подошла к окну и, чуть раздвинув полоски древних жалюзи, посмот-
рела на улицу. Под козырьком гостиницы стоял БТР, и еще один за
желтым углом соседнего дома. Бородатые афганцы в платках в точно
таких же ботинках и камуфляже, как у ее оператора, сидели вокруг
БТР на корточках.
— Когда же это кончится, твою мать... — бормотал у нее за спи-
ной Ники, прилаживая шнурки.
Ольга отпустила полоски и вытерла о джинсы пыльные пальцы.
Пыль была везде — на мебели, простынях, подоконниках, в ушах,
в горле, в волосах. Синий кофр «Бетакама» казался серым из-за нее.
У Ники в глазах появлялось страдание, когда он смотрел на кофр. Каме-
ру он жалел больше, чем себя, — как все высококлассные операторы.
II. Он звонил и не знал, жива ли она, или то, что от нее осталось,
тоже там, в пыльных обломках, которые уже не разобрать; не знал,
что кровь в пыли становится черной, как будто сворачивается. Только
если наступить в лужицу, изнутри брызнет алым. Он звонил и ждал,
ответит она или нет. Сигнал идет долго, и надо пережить, переждать,
глядя вниз, в пропасть московского асфальтового двора, на окна со-
седнего крыла, освещенные желтым светом, и понимать совершенно
отчетливо — все это имеет смысл, только если она сейчас ответит.
А она сразу не позвонила, потому что у нее был шок.
Если сегодня будет связь, она скажет ему, что любит его больше
жизни.
Прямо так, прямо вот этими самыми словами. И наплевать на
шум аппаратной, который всегда слышно в наушнике, и истерические
вопли выпускающего, и вой спутника, и на то, что там тьма народу —
прямой эфир в федеральных новостях, шутка ли! Но она все равно
скажет — он ведь там, и Ольга это знает, а больше ей ничего не нуж-
но. Почему она никогда не говорила, что любит его?! Чертов харак-
тер.
(Т. Устинова.)
Достарыңызбен бөлісу: