мы
— в центре
всех проблем вселенной, что
мы
— величайшие страдальцы, что
мы
больше заслуживаем величия, чем остальные.
В таком подходе есть нечто соблазнительное. Но эгоцентризм
изолирует нас. Вместо любознательности и радости о мире мы начинаем
интересоваться лишь собой и проецируем свои предрассудки и комплексы
на каждого человека и каждое событие. Это заманчиво, привлекательно и
выгодно и на некоторое время обеспечивает душевный комфорт, но в
духовном плане это яд.
Такова чума современного общества. Мы материально обеспечены, но
нашу психику разъедают низкие и поверхностные страсти. Люди снимают
с себя ответственность и требуют, чтобы общество заботилось об их
тонких чувствах. Люди железобетонно уверены неизвестно в чем и
навязывают свои взгляды другим, зачастую жестоко, во имя выдуманных
праведных
идеалов.
Люди
упиваются
иллюзией
собственного
превосходства, а сами пальцем о палец не хотят ударить из инерции,
летаргии и страха перед неудачей.
Современный ум избалован. А потому люди сплошь и рядом считают,
что заслуживают то, чего не заработали. Они полагают, что имеют право на
то, ради чего не жертвовали. Они объявляют себя экспертами,
предпринимателями, изобретателями, новаторами, бунтарями и тренерами,
не имея опыта за плечами. И не то чтобы они были мегаломанами: они
лишь убеждены в необходимости быть великими, чтобы состояться в мире,
который ценит лишь экстраординарное.
Современная культура путает большое внимание с большим успехом,
полагая их синонимами. Однако это разные вещи.
Вы
уже
великий. Уже. Осознаете вы это или нет. Осознают это другие
люди или нет. И не потому, что вы создали приложение для iPhone, или
окончили школу на год раньше, или купили роскошную яхту. Как раз в
этом нет величия.
Вы великий потому, что перед лицом бесконечного смятения и
несомненной смерти вы продолжаете выбирать, до чего вам есть дело, а до
чего нет. Уже один этот факт — выбор жизненных ценностей — делает вас
прекрасным, делает вас успешным и делает вас любимым. Даже если вы
этого не осознаете. Даже если вы спите в сточной канаве и голодаете.
Вы тоже умрете. Умрете потому, что вам тоже повезло жить.
Возможно, вы этого не чувствуете. Но отправьтесь как-нибудь на скалу:
может быть, поймете.
Однажды Буковски написал: «Все мы умрем, все мы. Какое шоу! Одно
это должно заставить нас любить друг друга, но не заставляет. Мы
запуганы и смяты житейской ерундой, мы снедаемы ничем».
Вспоминается та ночь у озера, когда я глядел, как тело моего друга
Джоша достают из озера спасатели. Вспоминается, как я глядел в черную
техасскую ночь и чувствовал, как в ней медленно растворяется мое эго.
Смерть Джоша научила меня намного большему, чем я поначалу думал.
Да, она помогла мне не проспать жизнь, взять ответственность за свой
выбор и осуществлять свои мечты без внутреннего стыда и комплексов.
Но все это второстепенно. А был урок глубже и важнее: не надо
ничего бояться. Никогда. В последующие годы я часто напоминал себе о
смерти: с помощью медитации, книг по философии или сумасбродства
вроде того на скале в Южной Африке. И только так я мог сохранить это
осознание в центре своего ума. Благодаря приятию собственной смерти,
пониманию собственной бренности все было легче: избавляться от
пристрастий, выявлять свой эгоизм и бороться с ним, брать на себя
ответственность за свои проблемы, переносить страхи и неуверенность,
мириться с неудачами и видеть плюсы в отказах. Благодаря мысли о
смерти все это переставало быть тяжелым. Чем больше я вглядываюсь во
тьму, тем светлее становится жизнь, тем тише становится мир и тем
меньше во мне подсознательного сопротивления чему-либо.
…Несколько минут я сижу на скале, вбирая в себя окружающий мир.
Решив наконец встать, завожу руки за спину и делаю несколько быстрых
шагов назад. Потом тихо останавливаюсь. Проверяю почву под собой: не
подведет ли какой-нибудь камень, сорвавшись из-под ног? Убедившись в
безопасности, начинаю обратный путь к реальности — полтора метра, три
метра — и с каждым шагом тело приходит в себя. Ноги становятся легче. Я
позволяю жизненному магниту притянуть себя.
Я шагаю по камням, возвращаясь к главной дороге. Поднимаю голову
и вижу, что на меня уставился мужчина. Я останавливаюсь. Мы
встречаемся глазами.
«Послушайте. Я видел, как там вы сидели на скале», — осторожно
говорит он. У него австралийский акцент. Слово «там» он произносит
смущенно. И кивает в сторону Антарктики.
«Да, — улыбаюсь я, — вид потрясающий, правда?» Но он не
улыбается. Его лицо серьезно.
Я упираю руки в шорты. Тело все еще гудит от пережитого. Повисает
неловкое молчание.
Какое-то мгновение австралиец стоит в замешательстве, все еще глядя
на меня. Он явно размышляет, что сказать дальше. Затем произносит,
тщательно подбирая слова.
«Вы как? С вами все в порядке?»
Я делаю короткую паузу и отвечаю с улыбкой: «Жив-здоров. Очень
даже жив».
Его скептицизм уходит, уступая место улыбке. Он коротко кивает и
идет по тропинке вниз. А я стою наверху, дышу простором и жду, когда на
вершину поднимутся мои друзья.
|