местность, и у меня есть номер телефона полицейского участка на горячей
кнопке.
Поднявшись наверх, я вытащила письмо от Николаса Ливингстона и
набрала его номер.
– Алло, – сказала я. – Это Эддисон Синклер.
Родители моего мужа
недавно приобрели ваше поместье. Они сейчас путешествуют по Азии, и,
увидев пришедшее письмо, я позволила себе распечатать его за них.
– Да, конечно, – ответил он. – Здравствуйте, Эддисон. – Он
прокашлялся. – Я бы хотел кое-что обсудить с вами лично, если можно.
Завтра вы ничем не заняты?
– Не занята, – сказала я. – Я буду здесь.
– Хорошо. Я мог бы сесть на девятичасовой поезд и приехать в обед.
– Это было бы прекрасно. Мистер Ливингстон, только… Ну, я
подумала, учитывая обстоятельства покупки, что ваше семейство, м-м-м,
что вы не хотите снова приезжать в поместье.
– Это
верно, – быстро ответил он. – Особенно после… Знаете, лучше
мы обсудим это завтра, мисс Синклер.
Вечером, вскоре после того как я легла спать, послышался стук в дверь.
– Мисс Синклер, вы не спите?
Просунув руки в рукава халата, что висел на спинке стула, я затянула
пояс. За дверью, чуть дыша, стояла миссис Клейн.
– Простите, что беспокою, мэм, но миссис Диллоуэй… Она упала в
обморок. И ударилась головой об стол. Я уже вызвала «Скорую».
Я
поспешила вниз, на кухню. Миссис Диллоуэй сидела на полу,
прислонясь к шкафу, и ее глаза казались какими-то отстраненными. Я
опустилась на колени рядом с ней.
– Что с вами?
Она пробормотала что-то нечленораздельное. Я сжала ей руку и
обернулась к миссис Клейн:
– Скоро прибудет «Скорая»?
Она посмотрела в окно. В ночи вспыхнули фары.
– Кажется, уже подъезжает.
Миссис Клейн бросилась к двери и провела санитаров на кухню. Когда
миссис Диллоуэй укладывали на носилки, она повернулась ко мне:
– Пожалуйста… письмо…
Я сжала ее руку:
– Берегите силы.
– Похоже, у нее инсульт, – сказал один из санитаров. – Один из
признаков – потеря речи.
– Я поеду с вами в больницу, – сказала я.
– Уже поздно, – заметила миссис Клейн. – Останьтесь. Отдыхайте. Я
проработала с миссис Диллоуэй двадцать лет. Я поеду. Если у нее потеря
памяти или что-то такое, то ей лучше видеть знакомое лицо.
Я согласилась.
– Но обязательно позвоните, когда что-то прояснится.
Когда
они уехали, я зашторила окна на первом этаже. Было
страшновато остаться одной в этом доме. Он был огромен, а я одна-
одинешенька. А может быть, здесь, со мной, были сотни душ. Тех, кто
давно умер. Души, которые наблюдают и чего-то ждут. Я поежилась,
поднимаясь в спальню. Здесь спал лорд Ливингстон. С Анной. И другими
женщинами?
Внезапно похолодало, и, подойдя к шкафу,
чтобы взять еще одно
одеяло, я вдруг заметила на шкафу задвинутую в угол деревянную
шкатулку. Потянувшись к ней, я обрушила себе на голову стопку одеял, но
потом взяла шкатулку с собой в постель и медленно подняла крышку.
Внутри лежал измятый листок бумаги, сложенный в квадратик. Еще не
развернув его, я поняла, что это. Страница из альбома леди Анны.
Страница с миддлберийской розовой. Засушенный цветок исчез, но записи
остались. Ее вырвал лорд Ливингстон. Зачем? И почему сохранил?
Я подошла к окну и выглянула в покрытый темной мглой сад.
Миддлберийская розовая там, я знала это. И – мои глаза в ужасе
расширились – там был кто-то еще.
Среди деревьев мерцал фонарь,
двигаясь от ряда к ряду. Я задвинула штору и бросилась к своему
мобильнику у кровати.
– Алло, это Эддисон Синклер из Ливингстон-Мэнора, – сказала я
диспетчеру. – Кажется, кто-то забрался в сад. Вы бы не могли прислать
полисмена?