«Юнги-хён, с днём рождения. Надеюсь, тебе понравится подарок, я хотел купить
что-то полезное, но с фантазией у меня оказалось плохо. Зато я купил тебе
конфет, которые подсластят твоё разочарование, если купленная мною вещь
тебе не пригодится».
Пририсованная внизу мордашка, оживлённая заклинанием, двигалась и
постоянно улыбалась и подмигивала. Юнги казалось, что он точно сошёл с ума,
потому что всё внутри разрывалось на части, а на лице была глупая улыбка.
То, что сказал Намджун, для Юнги секретом не было. Утром ещё декан сообщил
о том, что так как Чимин необычный волшебник с запоздало пробудившейся
магией, то находится под ответственностью директора Хогвартса. Поэтому, как
только парень пришёл в нормальное состояние, если не считать пары огромных
ожогов на руке и бедре, его переместили в Больничное Крыло под присмотр
медсестры. Единственное, что той нужно было делать, так это каждый день
покрывать ожоги Чимина мазью и постепенно ослаблять магический кокон,
удерживающий Чимина в бессознательном состоянии, чтобы организм начинал
просыпаться и функционировать сам по себе, а не за счёт действия магии.
Знал Юнги и о том, что в обед к Чимину завалилась огромная толпа народу. Кого
там только не было помимо Сокджина, Намджуна и Тэхёна с Чонгуком.
Последний, к слову, переживал больше всех вместе взятых, всё твердил, что
Чимин не может умереть, не может вот так просто кинуть младшего, потому что
тот ещё не научил его полётам. Наблюдая за дрожащими губами Чонгука, не
выдержал и разревелся всегда излишне эмоциональный Тэхён, который облепил
Чонгука коалой, а сам всё хлюпал носом и смотрел мокрыми глазами на
бледного бессознательного Чимина. Был там и Минхо, с которым Чимин успел
подружиться, и та самая слизеринская первокурсница, которую парень угощал
конфетами. Даже профессор защиты от тёмных искусств заглянул узнать о
состоянии своего любимого ученика. Удивительно, да, но неумёха Чимин был
таким добрым парнем, что его внутренний свет притягивал к себе всех, даже
ворчливых профессоров. Приходил и директор, который, как нашептал всем
заставший его приход Сокджин, просил у парня прощения, хотя тот и не
слышал.
Сам Юнги не ходил, потому что боялся, что его маска равнодушия, за которой он
всё прячет, разлетится на осколки. Слухами земля полнится, а потому Юнги был
в курсе всего, что творилось целый день в лечебном крыле замка, да только
каждый раз, когда он окольными путями неуверенной походкой добредал до
заветных дверей, отделяющих его от Чимина, то просто не мог в итоге
повернуть ручку двери и уходил. Уходил, пока грызла совесть, уходил, пока
кусала больно вина. Уходил оттуда, куда хотел ворваться, чтобы убедиться, что
Чимин жив, что ему ничего не грозит, что чёртовы медики Мунго сделали свою
работу качественно, и на милом личике не осталось и следа.
148/173
Потому что страшно.
Часы отбивают второй час ночи, но Юнги всё никак не может заставить себя
лечь в постель. Зачем, если уснуть опять не получится? Да и не давала покоя
мысль, что Чимин сейчас совсем один, без присмотра, ведь медсестре тоже
нужно отдыхать. Ноющее весь день в груди желание увидеть парня снова
начало стремительно разрастаться. Достигнув своего апогея, оно больно
ударило изнутри по солнечному сплетению, заставив подавиться выдохом.
«Я хочу его увидеть. Хочу. Мне нужно», - пронеслось в голове.
Поднявшись на ноги, Юнги одёрнул одежду и взял с собой палочку. Уже выйдя
за порог, парень прислушался к негромким голосам внизу и вернулся в комнату,
доставая из ящика стола заветный пузырёк с зельем. Его волос и кровь уже
были добавлены внутрь, зелье было готово к употреблению, и Юнги решил не
откладывать дело в долгий ящик. Спускаясь вниз, он на полпути встретился с
пятикурсником, который тут же прошмыгнул мимо него тенью, прячась за
дверями спальни. От Юнги днём-то все шугались, опасаясь зловещего взгляда, а
тут ночью наедине на тёмной лестнице столкнулись. Наверное, у парня ладони
заледенели от ужаса.
- Как хорошо, что ты не спишь. Что, бессонница замучила? – равнодушно
поинтересовался Мин, приближаясь к дивану возле камина.
Хосок выглядел ужасно на самом деле. Бледный и осунувшийся после болезни,
синяки под глазами, скулы заострились, а губы, растягивающиеся обычно в
улыбку сердечком сжаты в тонкую линию. Парень при появлении Юнги не
дёрнулся даже, лишь вскинул на него уставший взгляд и хмыкнул негромко. А
после снова перевёл взгляд на пламя.
- Пожалуй, теперь я могу понять, как тебе было дерьмово после всех этих
допросов. Знаешь, авроры ведь приходили ко мне домой, пока я с горячкой
валялся. Вынюхивали, выспрашивали, угрожали даже. Если я не ошибаюсь, то до
их появления меня ни разу не тошнило. Забавно, да? То ли меня всегда
подсознательно воротило от этих зажравшихся ублюдков, которые считают себя
богами, потому что вольны вытворять, что хотят, то ли потому что они пытались
в моих мозгах копаться. Ты же помнишь, да, что от легилименции меня всегда
тошнило? Конечно помнишь, ты ведь не раз в моих мозгах копался.
Юнги уселся в кресло, разглядывая бывшего друга и приятеля. Хосок выглядел
действительно дерьмово, потрепанный болезнью, допросами, своими чувствами
и путаницей, которая из-за них возникла, своими собственными загонами и
желаниями.
- Я ведь действительно хотел, - негромко признался Хоуп, встречаясь с чужим
взглядом и улыбаясь надломлено. – Это я установил барьер, чтобы дым раньше
времени не учуяли и не заметили. Я хотел подловить Чимина по его
возвращении в замок, специально ведь следил за ним, подслушал разговор с
Чонгуком о том, что он хочет подарок тебе купить. Это он попросил всех
морочить тебе голову, чтобы ты не догадался. Я хотел подловить его на улице,
сыграть в панику и попросить помочь потушить пожар в уголке, мол, некогда
просить кого-то о помощи. Я знал, что он не откажет, наивный идиот, там ведь
его черепахи.
149/173
Подавшись вперёд, Хосок поставил локти себе на колени и принялся тереть
болящие от долгого созерцания огня глаза. А после снова посмотрел на Юнги,
на лице которого не было ни единой эмоции, только руки сжимали
подлокотники кресла до скрипа искусственной кожи.
- Не знаю, смог бы я действительно заманить его туда и запереть дверь, смог бы
действительно просто уйти, оставив его там умирать, но я хотел. Действительно
хотел это сделать. Но в обед директор вызвал к себе, а потом отправка домой и
званый ужин, из-за которого все планы полетели к чёрту. Знаешь…
Поднявшись с дивана, Хосок плавно опустился на колени перед Юнги, опуская
ладони поверх его коленей и заглядывая в глаза с застарелой тоской, отчаянием
и одиночеством.
-… любить тебя очень больно, Юнги. Это даже не любовь, это какая-то зараза,
болезнь, которая высушивает меня изнутри, заставляет позабыть обо всём
человечном, что есть во мне. Я хочу убить их всех, слышишь? Всех, кто имеет
возможность быть с тобой рядом. И это пугает даже меня самого. Я помешался
на тебе, это так страшно. И так опасно.
Голос Хосока срывается, парень роняет голову, вжимаясь лицом в чужие острые
колени. Сломленный, потерявшийся, сам уставший от всего происходящего
снаружи и глубоко в себе, в душе. Страдающий от своих же чувств, но
упивающийся ими, как изысканным вином. Только вино это приелось, теряя свой
волшебный вкус и пряное послевкусие. Так бывает, когда сначала
наслаждаешься напитком, пробуешь его чаще, а после привыкаешь и
понимаешь, что вся прелесть этого вина исчезла. Привычка, обычная красная
вода, которую начинаешь хлестать как чай или кофе. И вроде бы хочешь
остановиться, да только не получается, потому что зависим.
Юнги понимает это ясно как никогда, а потому не говорит ничего, не пытается
оттолкнуть или ударить. Тянется к карману и достаёт фиал с зельем, вкладывая
в чужую ладонь. Хосок отстраняется, смотрит сначала ему в глаза, а после
переводит взгляд на зелье. Дёргается в сторону, понимая сразу, что это такое, а
после усмехается горько.
- Лекарство от этой болезни. Готовое, да?
- Да. Готовое.
Юнги на самом деле не был уверен, как поступит с этим зельем. Заставит
выпить силком или тайно подольёт в чужой кубок с соком или чаем. Но вариант
того, что Хосок сам откроет фиал, отсалютует ему и зальёт себе в рот, Мин не
допускал отчего-то. Наверное, если бы не измотавшие младшего слизеринца
болезнь и бестактные как всегда авроры, то он бы агрился, отбивался и
противился. Но Хосок сломлен и раздавлен, а потому послушно проглатывает
всё до последней капли.
Нет криков и слёз, боли или крови из носа, нет неприятного вкуса или запаха.
Несмотря на цвет, зелье это было совершенно никакое, безликое, пустое по
своей сути.
- Что ж, спокойной ночи… Хён…
150/173
Тихое прощание, и Хосок возвращает пустой фиал и удаляется в сторону спален.
Юнги какое-то время смотрит ему вслед, а после убирает пузырёк в карман.
- Спокойной ночи, - запоздало выдыхает он и направляется к выходу из
гостиной.
Достарыңызбен бөлісу: |