Дженни Хан P. S. Я все еще люблю тебя

В общем, я прямо сейчас скажу тебе это «что угодно», пока
не  растеряла  всю  храбрость.  Меня  напугало  то,  что  случилось
между нами в джакузи. Для тебя это был лишь еще один день из
жизни  Питера,  но  для  меня  это  значило  гораздо  большее,  и
именно это меня напугало. Даже не то, что все говорили о нас и
обо мне, а то, что это вообще случилось. Что все было так просто,
и что мне понравилось. Я испугалась и сорвалась на тебя, за что
мне очень стыдно.
И  прости,  что  я  не  защитила  тебя  перед  Джошем  на
концерте.  Я  должна  была.  Я  многое  тебе  должна.  Я  должна  тебе
гораздо  больше,  чем  это.  До  сих  пор  не  могу  поверить,  что  ты
пришел и принес печенье с изюмом. Кстати, ты был такой милый
в этом свитере. И я не подлизываюсь. Я серьезно.
Иногда  ты  мне  так  нравишься,  что  просто  сил  нет.  Это
чувство  переполняет  меня  с  головы  до  ног  и  вот-вот  польется
через  край.  Ты  мне  так  нравишься,  что  я  не  знаю,  что  с  этим
делать.  От  мысли  о  том,  что  я  снова  тебя  увижу,  мое  сердце
бьется  как  сумасшедшее.  А  потом,  когда  ты  смотришь  на  меня
так,  как  ты  это  делаешь,  я  чувствую  себя  самой  счастливой
девушкой на свете.
То, что Джош говорил о тебе, неправда. Ты не тащишь меня
на  дно.  Наоборот.  Ты  создаешь  меня  заново.  Ты  подарил  мне
первую  любовную  историю,  Питер.  Пожалуйста,  не  дай  ей
закончиться так скоро.
С любовью, Лара Джин

1
Китти  все  утро  капризничает,  а  папа  и  Марго,  похоже,  мучаются
постновогодним  похмельем.  Ну  а  я  что?  У  меня  перед  глазами  летают
сердечки, а письмо в кармане пальто грозится прожечь дыру.
Пока  мы  обуваемся,  Китти  все  еще  пытается  увильнуть  от
необходимости надевать ханбок
[1]
к тете Кэрри и дяде Виктору.
– Посмотрите на рукава! Они мне едва до локтей достают!
– Так и должно быть, – отвечает папа неубедительно.
Китти показывает на нас с Марго.
– Тогда почему у них длина нормальная? – спрашивает она.
Ханбоки  нам  привезла  бабушка  из  ее  последней  поездки  в  Корею.
Марго достались желтая блузка и салатовая юбка. Моя блузка была розово-
бежевой,  с  ярко-розовым  бантом.  Объемная,  похожая  на  колокол  юбка
струилась до пола, тогда как юбка Китти едва прикрывала ей лодыжки.
– Мы не виноваты, что ты растешь, как сорняк! – говорю я, сражаясь с
бантом.
Правильно  повязать  бант  сложнее  всего.  Чтобы  разобраться,  что  к
чему, мне пришлось несколько раз пересмотреть видео в Интернете, но он
все равно получился кривым и жалким.
– И юбка у меня короткая! – ворчит сестренка, приподнимая подол.
На самом деле Китти терпеть не может надевать ханбок только потому,
что ходить в нем нужно очень аккуратно, одной рукой придерживая юбку,
чтобы вся конструкция не развалилась.
– Ваши кузины тоже будут в ханбоках, и это очень порадует бабушку, –
говорит папа, потирая виски. – Разговор окончен.
В машине Китти без перерыва бормочет: «Ненавижу Новый год», и у
всех, кроме меня, портится настроение. Марго и так уже была не в лучшем
расположении  духа,  потому  что  ей  пришлось  встать  на  рассвете,  чтобы
вовремя вернуться домой от друзей. Похмелье, вероятно, тоже сделало свое
дело.  А  вот  мое  настроение  ничто  не  может  испортить:  меня  даже  нет  с
ними в машине. Я нахожусь в другом мире, думая о своем письме Питеру.
Достаточно ли оно искреннее? Как и когда я его передам? Что он ответит?
Что  это  будет  значить?  Бросить  его  в  почтовый  ящик  или  подсунуть  в
шкафчик?  Когда  мы  снова  увидимся,  улыбнется  ли  он,  пытаясь  обратить
все  в  шутку  и  смягчить  напряжение?  Или  сделает  вид,  что  ничего  не
получал,  чтобы  не  говорить  об  этом?  Такой  вариант  был  бы  самым

ужасным.  Но  я  напоминаю  себе,  что,  несмотря  на  все,  Питер  добрый  и
милый,  и  он  не  поступит  так  жестоко  ни  за  что  на  свете.  В  этом  я  точно
уверена.
– О чем ты задумалась? – спрашивает Китти.
Я ее едва слышу.
– Эй!
Я закрываю глаза и притворяюсь спящей. Все, что я вижу, – это лицо
Питера.  Я  точно  не  знаю,  чего  от  него  хочу  и  к  чему  готова.  Будет  ли  это
«ты-мой-парень-я-твоя-девушка-все-очень-серьезно»  любовь?  Или  просто
случайные  поцелуи,  как  раньше?  Или  что-то  среднее?  В  одном  я  уверена
наверняка:  я  не  могу  выбросить  из  головы  его  лицо.  Как  он  улыбается,
называя меня по имени, и как рядом с ним я порой забываю дышать.
Разумеется,  приехав  к  тете  Кэрри  и  дяде  Питеру,  мы  обнаруживаем,
что никто, кроме нас, не надел ханбоки. Китти так старается не накричать
на папу, что вся багровеет, а мы с Марго испепеляем его взглядом. Знал бы
он, какое это мучение, целый день ходить в этой тряпке! Но потом бабушка
награждает меня одобрительной улыбкой, и я успокаиваюсь.
Пока мы разуваемся и снимаем пальто в прихожей, я шепчу Китти:
– Может, нам дадут больше денег за то, что мы так оделись?
– Девочки, вы прелестно выглядите! – восклицает тетя Кэрри, обнимая
нас. – А вот Хэйвен отказалась надевать ханбок.
Хэйвен закатывает глаза.
– Мне нравится твоя прическа! – говорит она Марго.
Хэйвен  всего  на  пару  месяцев  старше  меня,  но  считает  себя  гораздо
более взрослой и постоянно пытается подружиться с Марго.
Мы начинаем с поклонов. В корейской культуре в первый день нового
года  нужно  кланяться  старшим,  желая  им  удачи  в  будущем  году,  а  в  ответ
они  дают  тебе  деньги.  Очередь  идет  от  старшего  к  младшему,  поэтому
бабушка садится на диван первой. Сначала ей кланяются тетя Кэрри и дядя
Виктор, потом папа и так далее. Китти, как самая младшая, идет последней.
Когда  папа  садится  на  диван  и  получает  свои  поклоны,  рядом  с  ним
остается  одинокая  диванная  подушка,  которая  лежит  там  каждый  Новый
год, с тех пор как умерла мама. У меня защемляет в груди от того, как папа
сидит  там  один,  бодро  улыбается  и  раздает  десятидолларовые  купюры.
Бабушка  многозначительно  перехватывает  мой  взгляд,  и  я  знаю,  что  она
думает о том же. Когда приходит моя очередь кланяться, я встаю на колени,
складываю  ладони  перед  лицом  и  клянусь,  что  в  следующем  году  папа  не
будет сидеть на диване один.

Мы получаем десять долларов от тети Кэрри и дяди Виктора, десять от
папы, десять от тети Мин и дяди Сэма, которые на самом деле нам не дядя
с тетей, а троюродные брат и сестра. Или супердвоюродные? В общем, они
мамины  кузены.  Бабушка  дает  нам  по  двадцатке.  Никто  не  заплатил  нам
больше  за  то,  что  мы  были  в  ханбоках,  но  в  целом  выручка  получилась
неплохая. В прошлом году все родственники ограничились пятерками.
Далее  в  программе  у  нас  суп  из  рисовых  лепешек,  который  приносит
удачу.  Еще  тетя  Кэрри  испекла  гороховые  пирожки  и  настояла  на  том,
чтобы  каждый  их  попробовал,  хоть  никто  из  нас  не  горел  желанием.  Ее
близнецы,  Гарри  и  Леон,  наши  четвероюродные  братья  (или  двоюродные
братья  в  квадрате?),  отказались  от  супа  с  пирогами  и  уплетают  куриные
наггетсы,  сидя  перед  телевизором.  За  обеденным  столом  не  всем  хватило
места,  поэтому  мы  с  Китти  сидим  в  кухне  на  табуретах  и  лишь  слушаем
доносящийся из столовой смех.
Сделав  первый  глоток  супа,  я  загадываю  желание.  Пожалуйста,

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: