Война во Вьетнаме (1946—1975 гг.)
жүктеу/скачать 11,23 Mb.
|
|
Наконец, 23 декабря 1967 года президент Джонсон, прибывший в Австралию на похороны премьер-министра этой страны Холта, произнес во время закрытого заседания перед членами австралийского кабинета министров: “У нас впереди немало черных дней”, — и добавил, что он “ожидает в предстоящие недели со стороны северовьетнамцев применения тактики "камикадзе"”<10>. “Пророчество” также не было доведено до сведения американцев, поскольку, хотя прогноз Вестморленда Джонсон воспринял вполне серьезно, он не сделал ничего, чтобы довести эти слова до сведения народа США. Напротив, в своем президентском послании, направленном в парламент 17 января 1968 года, он отделался от вьетнамской темы банальной говорильней о возможности переговоров. Джонсон сам признавал позднее, что с его стороны было крупной ошибкой не упомянуть в докладе о наступлении, готовившемся противником во Вьетнаме. Итак, Новогоднее наступление стало шоком для американского народа, ничего не подозревавшего о замыслах коммунистов во Вьетнаме. Военные специалисты и историки уже в течение многих веков знали, что внезапный удар во фланг или в тыл неприятельской армии приводит к шоку, а подчас и к панике. Такие атаки не только смешивают карты противника, они еще становятся причиной психологического расстройства<11>. Вот именно такое психологическое расстройство поразило общественность США, их СМИ и, наконец, правящую элиту. Хуже всего, что психическая травма сопровождалась двумя автономными, но в месте с тем связанными негативными факторами — тем, что СМИ преподнесли наступление коммунистов как поражение американцев, и тем, что в такой критический момент Линдон Джонсон не справился с ролью лидера нации. В первую очередь следует отметить полную несостоятельность масс-медиа. Газетчики и репортеры новостных передач с самого начала событий твердили, что наступление коммунистов стало катастрофой для американцев (и южных вьетнамцев). История не знает худшего примера, когда бы столь же верными оказались слова “перо сильнее, чем меч”. Только теперь к “перу” следует прибавить еще и “голубой экран”. Неправильное освещение СМИ событий Новогоднего наступления стало предметом обсуждения лишь сравнительно недавно. Питер Брэструп пишет: “Редко современной кризисной журналистике случалось так крупно промахнуться в отражении реальных событий. Фактически все, что говорилось, показывалось и писалось в США о событиях (начала 1968 г.) во Вьетнаме, представлялось публике как серьезное поражение союзников. Историки же, напротив, пришли к заключению, что Новогоднее наступление стало крупнейшим военно-политическим промахом Ханоя на Юге. Нельзя счесть триумфом американской журналистики то, что она разрисовала провал одной стороны как поражение другой”<12>. В 1978-м во время выступления на телепрограмме “Огневой рубеж” (ведущий Уильям Бакли) Брэструп сказал откровенно: “...в сравнении с другими событиями войны Новогоднее наступление СМИ освещали очень неудачно”<13>. Дэвид Калберт, профессор истории из Университета штата Луизианы, потративший три года на изучение материалов СМИ, относящихся к Новогоднему наступлению, порицает журналистов за то, что они изобразили “постигшую северных вьетнамцев военную и политическую катастрофу как их сокрушительную победу, чем очень помогли (противнику) одержать психологическую победу в самих Соединенных Штатах”<14>. Брэструп объясняет причину, способствовавшую искажению событий, привычкой работников СМИ подменять факты “аналитическими выкладками”, которые он называет “поспешной реакцией плохо информированных людей” и “серьезной нехваткой у журналистов самодисциплины”<15>. В общем-то сказанное Брэструпом позволяет прийти к выводу, что репортеры кроили свои передачи из наполовину придуманных “фактов” за неимением подлинных. В итоге, как считает Брэструп, у сотрудников СМИ сложился устойчивый стереотип, что “Новогоднее наступление являлось катастрофой не только для "видимых на поверхности" 10 процентов населения Южного Вьетнама, оказавшихся вольными или невольными участниками боев в городах, но что оно привело или едва не привело к краху союзные армии, программу умиротворения и правительство Тхиеу”<16>. Газеты шокировали американский народ, телевидение же нанесло сокрушительный удар по моральному состоянию граждан и вызвало в них стремление отказаться от поддержки военного курса. Генерал Максвелл Тейлор пишет: “В том, что касается формирования взгляда людей на события Новогоднего наступления, доминирующая роль принадлежала ТВ. Вид горящих сайгонских