именно картиной, (вспомним выше-
приведенное выражение В. М. Марковича) отражающей исключи-
тельно собственные представления субъекта, разговаривающего не
с внеположным ему, другим, но способным к общению, историческим
субъектом, а с самим собою.
Периодизация, казалось бы, достаточно частная проблема истории
литературы, но, как видим, она неразрывно связана с самим ее су-
ществом. От того, как данная проблема будет решена, в немалой
степени зависят общие параметры создаваемой истории литературы.
Из всего сказанного, думаю, с ясностью следует, что отказ от пе-
риодизации таит в себе значительно бóльшие опасности, чем она
сама.
Более того, внимательно вглядываясь в существующие ныне исто-
рические классификации русской словесности XVIII в., можно за-
метить определенное их единство, проступающее сквозь всю их
пестроту. Возможно, «единство» — здесь все же слишком отчетливое
слово, но вот сближения — и немалые — между ними очевидны. Та-
кие переклички свидетельствуют о том, что классификации действи-
тельно вступают в уже упоминавшийся творческий диалог со своим
предметом, отзываются на его посылы и при всей произвольности
обнаруживают свое ему соответствие, пусть и неполное. Это-то и
показывает с особой отчетливостью, что они, вне зависимости от
установок их создателей, опираются на материал, исходят из него и
отражают его специфику. В них следует видеть не один факт исто-
риографии русской литературы XVIII в., но и след самой этой лите-
XVIII в., но и след самой этой лите-
в., но и след самой этой лите-
ратуры, след, преломленный в научном слове филолога-класси-
фикатора.
Достарыңызбен бөлісу: