Название главы — Потанцуем? (Пер. с исп. vamos a bailar)

Примечание к части Момарионы
Pull Me Down (Emperor Remix)
Тяни меня вниз, если хочешь. Я надеюсь, что хочешь (с)
https://soundcloud.com/mikkyekko/pull-me-down-emperor-remix?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Респирар
— Я плохой сын, папа, — понуро плетется к сидящему у бассейна Лэю 
Мо.
— Что ты такое говоришь? — обеспокоенно спрашивает омега и, схватив его за 
руку, сажает на плетеный диван рядом. — Ты самый лучший сын, о тебе все 
папы мира мечтают, — целует его в висок.
— Папа, у нас война, раскол, брат стал врагом, а все, о чем я думаю, — это 
человек, который мне нравится, — второпях говорит Мо, словно боится 
передумать или раньше, чем закончит, столкнуться с непониманием в родных 
глазах. — Я почти не участвую в переговорах, не могу ни на чем 
сконцентрироваться, даже Намджун сделал мне замечание.
— Так бывает, когда весь твой мир соединяется в одном человеке, — тепло 
улыбается Лэй, который за последний месяц сильно исхудал от нервов и 
переживаний. — Это не делает тебя плохим альфой, сыном, человеком.
— Я правда старался, я боролся с собой, сопротивлялся этим странным чувствам, 
но я проигрываю, я не могу от него скрыться, он везде, — смотрит на гладь воды 
Мо.
— А зачем прятаться? — не понимает Лэй.
— Потому что это неправильно, — опускает глаза Мо и нервно теребит свои 
джинсы. — Мне очень стыдно, и я не знаю, как тебе сказать.
— Послушай, — берет его за руку Лэй. — Я же твой папа, значит, во мне уже 
изначально заложено, что я тебя выслушаю и приложу максимум усилий, чтобы 
понять. Какой тогда из меня родитель?
— Ну, многие родители не понимают своих детей… — бурчит Мо.
— Они бракованные, — усмехается Лэй. — Расскажи.
— Тот человек, который мне нравится… — задерживает дыхание Мо, понимая, 
что правду озвучить сил не хватает. Семь букв, но альфа не может заставить 
себя произнести хоть одну. Это имя застревает в горле, и как бы Мо ни старался 
сказать, освободиться от этой тяжелой ноши, у него не выходит. Вдруг Лэй все 
же не поймет, да и как ему понять, если Мо сам до конца себя принять не 
может. Почему Мо вообще решил, что он уже готов поделиться с кем-то, что 
сможет так легко рассказать про Омариона? Мо хочется вновь сбежать — встать, 
наплести какую-нибудь чушь и не показываться на глаза Лэю пару дней.
— Омарион, — вздыхает Лэй, и Мо от неожиданности чуть не подскакивает.
440/624

— Папа? — в шоке смотрит на него альфа.
— Думаешь, я, как твой папа, не заметил бы, что между вами что-то происходит? 
— улыбается омега.
— Но как?
— Ты не смотришь на него, — хлопает его по бедру Лэй. — Ты никогда не 
смотришь и ты переигрываешь, пытаясь его игнорировать.
— Я позор семьи, — прикрывает ладонями лицо Мо.
— Да, потому что ты ведешь себя, как дурак, — смеется Лэй. — Это нелегко 
принять, но в то же время кто мы такие, чтобы придавать любви только одну 
форму. Откуда мы, в конце концов, знаем, какая ее форма правильная, а 
какая — нет. Если в твоем сердце загорается огонь к кому-то, то неважно альфа 
он, омега или бета. Мое счастье — это счастье моих детей, и если этот 
высокомерный альфа делает тебя счастливым, то я это приму.
— Почему ты такой? Почему ты всегда даешь нам шанс, всегда поддерживаешь 
и понимаешь? — смотрит на него Мо.
— Когда твоя жизнь, большая ее часть, — это попытки не захлебнуться в 
проблемах, которыми тебя щедро одаривает судьба, ты начинаешь на все 
смотреть по-другому, — усмехается Лэй. — Я столькое пережил, я из ада 
вернулся, и было бы странно, что после всего этого я бы не изменился. 
Необходимо пользоваться всеми возможностями, радоваться каждому дню и 
запрещать себе тянуть с принятием решения. Счастье, к сожалению, скоротечно, 
и если сейчас оно в твоих руках, ты осознаешь, что именно делает тебя 
счастливым, то наплевать на то, что о тебе подумают, скажут, поймут ли. Хватай 
свое счастье и держи его близко к сердцу. Потом у тебя хотя бы останутся 
воспоминания, а не горькое: «Почему я не послушал свое сердце?»
— Мне кажется, я только что дышать научился, — обнимает его Мо. — Ты не 
представляешь, какой груз с меня снял. Я задыхался. Я знаю, что братья меня не 
поймут, и не пошел к ним, но то, что ты знаешь и не осуждаешь меня, уже 
делает меня счастливым.
— Твои братья тебя любят, — поправляет его волосы омега. — Я не думаю, что 
эти глупцы будут не уважать твой выбор и потеряют тебя. А пока не вини себя и 
перестань оглядываться, никто твою жизнь за тебя проживать не будет, и 
именно поэтому выбирать должен ты, а не языки вокруг тебя.
Мо уезжает от Лэя с поднятым настроением, а омега, достав телефон, 
разблокировывает.
— И от тебя мне внуков не дождаться, — качает головой Лэй и набирает Чимина.
***
Нравится. Привлекает. Интересен. Ни одно из этих слов в голове Омариона к Мо 
не подходит. А то, которое подходит, — пугает. У Сокджина к нему так сильно, 
что он хочет видеть его каждую секунду, так глубоко, что точно никогда не 
441/624

вынуть, не избавиться. Это чувство в нем не умещается, изнутри скребется, 
рвется наружу, требует утопить Мо в своем внимании, жажде и нежности. Этот 
мальчик концентрирует в себе все, о чем Сокджин даже мечтать не смел. То, 
как он говорит, смотрит хмуро из-под отросшей челки, его ссадины, разбитые 
костяшки, даже глаза, в которых грусть неподъемная, обида на 
несправедливость, поднимают в альфе доселе неведомые чувства, наполняют 
его светом. Когда они в новой компании и Мо становится к людям правой 
стороной, Сокджин вопить от обиды готов. Он же как неогранённый алмаз, 
почему эти злые языки сломали его веру в себя, почему он вечно пытается 
спрятать обожжённую сторону, когда как каждый шрамик идеален, за каждую 
ранку Сокджин и убить, и умереть готов. Он такой красивый, что там, где он 
стоит, Омарион больше никого не видит. Он часами бы им любовался, 
наслаждался тем, как он ходит красиво, смеется, то, как он курит — искусство, и 
тоска по нему альфу сжирает. Сокджин не может ждать, терять время, он не 
уверен ни в чем, в том, что увидит завтрашний рассвет, — тем более, а мальчик 
убегает, близко не подходит, Омарион воспоминаниями об их поцелуе живет. Он 
бы его собой закрывал, укутал бы, не отпускал, но Мо ему не верит, оно и 
понятно, когда ты цель для издёвок и ядовитых слов, в хорошее так легко и не 
поверишь, но Омарион пытается, сильно старается. Было бы куда легче вскрыть 
грудную клетку, показать, как его сердце с его именем бьется, открыть 
черепную коробку, засунуть в свою голову и дать посмотреть цветные фильмы в 
голове, в каждом из которых он. У Сокджина терпение на пределе, а каждая 
ускользающая минута, в которую они не вместе, — погубленное время, которое 
не вернуть назад.
Омарион стоит у окон на всю стену в своем пентхаусе с зажатой в руке трубкой 
и, прислонившись лбом к стеклу, смотрит на редкие в этот час ночи автомобили 
внизу. Он никогда не был хорошим человеком, а с Мо отчаянно хочется, но не 
получается.
***
Чонгук отказывает во встрече все еще верящему в то, что его можно 
переубедить, Намджуну семь раз, но альфа не сдается и в итоге своего 
добивается. В четверг после заката лидеры Зверей приезжают к границе с Ла 
Тиерра. По договорённости с вражеской стороной, если кто-то попробует 
перейти границу или откроет огонь, то конфликт начнется немедленно. Чонгук 
со своими людьми стоит напротив четырех парней и с вызовом смотрит им в 
глаза. По обе стороны от границ вооруженные люди, снайперы держат друг 
друга на прицеле, все напряжены до предела, при этом тихо так, что слышен 
треск веток под лапками енотов.
— Отлично выглядишь, будто бы не ты семью предал, — сплевывает под ноги 
Сайко.
— Знаешь же, я не переношу предателей и себя к ним не отношу, мы просто не 
сошлись интересами, — усмехается Чонгук. — Кстати, поздравляю, вас избрали 
временными правителями. Стыд и срам, те, кто должен выбирать, кому жить, а 
кому умирать, сами становятся избранными.
— У тебя все еще есть шанс одуматься, — игнорирует его издевку Намджун. 
— Вернись домой, распусти своих людей, и мы замнем конфликт.
442/624

— Ты так и не понял, что я в ваши рамки не умещаюсь, — выгибает бровь Чонгук. 
— Зачем мне довольствоваться малым, если я могу получить куда больше.
— Чонгук, прошу, одумайся уже, — цедит сквозь зубы Намджун и делает шаг 
вперед.
— Стой, иначе мои выстрелят, — багровеет альфа. — Ты никак не примешь то, 
что я говорю серьезно. Отдайте мне оставшиеся территории, я оставлю вам 
имущество. Это мой полуостров.
— Так мы никогда не договоримся, — чешет голову Мо.
— Я четко знаю, чего хочу, и мои желания с вашими не совпадают, — отвечает 
Чонгук. — Я теряю время, а вы мешаете мне строить государство.
— Ты же один из нас, — обращается к нему Сайко. — Мы же братья, как ты 
можешь так разговаривать с теми, с кем вырос.
— Как вы можете не учитывать мои желания? — сводит брови на переносице 
Чонгук. — Вы думаете только о себе, чувствуете себя преданными, а попробуйте 
встать на мое место. Я тоже потерял, я тоже разочарован, я тоже остался без 
поддержки тех, кому доверял. Так что вы не одни тут пострадавшие.
— Ты монстр, Чонгук, — тихо говорит Намджун. — Ты потерял его и потерял 
грань между хорошо и плохо. Делая ужасающие вещи, ты все равно находишь 
себе оправдания. То, к чему ты стремишься, неприемлемо, мы не позволим тебе 
вернуть Кальдрон в прошлое.
— Именно потому, что я, как ты говоришь, монстр, лучше не лезьте на рожон, не 
играйте в крутых парней, обойдемся без жертв, отдайте мне полуостров. И я не 
собираюсь возвращать Кальдрон в прошлое, я хочу ему большое будущее.
— Иначе что? — подается вперед Мо.
— Перебью всех, — не медлит Чонгук.
— Даже нас? — смотрит пристально в его глаза Мо.
— Если придется.
— Тогда давай, прямо сейчас начни, брат, — сплевывает Мо и, согнувшись, 
переходит через проволоку.
— Мо! — кричит Сайко, но он не успевает.
Земля под ногами Мо комьями взлетает вверх от вонзившихся пуль, а 
подлетевший Омарион, схватив его поперёк и раздирая руку, зацепившуюся о 
проволоку, оттаскивает его обратно и продолжает истошно кричать «не 
стрелять».
— Лучше бы я сдох, чем увидел бы твое настоящее лицо, — кричит Мо, пытаясь 
вырваться из рук Омариона. Чонгук отворачивается, и вся процессия идет к 
автомобилям, оставив застывших на месте альф Зверей.
443/624

— Значит, вот оно как, — еле выговаривает Намджун.
Сокджин платком прикрывает изодранное о проволоку запястье и сидит на 
земле рядом с дрожащим от пережитого напряжения Мо, который не верит, что 
брат молча смотрел на то, как в него стреляли. Сайко и Намджун стоят рядом, 
не находят слов.
— Мне плохо, мне очень плохо, — стучит зубами от нервов Мо, который словно в 
прострации. — Как он мог?
— Ты точно не ранен? — продолжает рассматривать его Омарион. — Так бывает, 
это жизнь, где родной сегодня, завтра чужой, но ты ведь справишься? 
— всматривается в глаза. — Ты ведь сильный? — Мо кивает, а потом встает на 
ноги и, держась за автомобиль, идет к дверце, садится за руль и срывается с 
места.
— Признаюсь, так плохо я себя никогда не чувствовал, — говорит Хосок, 
поглядывая туда, где стоял Чонгук. — Спасибо, — хлопает по плечу все еще не 
пришедшего в себя Сокджина, у которого до сих пор перед глазами Мо, идущий 
навстречу пулям.
Альфе кажется, что он за пару секунд поседел. Сокджин не может унять дрожь 
в руках от нервного перенапряжения, продолжает видеть перед глазами 
наводящую ужас картину. А если бы они не промахнулись, если бы Мо все-таки 
зацепило, как бы дальше жил Сокджин? У Омариона, у которого на все вопросы 
приготовлены ответы, на этот его нет. Даже мысли о том, что, проснувшись 
одним утром, он будет знать, что больше никогда не увидит Мо — заставляют 
хотеть ударить себя по лицу, да посильнее, чтобы сразу отключиться и не 
думать о таком. Сокджин понимает, что братья верят в Чонгука, но он знает, что 
в этом Чонгуке нет ничего от прежнего. Он с Чонгуком отдельно разберется, он 
ему сегодняшнее не простит, но сперва он найдет мелкого и отвесит ему 
подзатыльник за впервые в жизни перенесенный стресс. Звери возвращаются в 
штаб-квартиру и после переговоров расходятся.
***
Сокджин ищет Мо в его любимых местах, а в итоге альфа находится в своей 
квартире. Он сидит на полу гостиной, гипнотизирует взглядом бутылку пива, 
даже не двигается, когда входит Омарион.
— Пришел за благодарностью, я же тебе спасибо не сказал, — язвит Мо, но 
Омарион срывается к нему, хватает за шкирку и с силой впечатывает в стену.
— Ты, мелюзга, каждый раз, когда ты выкидываешь хуйню, которая грозит твоей 
жизни, я хочу сам тебе позвоночник сломать, — прикладывает спиной к стене, 
Мо морщится от боли. — Каждый долбанный раз, когда ты бросаешься на 
передовую, я трясусь от страха, когда ты ведёшь себя так безответственно — я 
сдыхаю, когда ты, как ни в чем не бывало, уходишь — я задыхаюсь, — сжимает 
его горло ледяными пальцами, выплевывает слова в лицо, а Мо молчит. Страх 
потери и отчаяние в чужих глазах, как лучший антидот, очищает голову от 
картин, где Мо куски себя на полу склеивать пытался, оставляет одно только 
клубящееся желание между двумя. Он о нем беспокоится, он переживает, такое 
не сыграешь, не включишь временно, чтобы в другого уверенность вселить. Это 
444/624

идет из самых глубин, и пусть Мо часто, если не постоянно, ошибается в людях, 
Омариону он верит и впервые за долгие годы отключает вечное 
предупреждение «будет больно». Будет. Боль идет параллельно с блаженством, 
недаром говорят, что если чешется, то заживает. У Мо не то чтобы чешется, у 
него кожа там, где пальцы Сокджина касаются, вздувается, по швам 
расходится. Мо пристально смотрит, а потом прикрывает веки и, разомкнув 
губы, шепчет:
— Дыши.
И Сокджин целует, впивается в его губы, так сильно его в стену вжимает, что Мо 
кажется, он сквозь нее пройдет. Сокджину не легче, он до того, кто в нем по 
одному все механизмы включает, дорвался. Снова. На минуту, пять, на час — 
неважно, урвать бы побольше, унести на губах его вкус, в волосах — запах, 
часами сидеть, прокручивая в голове каждый жест, вспоминая каждый вздох. Он 
не спрашивает разрешения, не думает, как ребёнок, заведенный в магазин 
игрушек, вместо старта «бери, сколько унесешь» слышит. Он берет, вбирает его 
в себя, отпечатывает в подкорке сознания, изнанке ладони, вшивает нитями в 
сердце.
Мо сам стаскивает с него пиджак, рубашку, с себя футболку, сползает на пол 
вместе с ним, раздирает спину о стену, выдергивает ремень, ни на секунду от 
губ не отлипает. Мо больно от свиста пуль в ушах, посланных братом, от того, 
что тот, кого он считал идолом, чуть его не убил, больно от своей тяги, от 
несправедливости, он делает себе еще больнее — он позволяет ему вгрызаться 
в свою шею, сам вдавливает его в себя со всей силы, мечтает, чтобы Сокджин 
ему кости деформировал, потому что с сердцем Чонгук уже сам справился.
Мо, только почувствовав прохладу пола, понимает, что он голый. Сокджин 
кусает, оттягивает зубами кожу, целует до пятен, царапает ногтями, он в него 
будто зарывается, Мо сильнее требует, его напор и жажда боль внутри 
притупляют. Он хватает его израненную руку, лижет кровавые полосы на 
запястье, видит в глазах океан нежности, который его обволакивает, тонет в 
нем, не выныривает. Сокджин кусает его ягодицы, Мо толкает его в грудь, 
седлает, покрывает поцелуями шрам под грудью, альфа за волосы отрывает его 
от себя и вновь в губы впивается. Когда он обхватывает пальцами его член, Мо 
откидывает голову назад, ничего не соображает, растворяется в тумане, 
застилающем глаза. Чужое желание все предохранители в его голове снимает, 
Сокджин ему надрачивает, Мо сам толкается. Сокджин соединяет в ладони их 
члены, Мо смотрит, как двигается его рука на плоти, как размазывает смазку, 
шумно дышит и, упав на спину, больно бьется затылком о пол. На боли внимание 
акцентировать не хочется, он от того, как же ему блядски хорошо, как он 
выворачивает ему нутро, скручивает кости, как умело играет на его теле 
Омарион, чуть ли не воет. Альфа будто бы снял с него всю кожу, и любое 
прикосновение по открытой плоти бьет импульсами по всему телу.
— Еще, — шепчет младший, тянет его на себя, целует сладко, глубоко, 
вздрагивает от каждого грубого прикосновения к своему члену, всматривается в 
лицо, будто не верит, что это удовольствие от другого альфы получает, вновь 
губы размыкает.
— Больно? — спрашивает Омарион, сжимая его член.
— И это все, что ты можешь? — ухмыляется Мо и резко приподнимается.
445/624

Мо соединяет его руки в своей и, вжимая в пол, покрывает укусами. Он не 
целует, не ласкает, он возвращает ему свою боль, а Сокджин покорно замирает, 
поглаживает его бедра, крепкую задницу, пересчитывает ребра, «идеально» 
шепчет. Мо кажется, за пределами этой комнаты мира нет, что выйди он за 
дверь и полетит вниз головой в огненную пропасть. Весь мир для него здесь и 
заканчивается, это и есть счастье, про которое говорил Лэй, и оно буквально в 
его руках, потому что все, что за пределами огня в этой гостиной — мерзлота и 
темнота.
— Хочу тебя, — оттягивает зубами его нижнюю губу Сокджин. — Хочу в тебя. 
Позволь мне сделать тебе хорошо, — давит большим пальцем на колечко мышц, 
Мо дергается. — Я остановлюсь, если попросишь, обещаю.
Мо смотрит на него с нечитаемым взглядом, словно в своей голове ответ на его 
вопрос ищет. Мо страшно, он понятия не имеет, каково это, и уверен, что 
учитывая, что омегам помогает естественная смазка, то ему, как альфе, будет 
очень больно. Сокджин обхватывает ладонями его лицо, долго и сладко целует, 
«я буду аккуратен» шепчет.
— Попробуй не быть, — отвечает укусом на укус Мо.
— У меня были альфы, — прекрасно видит его беспокойство Сокджин, — я научу 
тебя, как это делать так, чтобы оба партнера получали удовольствие, и уверен, 
что тебе понравится настолько, что ты попросишь повторить.
Сокджин спрашивает, где смазка, не оставляет Мо времени сориентироваться, 
толкает его на пол, разводит ноги и начинает массировать колечко мышц. Он не 
делает резких движений, и успокоившийся Мо расслабляется, но напрасно. Мо 
снова напрягается, стоит альфе протолкнуть в него первый палец. Сокджин 
просит расслабиться, но у Мо это особо не получается — тяжело расслабиться, 
когда его девственную задницу пальцами буравят. Мо злится на себя, что 
согласился, от возбуждения и следа не осталось, он уже собирается оттолкнуть 
альфу, как с трудом сдерживает вскрик, когда Омарион касается правильной 
точки. Мо дрожит, вцепившись одной рукой в его шею, сам на пальцах 
двигается и с гортанным рыком кончает, впервые в жизни чувствуя, как от 
оргазма перед глазами мутнеет. Сокджин оставляет следы своих зубов на его 
бедрах, растирает свою похоть на его усеянной шрамами и витиеватыми 
рисунками коже, собирает языком с него капли пота и убрав пальцы, 
раскатывает на члене презерватив. Он толкается медленно, двигается глубже, 
Мо больно, он пихает кулак в рот, не разрешает медлить, потому что она 
спасает, глушит душевную.
— Не церемонься, не тяни, не жалей, — раскинув по сторонам руки, пытается 
выгнуться альфа, и Сокджин начинает двигаться.
Они тяжело дышат, матерятся, один от узости, второй от противоречивости 
желаний. Мо уверен, у него вместо спины кровавое месиво, но доползти до 
ковра нет сил. Он сквозь пелену страсти любуется нависшим над ним крепким 
телом, бусинками пота, скатывающимися по рельефному животу вниз и 
разбивающимися уже на самом Мо, и облизывается от желания вновь 
прикоснуться. Сокджин натягивает до упора, у него самого колени изодраны, он 
поддерживает его за бедра, насаживает на член, снимает, повторяет. Сокджин 
держит его так крепко, что делает больно, его пальцы на коже младшего 
446/624

клеймо выжигают, альфа не отпускает, глубже двигается, не дает между ними 
воздуху просочиться. Весь мир Сокджина все последние месяцы 
концентрируется на одном человеке, все его мокрые сны именно с этим 
мальчишкой, который сейчас надрывно стонет под ним, и альфа все еще боится, 
что наступит утро и все это окажется сном.
Он приподнимает его за бедра, обнимает до хруста в позвонках, чувствует, как 
Мо зарывается ногтями в его плечи, и только рад меткам от него, которые 
лелеять будет. В какой-то момент Сокджин думает, что это не он, а его трахают, 
потому что Мо садится сверху, крепко обхватывает коленями его бедра и сам 
двигается, альфа за его темпом не успевает и, не выдержав напора, 
обхватывает его за поясницу и заставляет сделать паузу, но поздно. Мо уверен, 
что кончает он только от мысли, что Омарион, о котором он, не переставая, 
думает все эти месяцы, трахает его на полу его же гостиной. Вена на шее 
Сокджина вздулась, его мокрые волосы прилипли ко лбу, он напоминает Мо 
хищного зверя, который только приступил к трапезе, и уже похуй, что главное 
блюдо — сам альфа. Он двигается навстречу, сам себя предлагает, помогает и 
языком его губы утирает. Выдохшийся Мо проводит ладонями по мощной груди, 
на которой уже набухли налившиеся красным оставленные им царапины, а 
потом, поцеловав его в плечо, следит за тем, как Омарион стащив презерватив, 
кончает на его бедра. Они лежат на спинах, измазанные в крови и сперме и, 
тяжело дыша, смотрят на потолок. Мо поворачивается на бок, любуется 
красивым профилем, протягивает руку, чтобы убрать со лба Сокджина 
прилипшие пряди, но альфа тянет его на себя и крепко обнимает. Он целует его 
синяки, каждый укус зализывает, на некоторые нарочно давит, Мо морщится, но 
не отталкивает.
Когда Омарион, покрыв поцелуями его живот, спускается ниже и берет в рот его 
член, Мо от взорвавшихся в нем разом чувств задыхается. Одна мысль, что ему 
сам Омарион отсасывает, заставляет альфу скрестись о пол, лишь бы не 
кончить, еще немного продлить дикое удовольствие, от которого по всему телу 
разрядами тока бьет. Он пропускает меж пальцев его черные пряди, целует его 
со своим вкусом на губах и там же на полу отрубается. После душа они лежат в 
кровати с одной сигаретой на двоих, курят прямо в постели, даже окно 
открывать ни у кого сил нет.
— Я хочу свое имя на этой попке, — шлепает его по оголенной заднице Сокджин 
и облизывается. — Хотя бы одно тату у тебя будет со вкусом.
— Обойдешься, — хмыкает Мо и мурлычет, когда альфа проводит пальцами меж 
ягодиц. — Я набью там имя того, кому отдам свое сердце, — задумывается. 
— Мне никогда не разбивали сердце, — выдыхает дым. — Не разбивали, потому 
что мне некому было его отдавать, никто и не хотел. Так вот несмотря на это, 
мне кажется, что это больно. Я думаю, что могу убить за разбитое сердце.
— Ты мое сердце, — как будто это так просто, заявляет Омарион и сажает его на 
себя. — Прыгая в огонь в следующий раз, хотя бы на миг думай обо мне, я и 
представить свою жизнь без тебя не могу, физически не вывожу это. 
Понимаешь?
— Понимаю, — тушит сигарету о пепельницу Мо. Он усиленно прячет лицо, 
стараясь не показывать, как от слов альфы у него непроизвольно улыбка 
расползается. — Сдыхать запрещено. Как ты понял, что у тебя ко мне… ну это…
447/624

— Я могу умереть за тебя. Я умру за тебя.
— Исчерпывающе, — хмыкает Мо и сползает вниз. Он смыкает пальцы на 
покрытом венками члене, оглаживает и ставит перед фактом: — Я хочу 
попробовать.
Мо обхватывает губами его член, и Сокджин, откинув голову назад, умирает в 
пятый раз за эту ночь, так умирать он вечность готов. У Омариона в постели 
железная выдержка, он знает, что за ночь через нее несколько проходят, но Мо 
облизывает головку, причмокивает, и Сокджину приходится внутреннюю 
сторону щеки прикусить, лишь бы раньше времени на его же лицо не спустить.
Рассвет встречает их выдохшимися посередине разворошенной постели. Мо 
спит, Омарион поглаживает его спутавшиеся волосы и не хочет спать, боится, 
что это не повторится, все запоминает.
— Ты будешь сомневаться во всем, даже во мне и в моих поступках и действиях, 
но прошу, никогда не сомневайся в моей любви к тебе. Моя любовь к тебе — 
единственное, что имеет значение. Не забывай об этом. Обещаешь? — дышит в 
ухо.
— Обещаю, — сонно бурчит Мо и поворачивается на другой бок, отказываясь 
просыпаться.
Омарион, который был уверен, что альфа спит и не слышит, целует его в лоб и 
кутает в одеяло. Мо сквозь сон его заботе улыбается. Там, за порогом сна, 
братья, война и угрызение совести. Там ненависть к себе, страх быть непонятым 
и необходимость притворяться. Мо хочет остаться здесь, в этой прокуренной 
комнате, на простынях, пахнущих потом и спермой, в его руках, за которыми ему 
больше не страшно быть Монстром.
Омарион, проверив, что Мо в этот раз точно уснул, заходит в душ и, открыв воду, 
достает телефон.
— Слушай сюда, ты, блять, чуть не попал в него, думаешь, я тебе это с рук 
спущу? — старается не кричать на собеседника альфа.
— Успокойся, думаешь, мои люди промахнулись бы, если бы я этого не захотел?
— Ты перегнул палку, Чонгук.
— Я бы не навредил ему.
— Лучше бы твои слова были правдой, иначе я убью за него, и даже тебя.
— Я знаю.
Когда Омарион возвращается в спальню, Мо, охая, пытается подняться с 
постели.
— В следующий раз я тебя трахну, — угрожает младший, и сдавшись, вновь 
падает на подушки.
***
448/624

Уже утро, Юнги заканчивает работать с отчетами, которые передаст вечером 
Чимину, и спускается в зал. Клуб давно пустой, уборщики заняты наведением 
чистоты, остальной персонал, кроме одного из барменов, который натирает 
бокалы, ушли домой. Юнги думает, что ему тоже не помешал бы сперва душ, а 
потом сон, дает последние распоряжения уборщикам и видит вошедшего в клуб, 
видимо с очередной гулянки, Фея.
— Неужели и вы закрылись, — проходит в клуб Фей, который, судя по его виду, 
выпил не один бокал. — С таким администратором вы скоро навсегда 
закроетесь, — опирается о столик омега, смотря на Юнги.
— Даже слова на тебя тратить — лень, — натягивает кожанку Юнги.
— Знаешь, что странно, что любят всегда таких мразей, тех, кто с виду ангел, а 
внутри гниль, — тянет Фей, — а я вот с виду гниль…
— А внутри ты ангел, — гогочет Юнги.
— Ты предал брата, даже не альфу, а брата, понимаю, ты бы мечтал, чтобы 
правда не открылась, — становится впритык омега. — Но облом, тебе ни его 
деньги, ни слава не достались. Как по улицам ходишь? Под землю не 
проваливаешься? — у Фея язык заплетается, но он не умолкает. — Знаешь, 
притворяться несчастным помогает, люди таким сочувствуют, по голове гладят, 
вот только это не от большой любви, а потому что, смотря на тебя, они думают, 
что им самим не до такой степени херово. Таких, как я, не любят, таких или 
осуждают, или ненавидят, потому что такие не ищут сочувствия.
— Не нарывайся.
— А то что, расплачешься? — хохочет Фей. — Притворяясь несчастным, ты 
внимания окружающих добивался, даже к нему в постель вернулся, а теперь 
ищи следующего, хотя ты никому с твоими данными не сдался.
Юнги грубо хватает его за руку и тянет к выходу. Фей заваливается на бок, но 
омега его не отпускает, буквально волочит на порог.
— Пошел нахуй из клуба, или я отдеру твои наращённые пакли!
Бармен оттаскивает Юнги от Фея и с трудом удерживает на месте. Юнги не 
знает, что произошло, почему его так замкнуло, но в то же время понимает, что 
так оно и должно было случиться, он ведь бочка, в которой обида, злость, страх 
копятся, а Фей поднес спичку, и рвануло. Каким бы терпеливым ни был человек, 
у всех есть свой лимит, и сейчас, когда всплеск адреналина прошел, хочется 
забиться в угол и рыдать, и рыдать, хоть медицинскими щипцами вынуть из себя 
эту концентрацию злости на одного человека, а будто на весь мир.
Юнги благодарит бармена за помощь и, смущаясь, идет на выход. Ни 
разговаривать, ни объяснять, ни оправдываться — ничего не хочется. Хочется 
вообще сидеть в темной комнате и не выходить, но его не оставляют в покое то 
друзья, то папа, даже сдохнуть не дают. Доехав до дома, он швыряет кожанку 
на пол в коридоре и сразу идет в спальню.
449/624

***
Чимин оставляет коляску с Ниньо посередине зала и, пока персонал сюсюкается 
со звездой сегодняшнего утра, зовет Юнги к себе с отчетом. Ночь была тяжелая, 
были подравшиеся, один омега перепил, Юнги мечтает быстрее доложить о 
делах боссу и пойти спать до вечера. Чимин благодарит Юнги за оперативное 
вмешательство и решение проблем и, отправив его отсыпаться, возвращается в 
зал к сыну. Омега замирает у барной стойки, смотря на Аарона, который держит 
в руках дрыгающего ножками Ниньо.
— А вот и папа, — замечает омегу Аарон и, прижав к себе Ниньо, идет к нему. 
— Мой племянник уже посещает ночные клубы, весь в дядю, — смеется альфа, а 
Чимину сложно улыбнуться в ответ, потому что он подозревает, что Аарон не 
просто так пришел.
— Мы с ним пойдем гулять, вот я его и взял, чтобы домой не возвращаться. Как у 
тебя дела? — забирает начавшего капризничать, увидев папу, малыша Чимин.
— Неплохо, даже несмотря на то, что ты теперь владелец моего клуба, — кривит 
рот альфа.
— Я этого не хотел, — опускает глаза омега.
— Но тем не менее это так. Я обижен на брата, и я разочарован в тебе. Намджун 
мог бы сделать тебя кем угодно, а не отдавать мой клуб, — угрюмо говорит 
альфа. — Такое ощущение, что меня не существует, всем на меня наплевать, 
даже самому родному человеку. Я понимаю, у него есть сын и ты, но до вас я был 
его семьей, и да, я ошибался, но и вы не святые, так почему отвечаю только я?
— Аарон…
— Я не могу найти работу! — вскипает парень. — После нашего разговора я 
старался, половина не берет меня, думая, что я брат Волка и руки пачкать не 
буду, а половина говорит, что нет опыта. Как я должен выживать? И зачем мне 
это? Мне кажется, даже если я покину Кальдрон, никто этого не заметит. У меня 
больше ругаться или скандалить сил нет. Всего вам хорошего, а я пойду. Ты 
занял мое место в его доме и в его сердце, поздравляю, — договаривает альфа и 
идет на выход. Чимин передает ребенка помощнику и бежит за ним.
— Аарон, постой! — кричит омега и догоняет альфу уже на тротуаре.
— Чего тебе? — зло смотрит на него парень.
— Ты не прав, — пытается отдышаться омега. — Ты его семья, так было, есть и 
будет. А еще ты моя семья, ты семья Ниньо. Я согласен, что он был не прав, 
отдавая мне клуб, но в том, что он тебя любит, не сомневайся, — смотрит на 
него Чимин. — На твоего брата столько свалилось. Ты хоть новости смотришь? Я 
тоже по нему скучаю. Я толком не вижу его, но я знаю, что он не спит, почти не 
ест, он все время на нервах. Аарон, тяжело быть старшим, а еще тяжелее быть 
лидером стольких людей. У него нет сил терпеть и наши капризы. Все, что мы 
можем, — это помогать ему или хотя бы не мешать. Да, он отдал клуб мне, но 
кто сказал, что и ты не можешь работать со мной. Когда-то давно ты стал моей 
семьей, ты кормил меня, давал поносить одежду, ты был единственным 
450/624

человеком, которому не было плевать на грязного омежку, шатающегося по 
улицам. Такое не забывают. Я не забуду. Давай работать вместе, сделаем клуб 
лучшим в Амахо, откроем такие же в Ракун и Кордове. Что нам мешает? Что 
может нас остановить? Ты ведь помнишь, что когда мы вместе, то сворачиваем 
горы?
— Или запираем учителя в туалете, — смеется альфа, которого обуревает 
ностальгия по школьным годам.
— Кто, если не ты, научит Ниньо всем этим трюкам? — улыбается Чимин.
— Я подумаю. Обещаю.
Аарон уходит, а Чимин возвращается на работу. Следующим вечером альфа 
приходит в клуб и сразу идет в кабинет Чимина. Начиная с того дня Аарон 
следит за порядком и безопасностью в EGO.
***
Возвращение Тэхена в Амахо омеги празднуют в клубе Чимина. В этот вечер ни 
Чимин, ни Юнги не работают, они берут себе лучший столик наверху и, заказав 
вкусных коктейлей, отдыхают. К ним так же присоединяется приехавший 
навестить брата Тэсон.
— Когда уже ты ему скажешь? — ставит полупустой бокал на столик Юнги.
— Я так переживаю, все никак не могу собраться, — понуро отвечает Тэхен.
— Ты такой дурак, — закатывает глаза Чимин. — Он же тебя обожает, ты просто 
представь, как он малыша полюбит.
— И я это говорю, но он не слушается, — вздыхает Тэсон.
— Все равно страшно, — допивает свое смузи омега и хмурится, заметив 
идущего к соседнему столу Фея. Фей, почувствовав на себе взгляд, 
оборачивается, и, увидев парней, поворачивает к ним.
— Ему, кажется, мало было, — мрачнеет Юнги.
— Мальчики, смотрю на вас и умиляюсь вашей дружбе, вы прям как три 
мушкетера, а ты Дартаньян? — косится на Тэсона Фей. — Могли бы и меня 
пригласить для приличия.
— Ну так садись, — усмехается Чимин.
— Меня тошнит, — прикрывает рот Тэхен.
— Это очень грубо, — грустнеет Фей.
— От тебя тоже подташнивает, но не до такой степени, — смеется Тэсон.
Фей просит себе пина-коладу и слушает рассказ Тэхена про выставку.
451/624

— Как это романтично, мне обычно просто дарят подарки, никакой 
изобретательности, — вздыхает Фей.
— А ты правильных альф находи, — говорит ему Тэсон.
— Ты что ли меня научишь, учитывая, что ты по омегам, — прыскает Фей.
— Ну, советы дать могу.
— Завтра приеду в Кордову на шоппинг, может, выпьешь со мной кофе? 
— спрашивает его Фей. — Поделишься мудростью.
— Ну как дела у самых красивых омег полуострова? — прерывает парней 
подошедший к столику Аарон, и Фей целует его в щеку.
— Признаюсь, ты меня своим трудолюбием покоряешь, — улыбается ему Фей.
— Он молодец, я не ожидал, но он реально ответственен, скажу Намджуну, 
пусть уже поговорит с ним, — шепчет на ухо Юнги Чимин.
— Рано пока, — тихо отвечает Юнги. — Пусть хотя бы месяца два поработает.
— Хорошо.
— Завтра в Кордову еду, с Тэсоном пообедаю, ты отсыпаешься? — ерошит 
волосы альфы Фей.
— Плевать на сон, когда я могу пообедать с такими красивыми омегами, — 
заверяет его Аарон.
— Я буду со своим омегой, — хмыкает Тэсон, — один взгляд в его сторону, и я 
тебя покалечу, — обращается к Аарону.
— Отлично, буду, как султан в гареме, — смеется Аарон. — И на чужое добро не 
позарюсь.
— Я тоже хочу, чтобы меня так защищали, — дуется Фей и просит себе водки с 
редбуллом.
***
Чимину не надо было соглашаться и на третий бокал, он идет в туалет и 
чувствует, как его ведет. Омега уже проводил друзей, планирует и сам 
отправиться домой. Он проходит сквозь толпу беснующейся молодежи и дойдя 
до стойки просит у бармена воды. Пока бармен наполняет его стакан, он 
поворачивается к подсевшему рядом альфе лет двадцати пяти, который уже 
минуту буравит его взглядом.
— Позвольте вас угостить, — предлагает парень.
— Я занят, — твердо отвечает омега.
— Я же не предлагаю поехать ко мне, — с издевкой тянет альфа. — Хотя ты 
452/624

можешь и об этом подумать, — становится ближе, а бармен кивает Аарону, 
который быстрыми шагами направляется к ним.
— Он занят, — доносится хорошо знакомый Чимину голос, и альфа вздрагивает. 
Через минуту на стойке остается его нетронутый бокал, а альфы и след 
простыл.
— Теперь вы должны мне коктейль, господин Ким, — жеманно тянет Чимин и 
подмигивает ретировавшемуся, стоит увидеть брата, Аарону.
— Я сделаю тебе его дома, — берет его под руку Намджун и ведет на выход. У 
порога Чимин спотыкается и виснет на альфе. Намджун сажает его на заднее 
сидение и, приказав шоферу выдвигаться, садится рядом.
— Ты чего такой красивый? — тянет омега, у которого игривое настроение, и 
поглаживает рукав его пиджака.
— Кто бы говорил, — ловит его руку альфа. — Я уже жалею, что ты работаешь в 
клубе, как ни зайду, все глаза на тебе, хотя на стойках полуголые парни 
танцуют.
— Ревнуешь, — пытается взобраться на него омега.
— Ты пьян, — усмехается Намджун, но омеге не мешает.
— Я не пьян, — серьезно говорит Чимин. — Просто чуток смелее. И я так сильно 
хочу тебя. Знаешь, когда у меня был последний секс?
— Не хочу знать, — мрачнеет Намджун. — Я ревную.
— Да с тобой он и был!
— Продолжай, — довольно улыбается альфа.
— Возьми меня за задницу, иначе клянусь, я выйду из машины! — не на шутку 
злится Чимин.
— Ты сам напросился, — притягивает его к себе Намджун.
Когда автомобиль паркуется во дворе, Чимин буквально вываливается из него и, 
придерживая пояс брюк, бежит в дом. Следом выходит Намджун, который, в 
пути заправляя рубашку, старается не бежать за омегой, но это сложно 
выходит.
Намджун понимает, что Чимин в его спальне, увидев открытую дверь и свет. Он 
на цыпочках проходит мимо комнаты Ниньо, где он спит с няней, и, забежав к 
себе, видит абсолютно голого омегу, расположившегося на его постели.
— Спать ты сегодня не будешь, — плотоядно усмехается альфа и, стаскивая с 
себя одежду, залезает на кровать.
Намджун был прав, всю ночь они переворачивали комнату, трахались даже в 
душе, бегали вниз за водой и еле добегали обратно до кровати. Один раз они 
даже к Ниньо заскочили. Год воздержания, в течение которого каждый лелеял 
453/624

воспоминания их близости, наконец-то завершился. Намджун и не хотел никого, 
его вообще омеги после Чимина не интересовали, и это неудивительно, потому 
что этой ночью альфа убедился, что никого никогда настолько сильно не 
жаждал, и если бы ему пришлось ждать Чимина хоть век, то он бы дождался. 
Утром Чимин просыпается от того, как ноет тело и кто-то дергает его за челку.
— Какого… — раскрывает глаза омега и умиляется, уставившись в круглые 
черные глазки лежащего на подушке Ниньо.
— Он хотел видеть папу, я его принес, — натягивает на себя рубашку перед 
зеркалом Намджун, а омега шумно сглатывает, наблюдая за 
перекатывающимися мышцами, которые, к его сожалению, уже прикрывает 
ткань.
— Моя жизнь, — целует малыша в щечки Чимин, а Ниньо с восторгом 
рассматривает выбитую на его руке Санта Муэрте.
— Мне надо бежать, а ты постарайся поспать днем, потому что по ночам ты 
отныне не спишь, — нагибается к нему альфа и долго и сладко целует под писки 
малыша. Ниньо поцелуи тоже достаются. Намджун уходит, а Чимин, подтащив к 
себе ребенка, пытается задремать, но у Ниньо другие планы.
У Намджуна замечательное настроение, несмотря на все, он даже напевает, 
умолкает только, когда шофер на него странно смотрит. Пусть все, что 
происходит за пределами дома, его расстраивает, он знает, что, переступив 
порог, окунется в неземное счастье. Двое людей в этом доме — его смыслы 
жизни и те, ради кого он готов бороться со всеми силами мира, лишь бы иметь 
возможность возвращаться к ним.
***
Стоит Тэхену переступить порог дома Лэя, как омега не дает ему открыть рот, а 
сразу притягивает к себе и долго обнимает. Тэхена это так сильно трогает, что 
он прячет намокшие глаза на его плече. Через пятнадцать минут омеги сидят на 
диване и, попивая чай, едят испеченный Лэем торт.
— Спасибо, что дал ему шанс, что не позволил ничему встать между вами, — 
поглаживает его руку Лэй.
— Не надо говорить мне спасибо, я ведь вернулся ради себя, потому что я люблю 
его, — смущается Тэхен. — Что у вас нового?
— Я сегодня ночую у Шивона, — заговорщически подмигивает Лэй и двигается 
ближе. — Он сказал, что будет сам готовить ужин, и я так сильно нервничаю, не 
знаю из-за чего — из-за ночёвки с альфой или из-за того, что впервые буду спать 
не дома спустя столько лет.
— Я думаю, вы проведете чудесную ночь, — улыбается Тэхен.
— Дедушка, мы приехали, — входит в дом Чимин с Ниньо на руках, и Лэй, 
подскочив на ноги, бежит к внуку.
Чимин здоровается с Тэхеном, пока Лэй стаскивает с малыша джинсовую 
454/624

курточку, и просит себе сока.
— Ты спишь с ним? — округляет глаза Тэхен, почувствовав сильный запах альфы 
от друга.
— Молчи, здесь ребенок! — пытается звучать серьезно Чимин.
— От тебя несет им! — Тэхен берет Ниньо в руки и начинает его тискать, но папа 
малыша его отбирает.
— Ему нужно сменить подгузник, — кладет Ниньо на диван Чимин и копается в 
сумке. — Ты и поменяешь.
— Но я не умею, — растерянно смотрит на него Тэхен.
— Так тебе надо учиться же, у тебя уже пузо выпирает, — подмигивает ему 
друг.
— Хосок не замечает, — поникшим голосом отвечает омега. — И то, что меня 
тошнит от всего и что каждое утро я обнимаюсь с белым другом.
— Или он слишком тактичный, — гогочет Чимин и умолкает, увидев округленные 
глаза остановившегося в двух шагах Лэя.
— Боже мой, — прикрывает ладонью рот старший. — Тэхен…
— Чимин, дырявая башка, я не хотел, чтобы вы так узнали… — ноет Тэхен.
— Ты хочешь, чтобы стариковское сердце лопнуло? — обнимает его 
прослезившийся Лэй.
— Вы не старик, — задыхается от объятий Тэхен.
— Но я умираю от счастья, у меня будет внук, еще один, — тараторит Лэй. — Кто 
твой врач, где ты наблюдаешься, нужно заранее все…
— Этого я и боялся, — закатывает глаза Тэхен.
— Это лучше, чем рожать одному в чужой стране, — с грустью говорит Чимин.
— Следующего будешь рожать под моим контролем! — обещает ему Лэй.
Чимин смеется, а Лэй, взяв Тэхена за руки, идет к дивану.
— Почему ты не сказал ему? Почему не даешь ему поводов для счастья, сейчас 
именно самое время, ты знаешь, как он тяжело переживает то, что произошло с 
Чонгуком.
— Я набираюсь смелости, — тихо говорит омега.
— Чтобы делиться счастьем, она не нужна. Мы проживаем не лучшие времена, я 
вздрагиваю от любого звонка или автомобиля, въехавшего во двор, все боюсь 
услышать плохую новость о моих детях, а ты даришь надежду. Подари ее и ему, 
тем более ты решил родить этого ребенка, — смотрит на него Лэй, который 
455/624

впервые со свадьбы Чонгука чувствует, как счастье врубает свет там, где был 
абсолютный мрак.
***
Вечером субботы Тэхен пишет Хосоку, что ждет его на ужин. Альфа, несмотря на 
загруженность, омеге не отказывает. Тэхен встречает его на пороге и, 
поцеловав, ведет за руку на кухню. Хосок не любит говорить про работу дома, 
поэтому за ужином он слушает рассказы Тэхена про то, как прошел его день, а 
потом помогает убрать со стола.
— Тако и чили, все из моего ресторана, — убирает недоеденное в холодильник 
Хосок.
— Не думал же ты, что я буду тебе готовить, — смеется Тэхен, — я себе даже не 
готовлю.
— Мне и не нужно, — возвращается к столу Хосок и снимает с него Уно. — Мне 
главное, что ты есть и ты со мной.
— А теперь мы будем пить чай, — достает из холодильника коробку омега.
— Ты когда-то видел, что я пью чай? — удивленно смотрит на него альфа.
— Придется, — Тэхен вытаскивает из коробки торт и ставит его на стол. Тэхен 
решил, что чем заикаясь что-то объяснять, торт все скажет за него. Альфа пару 
секунд скептически рассматривает странный торт и, подняв глаза на омегу, 
спрашивает:
— Почему этот торт в виде термометра?
Тэхен три раза подряд легонько бьется лбом о стол.
— Малыш, серьезно, кто-то заболел? — обеспокоенно смотрит на него Хосок.
— Да, блять, Чон Хосок, какой нахуй термометр с двумя полосками, — 
подскакивает на ноги омега. — Это гребанный тест на беременность, потому что 
я, блять, беременный! У меня живот, как корма корабля, а ты каждую ночь его 
целуешь и гладишь, и ни один сука раз не спросил почему.
— Я думал, это все твои буррито виноваты, — пытается переварить информацию 
альфа.
— Да ну нахуй, — взмахивает рукой омега и идет в гостиную.
Хосок, который так и остается сидеть за столом, все пытается привести в 
порядок мысли, в которых красным мигает слово «беременный», но осознание 
никак не наступает. Внезапно до альфы все же доходит, он срывается с места и, 
поймав омегу прямо на пороге гостиной, разворачивает лицом к себе и пытается 
подобрать слова.
— У нас будет ребенок…
456/624

— Да! — восклицает Тэхен и пищит от того, как сильно Хосок вжимает его в 
себя. — Ты меня раздавишь!
— Прости, прости, — отстраняется альфа. — Я просто… я не знаю, — в горле 
вмиг пересыхает, и настоящий термометр бы точно не помешал, у Хосока, 
кажется, кровь кипит. — Я буду хорошим отцом? Я ведь буду…
— Ты мне скажи, — скрещивает руки на груди Тэхен.
— Буду! — восклицает альфа. — Я так тебя люблю, и мне кажется, я умираю.
— Так, я не собираюсь растить сына один, — еле сдерживается, чтобы не 
смеяться над его реакцией, омега.
— Ты не понимаешь, — хватает его за плечи Хосок. — У нас будет ребенок. У 
меня и у тебя, наш ребенок. Надо сказать папе, братьям! У меня будет сын! 
— кричит альфа.
— Этот дом от твоих криков уже точно знает, — закатывает глаза омега.
Тэхен еще умудряется шутить, издевается над ним, смотрит, как на 
сумасшедшего, а у Хосока внутри огорошенный счастьем зверь беснуется, места 
себе не находит. Этот омега явно не понимает, что только что сказал альфе 
новость, перед которой все остальное теряет значение. Хосоку приходится 
ладонь на грудь приложить, пару раз даже надавить на нее, потому что 
кажется, что неготовое к такому счастью сердце наружу вылезет. У них будет 
ребенок, крошечный малыш, который будет держать его за руку и с которым 
вместе они будут заново открывать для себя мир. Малыш с чертами любимого 
омеги, тот, кто будет звать его отцом, и тот, кого Хосок будет называть своим 
смыслом. Хосок уже сейчас готов на колени перед еще не родившимся ребенком 
стать и в вечной любви поклясться, но Тэхен и так на него странно смотрит, 
поэтому альфа молча, не отпуская его руку, идет к дивану и тяжело опускается 
на него.
Хосоку страшно, он сидит на диване и ни на секунду не выпускает из объятий 
Тэхена, который пытается пойти за водой для мужа. Эйфория никуда не ушла, 
но теперь она борется со страхом, потому что Хосок впервые в жизни боится 
разочаровать. Он только учится быть достойным своего омеги альфой, а теперь 
надо научиться стать лучшим отцом для крошечного человечка, и Хосок уже в 
отчаянии. Он решает проконсультироваться у Намджуна, нежно целует 
притихшего омегу в висок и без остановки повторяет «спасибо».
— Ну перестань, — смущается Тэхен и удобнее располагается в его руках.
— Правда, спасибо, что приехал на тот вечер, спасибо, что несмотря на все, что 
я тебе говорил и как поступал, вернулся, спасибо, что выбрал меня, спасибо, что 
станешь папой нашего малыша. Я не могу тебе объяснить, но держать тебя в 
моих руках заменяет мне весь мир, поэтому я больше не хочу ни власти, ни 
земель, хочу просто иметь возможность обеспечивать свою семью, все 
остальное потеряло вкус, потому что я нашел самое главное — тебя.
— Я люблю тебя, — бурчит Тэхён и крепче обнимает мужа. — Я знаю, что ты 
будешь прекрасным отцом, и ты не сомневайся.
457/624

Утром следующего дня совещание зверей прерывает вбежавший в кабинет и 
размахивающий руками Хосок.
— Парни, я стану отцом! — восклицает Хосок и по очереди обнимает 
поздравляющих его братьев. Только в сторону бывшего кресла Чонгука с 
грустью смотрит.
***
Вечером Тэхён, открыв дверь в квартиру, еле пробирается сквозь заваленный 
инструментами коридор в гостиную, где Хосок наливает в два бокала яблочный 
сок.
— Что за… — скептически рассматривает бардак, от которого в восторге кошки, 
омега.
— Я сейчас приберусь, — идет к нему Хосок. — Мы сделаем спальню для гостей 
его комнатой, а вот это тебе, — вытаскивает из кармана коробочку с бантиком и 
протягивает омеге.
Тэхен открывает коробочку и с улыбкой смотрит на красивый браслет.
— Этот подарок я забираю, только убери коридор, — просит омега. — И чем 
переделывать комнату, лучше бы кроватку купил! Чимин сказал, что это самое 
главное.
— Кроватку чтобы ставить — место нужно, — уверенно говорит альфа. — Может, 
мне дом купить? — задумывается. — Серьезно, я куплю дом, мне нужен сад, где 
вы будете гулять.
— Хосок, мне нравится наша квартира, — пытается успокоить уже 
планирующего в голове проект дома альфу. — И скажи мне, с каких пор ты 
разбираешься в ремонте? Позови мастеров.
— Я сам хочу! — обиженно говорит альфа.
— Делай, что хочешь, а я спать, — отмахивается Тэхен.
— Ну любимый, не иди спать, — ловит его за руку Хосок. — Я хотел, как в 
фильмах, я крашу стены, пачкаю тебе нос краской, потом мы измазанные в 
краске целуемся…
— Если бы я не знал, кто ты на самом деле, меня бы это умилило, но, Чон Сайко 
Хосок, ты меня пугаешь, — нахмурившись, смотрит на него Тэхен.
— Ладно, вызову завтра мастеров, — вздыхает Хосок и начинает убирать бардак.
Тэхён, приняв душ, только ложится в постель, как в спальню входит альфа и, 
взобравшись на кровать, начинает массировать его ноги.
— Что ты делаешь? — откладывает крем для рук на тумбочку Тэхен и смотрит на 
мужа.
458/624

— Я сегодня все перерывы на работе читал, как ухаживать за беременным 
омегой, — воодушевленно рассказывает Хосок. — Я даже подписался на пару 
блогов, так вот массаж ног поможет от отеков. Утром встанем пораньше и до 
работы будем с тобой гулять пешком, свежий воздух полезен вам с малышом, в 
четверг поедем на прием к доктору Диасу, я уже записался.
— Это еще кто? — спрашивает Тэхён и, не моргая, смотрит на мужа, пока мозг 
переваривает вываленную на него информацию.
— Доктор нашего малыша, он лучший на Кальдроне, я обо всем договорился, и я 
даже на родах буду, — гордится собой Хосок.
— Ты совсем охренел? — набрав в легкие воздуха, кричит на него Тэхен.
— Ты мне не запретишь! — не сдается альфа, пытаясь поймать ноги омеги, 
которые тот ловко собирает под себя. — Я хочу быть рядом с тобой в такой 
важный момент, и я хочу первым взять ребенка на руки! И кстати, чуть не забыл, 
по субботам у нас гимнастика для беременных.
— Пошел вон, Чон Хосок! Дай мне поспать, — швыряет в него подушку омега.
***
Сегодня у Юнги день рождения, а хочется день смерти. Чимин настоял, чтобы 
омега взял выходной, но Юнги все равно с утра на работе, следит за тем, как 
ребята таскают в его кабинет букеты, ни одну визитку с цветов не снимает, он 
знает, что единственная, которая ему интересна — отсутствует. Через полчаса 
приезжает последний ухажер омеги, с которым был один ужин и пара 
покатушек. Юнги лично забирает огромный букет из кроваво-красных роз, 
коробочки с подарками, судя по логотипу, ювелирные украшения, омега даже не 
открывает, благодарит альфу за внимание и, выслав все к себе в кабинет, 
возвращается к работе. Праздновать с друзьями Юнги будет в субботу, чтобы 
всем было удобно, а сегодня отработает полную смену и уйдет есть папин торт 
и отсыпаться. Он прекрасно выглядит в новом купленном специально для этого 
дня бирюзовом костюме, получает комплименты и подарки, ослепляет всех 
сияющей улыбкой. Несмотря ни на что, он продолжает каждый час проверять 
телефон, сам над собой смеется, что все равно ждет. В середине вечера Юнги 
запирается в туалете, раз десять, несмотря на запрет Намджуна, набирает его 
номер и удаляет. Как же он невыносимо скучает. Чонгук для Юнги, как сыр в 
мышеловке, он безумно хочет и знает, что сдохнет. Чонгук ему хорошего отныне 
не принесет, а Юнги по-прежнему от соблазна хотя бы его услышать отказаться 
не может.
— Просто скажи с днем рождения, — сидит на опущенной крышке унитаза и 
затягивается сигаретой омега. — Неужели так сложно поздравить? Зачем я 
родился, если ты меня не поздравляешь. Я тут умираю без тебя, растворяюсь в 
твоей ненависти, не пытай меня игнорированием. Просто поздравь меня. 
Умоляю.
Телефон молчит.
Юнги открывает галерею на телефоне, выбирает фото последних роз, которое 
сделал в кабинете, размещает его в гангстаграме и подписывает «с днем 
459/624

рождения меня». Может он и правда забыл. Юнги напомнит. Омега отчаянно 
верит, что брат следит за его страницей. Он возвращается в зал, проверяет 
персонал и следит за беснующимися гостями. Уже почти четыре утра, клуб скоро 
закроется, Юнги устало идет к бару и, повернувшись, видит приятного альфу, 
одного из постоянных гостей клуба.
— Можно я вас угощу? — спрашивает парень.
— На работе не пью, — улыбается ему омега.
— Даже несмотря на то, что сегодня мой день рождения, — грустнеет парень.
— Ты один? — хмурится Юнги, и альфа кивает. Какая ирония, у них обоих 
сегодня день рождения и оба проводят его в одиночестве. Да, Юнги хотя бы мог 
провести его с друзьями, он даже знает, что утром они к нему обязательно 
зайдут и Ниньо будет вручать подарок, ему Лэй по секрету рассказал, но сейчас 
он разбит и одинок так же, как и этот парень, нехотя попивающий ром с колой.
— Я буду лонг-айленд, — подмигивает Юнги бармену и присаживается рядом с 
альфой.
— За нас! — парни чокаются бокалами.
Посидев с альфой и допив коктейль, Юнги возвращается к работе. Минут через 
десять омегу начинает мутить, и он еле добегает до служебного туалета. Юнги 
нагибается, но вырвать не получается. Еще через минуту он сползает на пол, но 
не падает, его подхватывают чьи-то руки, и ноги омеги отрываются от пола. 
Юнги, вроде бы, в себе, он сквозь туман видит, что идет к главному входу, кто-
то открывает дверцу синего мерседеса, он чувствует руки на своем поясе, но 
язык словно разбух, а вместо вопросов из омеги только хрип вырывается. Когда 
Юнги окончательно приходит в себя, он понимает, что лежит на заднем сидении 
внедорожника. Он, с трудом открыв глаза, смотрит на шофера и вновь 
отключается. В следующий раз Юнги приходит в себя, когда его волокут к 
другой машине, и, обернувшись через плечо, он сквозь кромешную тьму 
замечает автомобиль напротив проволоки и запоздало понимает, что это 
граница.
Юнги набирает в легкие побольше воздуха, но даже звука издать не удается. 
Его пихают в автомобиль, швыряют следом мобильный, и обрадовавшийся, что 
сможет связаться с Намджуном, Юнги сразу разблокировывает телефон. Сети 
нет, зато на экране открыто сообщение от выбитого на сетчатке глаз номера:
— С днем рождения, моя слабость.

жүктеу/скачать 2,65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: