Поэт, прозаик, кинодраматург, режиссер. Родился 4 октября 1951 года в г. Кокшетау в семье учителей
жүктеу/скачать 27,03 Kb.
|
доп1
|
Поэт, прозаик, кинодраматург, режиссер. Родился 4 октября 1951 года в г. Кокшетау в семье учителей. В школу пошел в ауле Сырымбет, где находилось родовое поместье Чокана Валиханова, который был в родстве с предками поэта. По первому образованию инженер-металлург, затем окончил Высшие курсы режиссеров и сценаристов в Москве, мастерская Эмиля Лотяну, Высшие литературные курсы при Союзе писателей СССР, семинар Александра Межирова. Работал инженером-исследователем в Институте металлургии АН КазССР, сценаристом, режиссером, редактором на киностудиях «Казахфильм" и «Мосфильм", в издательствах Казахстана.В 1971 году состоялось знакомство с Олжасом Сулейменовым, что и определило дальнейшую судьбу молодого поэта.Первые стихи были опубликованы в 1975 году в журнале «Простор», затем стихи и поэмы публиковались в периодической печати многих стран мира. Автор свыше тридцати книг поэзии и прозы, вышедших в издательствах Казахстана, России, Азербайджане, Армении, Турции, Украины, США, Великобритании, Малайзии, Монголии, Польши, Франции, Сербии. Автор идеи проведения Всемирного дня поэзии, которую впервые озвучил в 1996 году в Алматы на поэтическом вечере Андрея Вознесенского и Беллы Ахмадулиной.Лауреат ряда международных литературных премий в области поэзии. Его поэтические произведения переведены на многие языки мира, вошли в литературные антологии стран ближнего и дальнего зарубежья. Лауреат Государственной премии РК в области литературы и искусства имени Абая 2020 года (за поэтическую книгу «Достояние души»).Участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС (1986–1988). Заслуженный деятель Республики Казахстан (2011).Заслуженный работник Республики Казахстан (1998). Член Казахского и Русского ПЕН-клубов.Собственный корреспондент «Литературной газеты» по Республике КазахстанСекретарь правления Союза писателей Казахстана. Почетный профессор СГУ имени Шакарима (г. Семипалатинск). Академик Крымской литературной академии (г. Симферополь, Республика Крым).Академик журналистики Казахстана. Почетный гражданин г. Кокшетау. Повесть «У времени в плену» (Мияно Ясуши) повествует о ста двадцати пяти японских военнопленных Квантунской армии, которые не успели толком повоевать и попали в плен в августе 1945 года. Из Маньчжурии их отправили по этапу в Сибирь, в республики Средней Азии. Барнаул был последним пересыльным пунктом, где многих оставляли на стройках и рудниках Алтайского края. Других, из шестисот тысячи, «везли по этапу с востока на запад и на юг», из Барнаула по Турксибу через казахскую степь. После «стылой Сибири» как спасительные звучали слова «в ташкентский состав», а точнее слово «Ташкент». Заметим, что столица Узбекистана не первый раз в литературе символизирует образ спасительного и спасающего пространства. Для представителей страны восходящего солнца Ташкент, словно, Жеруйык, до которого добирались больше месяца. Мияно Ясуши каждый день, начиная с самого Дальнего Востока по утрам, чтобы не сбиться, завязывал узелок на суровой нитке, которую прятал в кармане военной куртки. По приезде на Узловую-сортировочную станцию Чу он насчитал свыше тридцати таких незаметных узелков в своем вывернутом кармане. Мияно Ясуши и его соотечественники обретают Жеруйык в аиле Тамга на юге Киргизии, где они построят одноименный санаторий для советских военнослужащих.Их везли по этапу с востока на запад и на юг. В решетчатое окно вагона пленные видели проплывающий сибирский ландшафт и, несомненно, каждый из них возвращался в коротких снах на далекую родину.Мияно Ясуши не раз видел, как умирали его соплеменники в пути и не только от простуды, а и от безутешной тоски и безысходности, ломающих дух и стойкость людей. В первые дни плена им раздали необычные для них алюминиевые ложки. Мияно Ясуши помнит, как один больной японец воскликнул в бреду перед кончиной: «Как давно я не ел рис палочками в своей родной деревне вблизи Фудзи!.. Происходящее вокруг напомнило ему«Сказании о Нарояме», где повествовали о том, как дряхлых и немощных стариков уносили умирать на вершину горы. Увидев горное озеро, Иссык-Куль Мияно помолился всем синтоистским святым, запел о своей стране, о видах горы Фудзи. Запел, поскольку понял, что в его жизни никогда не будет Сибири, с ее лютыми морозами и голодным существованием, что он никогда в своей жизни не возьмет в руки винтовку, чтобы убивать. Ведь жизнь продолжится и дальше здесь, хотя среди чужих. В повести «У времени в плену» Мияно Ясуши и его соплеменники, несмотря на свой статус военнопленных, находят позитив и компромисс во всем, в отличие старика Кемаля. Напрашиваются высадить аллею пирамидальных тополей по тропе, ведущей к озеру, которые привозят из лесопитомника в Джеты-Огуз. Мудрый Сабуро предлагает вместе с праздником Первого Мая отпраздновать день цветения, поскольку он полюбил этот край и людей. Поздно вечером, Сабуро собрал бригадиров и активистов у костра на берегу горной речки.Решили, раз праздник не только Первомая, но и цветения сакуры, то надо показать сцены из народных преданий Страны восходящего солнца и чтобы эти предания несли в себе и образ цветущей сакуры. Остановившись на «Сказании о доме Тайра» японцы стали распределять роли. Образ старого мудреца, поклоняющегося ками и исповедующего Синто, по старшинству и своему положению взял на себя Сабуро. Главную женскую роль решили предложить Чолпон. Тосиро размышлял: «Раз мы находимся в этом крае, находимся не по своей воле, раз мы строим здесь Храм здоровья и подружились с людьми этого края, то и на празднике цветения сакуры должен кто-то из них принять участие». Люди этого края помогали военнопленным не забывать тонкости чайной церемонии, к которым они часто обращались в мыслях. «Они не в нашей чайной комнате, подумал мудрый Сабуро, они сидят за порогом», – в минуты отдых недалеко от юрты [4, 63]. Чай ведь у них на родине был наделен сверхъестественными способностями и считался божественным напитком, они еще в давние времена породили особую чайную церемонию – «Садо», или «Путь чая». Мияно и Сабуро, мысленно занятых важной церемонией, пригласила в чайный храм под названием юрта киргизская женщина: «Сабуро блаженствовал и был погружен в себя в своем чайном домике, попивая не спеша киргизский зеленый чай, с интересом разглядывая убранство юрты…[4, 63]. Чай воскресил в памяти мудрого Сабуро икебану. Об истории ее появления и приобретения статуса особого вида искусства, благодаря японцам, он рассказал Мияно Ясуши. Под приятный для слуха и души монолог земляка он собирал сухие веточки и букетики поздних весенних цветов, из которых решили составить свою композицию, схожую со значением «сару» – разлучиться или расставаться. Вспомнили иероглифы, которые подобно икебане могут быть прочитаны на самом глубинном, философском и религиозном уровнях. Радостная весть о том, что можно вернуться на родину облетела военнопленных 3 сентября 1947 года. Но на родину многие из них попали лишь весной следующего года после многочисленных проверок. По возвращении на родину Мияно Ясуши разрешили работать учителем младших классов, которым географию рассказывал не по учебникам, а по жизни. В повести еще одна сюжетная линия, обращение автора к истории киргизского народа в 1915-1916 годы, время великого голодомора, когда они вынуждены были покинуть родину. Большинство приозерного люда, снявшись со своих мест и не совершив поминального аса по усопшим, отправились по ту сторону небесных гор. В основном это были старики, женщины и дети. Старый охотник Бедель вспоминает, что среди «уходящих» была старая женщина с внуками Меиркул и Айгуль, родители которых умерли от голода в долине Иссык-Куля. На безымянном перевале люди выдохлись, теряя последние силы. Они были на грани людоедства и посматривали на мальчика. Ведь девочка, если выживет, может со временем выйти замуж и принести потомство, значит, не погаснет очаг. Старуха чувствовала что-то неладное и все крепче прижимала внучонка. Но и ее скосил голод. А когда одичалые люди уже решились на этот ужасный шаг, Меиркул случайно увидел двух архаров в горах. Они то и спасли жизнь мальчику. Бедель, сопровождавший беженцев в Синцзянь, решил оставить с собой Меиркула. «Долго стояли Айгуль и Меиркул, обнявшись на краю пропасти. Стояли молча, без слез, и каждый своей уже недетской душой понимал, что расстаются навсегда, потеряв свою старую и добрую бабушку, которая все-таки довела их до спасительного перевала [4, 50], – повествует охотник. Меиркул после смерти Беделя встретился с сестренкой Айгуль. В аиле особо не распространялись что к Айгуль прибыл ее родной брат с той, советской стороны.Образ «потерянной родины» свято хранился в памяти и сердце героев. У старика Кемаля ассоциировался с цветущим садом, у японцев – с икебаной, чайной церемонией, помогая спасаться от приступов ностальгии. Каждый из них, преданно сохраняя и исполняя ритуалы и обычаи своих народов, не разрывал духовных связей. Кемаля не покидало чувство обречённости на протяжении двадцати лет. Возможно, из-за того что Кемаль оказался на чужбине будучи взрослее японцев и разрыв с родиной не был следствием военных действий. Единственный герой в произведениях Б. Канапьянова «потерявшая родину» по собственной воле Чолпон, которая убежала с любимым Тосиро в Японию. Таким образом, мотив «потерянной» родины смыкается с проблемой «личности и истории» и потому рассмотренные произведения Б. Канапьянова это художественная летопись познания человека через исторические события. Если когницию можно рассматривать как деятельность, развивающую умение ориентироваться в мире, то концепты возникают для обеспечения способности отождествлять и различать объекты. Отсюда следует, что формирование концептов связано с познанием мира, с формирования представлений о нем. Бахытжан Канапьянов – один из ведущих мастеров слова, пишущих на русском языке. Он пришел в литературу из кинематографии, имеет высшее инженерное образование. В юности занимался боксом и достиг хороших результатов. Человек с аналитическим складом ума, богатым кругозором и жизненным опытом превратился в талантливого поэта и прозаика. Его невозможно назвать русским писателем, основываясь только на том факте, что он пишет на русском языке. В его произведениях ярко проявляется национальный калорит, мышление и видение мира, которые отличают его от представителя русской культуры. Обратимся к концепту «Гора», особенностям его смысловой организации в индивидуально-авторской картине мире Б. Канапьянова. Языковой материал, репрезентирующий концепт, был извлечен из книги художественной прозы «Куранты небес» [1], в которую вошли притчи, рассказы и повести автора, известные читателю по публикациям в периодической печати Казахстана и России – в журналах «Простор», «Нива», «Книголюб», «Юность», «Дон», «Дети Ра», а также в альманахах «Литературная Азия» и «Литературная Алма-Ата». Гора в сознании людей ассоциировалась с трудностями или представлялась чем-то монументальным и незыблемым. Можно надеяться на что-то как на гору, поскольку реально существовавшие горы ограждали людей от внешних опасностей. С другой стороны, преодоление гор было и остается делом непростым, рискованным и длительным, поэтому если какое-то событие для нас должно наступить скоро, мы говорим «не за горами». Кроме того, гора, как объект, имеющий верх и низ, вошла в состав выражений, описывающих «верх» и «низ» человеческой жизни и благосостояния. «Катится под горку» - говорим мы о человеке, сбившемся с пути. А тот, кто внезапно разбогател или занял хорошую должность – «пошел в гору». Следовательно, каким-то образом гора символизирует иерархическую лестницу общества, на верхушке которой «благополучное меньшинство» - правящий класс, а у подножия – малообеспеченное материальными благами большинство – народ. Ядро концепта «Гора», репрезентированного в текстах Б. Канапьянова, представлено наглядно-чувственным образом. Этот образ формируется на основе зрительного восприятия и включает следующие характеристики горы. 1. Пространственная характеристика: гора располагается вверху – над землей, возвышается над людьми: Старый як, прожив долгую жизнь высоко в горах, шел прощаться с этой, только своей неповторимой ни его предшественниками, ни его многочисленным потомством жизнью. Тамга Иссык-Куля Он знал об этом, ибо спускался иногда с высоты небесных гор, чтобы взглянуть на то, что делается в этой долине. Тамга Иссык-Куля В этих горных краях, где с самого рождения любят высоту и привыкают к ней, в далекие времена люди сложили древнюю легенду. Тамга Иссык-Куля 2. Гора воспринимается как объект противоположный воде, отражаемый в воде: Белоснежные вершины повторяли свои очертания в тихой и спокойной воде озера. Тамга Иссык-Куля Шар заходящего солнца медленно закатывался за нижние предгорья, оставляя напоследок свои кровавые отсветы на белых щеках ледников дальних вершин, которые отражались своим пылающим пламенем на зеркальной поверхности моренных озер. Тамга Иссык-Куля Дорога столетий… не вспомнить мне возраст ее, То в горы извилистой плетью, то к морю – как будто копье. То дышит в тумане запахом спящей зеленой горы, То прячет в далеком кургане Древнего Рима дары. Дорога столетий 3. Гора воспринимается как объект, разграничивающий территорию: Большинство приозерного люда, снявшись со своих мест и не совершив последнего поминального аса по усопшим, отправились по ту сторону небесных гор. Тамга Иссык-Куля Там, за горами, аул в ночной погружается плач. Скажи мне, великий поэт, что траурный камень хранит? К Абаю Жемчужина в оправе диких гор, И сквозь листву мне виден твой узор. Алма-Ата 4. Прилагательное «горный» используется для обозначения всего, что относится к горной местности: Его охотничий пес, Акдаул, виляя хвостом, стоял рядом, чутко прислушиваясь к взмаху крыла далекого грифа или шороху горного щебня на звериной тропе. Тамга Иссык-Куля В этих горных краях, где с самого рождения любят высоту и привыкают к ней, в далекие времена люди сложили древнюю легенду. Тамга Иссык-Куля Вновь слышу я издалека, Как горная шумит река. Вновь слышу На горной дороге в тумане, На горной дороге в снегу Нас мир окружает и манит И следом рождает строку. На горной дороге в тумане 5. Горами обозначаются не все, что находится на суше как в случае, зафиксированном в словаре великорусского языка. Б. Канапьянов же в своих пейзажах отдельно описывает и горы, и степи. Да и сами гости, зная обычай гор и степей, никогда не приезжали с пустыми руками, особенно когда посещали одинокую мазанку-сторожку охотника Меиркула. Тамга Иссык-Куля Весьма интересные признаки были замечены в интерпретационном поле концепта «Гора». Наш автор, Б. Канапьянов, родом из Кокшетау – казахстанской Швейцарии. На протяжении долгих лет живет в Алматы, у подножия Алатау. Не удивительно, что горы в сознании и в модели идеального занимает особое место. Так, можно заметить, что во многих работах поэта, гора ассоциируется с домом, чем-то родным, надежным и чистым: Нам родина – это холмы, Горы и город в долине. Алма-яблоко По руслу река струится, Катит небес дары – Нисходит волною чистой Синий воздух горы. В ущелье Родившаяся в горах, она и жила сейчас Под небом своего детства. Таугуль Мне кажется – В зеленой алма-атинской ночи Есть что-то от ночей Севильи. Где по-детски улыбаясь, Лорка, Слушает в горах таинственный ручей. Мне кажется Горная окраина, Террасы и дворы. И некая есть тайна, Что люди в них добры. И словно из грядущего Луна из-за хребта Желает доброй участи Сейчас и навсегда. Горная окраина К тому же в индивидуально-авторской картине мира Бахытжана Мусахановича гора символизирует гармонию, которая далее зарождает вдохновение: Горы внимали этой музыке, Прижавшись, как исполины, Друг к другу. Таугуль На горной дороге в тумане, На горной дороге в снегу Нас мир окружает и манит И следом рождает строку. На горной дороге в тумане По отношению к горам автор использует прилагательное «дикий», тем самым олицетворяя и приписывая к горам свойственный людям признак – независимость: И горы, горы в сиянье лунном суровы, дики и величавы. И день вновь прожит Жемчужина в оправе диких гор, И сквозь листву мне виден твой узор. Алма-Ата жүктеу/скачать 27,03 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|