зданий на экранах телевизоров, раздающийся из динамиков мрачный голос диктора, сообщающего о разрушениях в столице Южного Вьетнама, неминуемо создавали впечатление, что то же самое происходит во всем городе или в большей его части. Тенденция человека к обобщению и склонность принимать частности за целое стали после Новогоднего наступления 1968 г. определяющими факторами, способствовавшими созданию в США искаженного мнения о событиях, происходивших в Южном Вьетнаме”<17>. С выводами генерала Тейлора полностью соглашался президент Никсон, категорически заявлявший о том, что телевизионные репортажи о Новогоднем наступлении деморализовали Америку “на домашнем фронте”. Говард К. Смит из Американской телерадиовещательной компании (ABC) так высказался об освещении телевизионщиками того периода войны: “Потери Вьетконга были в сто раз больше наших, но мы не говорили об этом народу. Мы только показывали примеры того, как что ни день из американцев вышибают дерьмо во Вьетнаме. Чего еще было надо, чтобы отвратить Америку от войны?”<18> В своей книге Брэструп отмечает, что даже после того, как уже не осталось сомнений в поражении Зиапа, “основные СМИ продолжали напускать туман вокруг некой (постигшей американцев) “катастрофы”... в случае с “Ньюсуик”, NBC и CBS... тема катастрофы использовалась ради их собственной выгоды”<19>. Уолтер Кронкайт, ненадолго слетавший во Вьетнам в конце февраля 1968 года, вскоре после возвращения с грустью назвал события, разыгравшиеся в дни Тета, поражением Америки. 27 февраля он заявил, что “единственным разумным выходом будет начать переговоры, но не с позиции победителей, а с позиции честных людей”<20>. Президент Джонсон, смотревший эту передачу, сказал своему пресс-секретарю Джорджу Крисчену: “Если я потерял Кронкайта, я потерял средний класс Америки”<21>. У передачи Кронкайта от 27 февраля 1968 года есть весьма интересный эпилог. Собирая материал, Кронкайт посетил одного из американских старших боевых командиров. Получив информацию об успехах американцев и южновьетнамцбв, Кронкайт заявил генералу, что не станет использовать предоставленные ему сведения. Более того, он сказал, что побывал в Хюэ и видел незарытые могилы южновьетнамских гражданских лиц, убитых солдатами АСВ, и что он (Кронкайт) решил сделать все от него зависящее для прекращения войны. Довольно странная реакция на проявление жестокости со стороны противника. Даже теперь Кронкайт твердит, что Новогоднее наступление закончилось поражением для американцев. В 1982-м, обмениваясь письмами с генералом Вестморлендом, этот телеведущий сказал: “Что касается результатов Новогоднего наступления, думаю, тут мы с вами не сойдемся. Конечно, мы выиграли, в том смысле, что коммунистам не удалось достигнуть желаемого, но сам факт, что они вообще сумели организовать такое наступление и посеять такие разрушения, едва ли можно засчитать нам как победу”<22>. Эдвард Дж. Эпстейн говорил в “ТВ гайд”, что в конце 1968-го внестудийный продюсер NBC сказал: “...многие отснятые материалы явно показывали, что по итогам Новогоднего наступления Америка одержала решительную победу и что СМИ сильно преувеличивали, когда говорили, будто те события стали катастрофой для Южного Вьетнама. После обсуждения было решено отказаться от показа, поскольку "... в сознании зрителей уже сложилось убеждение, что США проиграли, а значит, так оно и есть"”<23>. В заоблачных телевизионных далях фантазии стали реальностью. В своей работе Брэструп задается вопросом: “Почему так неудовлетворительно сработали СМИ?”<24> Как в книге, так и во время телепередачи Бакли “Огневой рубеж” Брэструп развивает мысль о том, что, по всей видимости, репортеры сделались по большей части жертвами “необычайных обстоятельств”. Вот что он пишет: “Современные журналисты оказались не готовы воспринять особый характер событий Новогоднего наступления. Сложность многообразных составляющих происходящего ошеломила и ввела в заблуждение репортеров, комментаторов и вместе с ними их начальников”<25>. Однако другие эксперты в области СМИ не столь благодушны. Так, журналист Роберт Элигэнт, проведший во Вьетнаме несколько лет, не без желчи упрекает коллег за то, как они освещали не только Новогоднее наступление, но и вообще всю войну. Он пишет: “...никогда прежде не было у СМИ столь же четко отработанной, всеми их силами поддерживавшейся коллективной установки на ложь и искажение фактов. Фактически наши собственные корреспонденты приписали победу врагам”<26>. Элигэнт убежден, что американские корреспонденты во Вьетнаме находились в глубокой изоляции от того, что происходило вокруг. Как он считает, от вьетнамцев журналистов отделяли языковые и культурные барьеры, а от своих же военных “моралистическая позиция и политические предрассудки”<27>. Результатом изоляции, по мнению Элигэнта, стало “превращение журналистского корпуса, занятого освещением событий во Вьетнаме, в некое закрытое, живущее по своим законам сообщество, способное видеть действительность только через призму выработанных им стандартов восприятия”<28>. Ну и конечно, свое слово сказал стадный инстинкт. Многие корреспонденты высказывались о войне негативно, потому что так описывали ее другие. Как считает Элигэнт, любой репортер, пожелавший выразить собственную позицию, пойти наперекор журналистскому братству, рисковал подвергнуться профессиональному и персональному остракизму. Элигэнт называет и другие причины. Он отмечает ужасающее невежество представителей СМИ, большинство из которых вообще плохо представляло себе предмет, о котором шла речь, не знало, как ведется война вообще, а особенно война партизанская. Как и полагается невеждам, они подменяли знания космической уверенностью в своем всеведении. То, чего они не понимали, или то, что казалось им невозможным, считалось несуществующим, несмотря ни на какие свидетельства обратного. Однако Элигэнт предлагает заглянуть глубже и, отвечая на собственный вопрос “Чем же объясняется... столь поверхностный и столь предвзятый взгляд СМИ?”, заключает: “Главной причиной, с моей точки зрения, является чрезмерная политизированность корреспондентов, вызванная ростом ажиотажа вокруг вьетнамского вопроса в Европе и в Америке. СМИ были "против правительства" на инстинктивном уровне и, по крайней мере невольно, на стороне врагов Сайгона”<29>. Наконец-то Элигэнт сказал то, что нужно, — в СМИ подвизались почти исключительно убежденные либералы, а они не могли отражать события по-иному. Вместе с тем СМИ не состоят исключительно из одних репортеров. Им совсем не безразлично мнение об их продукции всевозможных шефов бюро, редакторов и издателей, которые нанимают на работу журналистов, и которые могут их уволить. Какие люди представляли журналистскую элиту? Опрос, проведенный в 1981 году среди 240 корреспондентов ведущих компаний СМИ — “Нью-Йорк тайме”, “Вашингтон пост”, “Уолл-Стрит джорнел”, “Тайм”, “Ньюсуик”, “ЮС ньюс энд уорлд рипорт”, CBS, NBC и ABC, — очень многое проясняет. Так, 54 процента журналистов причисляли себя к либералам, и только 19 процентов говорили о своей правой ориентации. Давая же оценку коллегам, пятьдесят шесть процентов выразили мнение, что люди, с которыми они работают, принадлежат к левому крылу политического спектра и только восемь процентов — к правому. В подавляющем большинстве своем элита СМИ голосует на президентских выборах за демократического кандидата. Так, в большинстве случаев трубы четвертой власти трубят в поддержку либералов и с особой охотой воспевают социально ориентированный социализм. Целых 68 процентов считают, что правительство должно сокращать разрыв в доходах между бедными и богатыми. Многие ведущие журналисты выказывают недовольство социальным строем. Довольно устойчивое меньшинство — 28 процентов — приветствовало бы глобальное переустройство всего общества в целом. Пропорциональное количество ведущих представителей СМИ держится мнения, что любой политический строй, любое государство — аппарат насилия, поскольку власть, так или иначе, сосредоточивается в руках кучки правителей<30>. Освещение Новогоднего наступления телевидением показало пугающую мощь этого средства массовой информации и влияние, которое оно может оказывать на ход событий. 18 июля 1982 года ведущий одной постоянной газетной рубрики, Том Уикер, появился на телеэкране в передаче “Час Дэвида Бринкли” с постоянными телеведущими Бринкли, Сэмом Дональдсоном и Джорджем Уиллом. Все эти придерживающиеся довольно разных политических взглядов люди сошлись во мнении, что для государства совершенно невозможно продолжать войну, когда каждый вечер на экранах телевизоров люди видят кровь и ужасы сражений. Джордж Уилл привел в пример битву при Энтиетэме времен Гражданской войны и сказал: “Если бы северяне видели это сражение в живом цвете, они бы выбрали президентом Макклеллана, и сегодня у нас было бы две страны”{40}. Еще один участник беседы добавил, что “ТВ и другие СМИ фактически обладают контролем над национальной политикой”. 1 августа 1982-го в этой же самой программе участвовал редактор “Вашингтон пост” Бен Брэдли. Он сказал, что телевидение может управлять мнением народа и что британское ТВ не освещало события на Фолклендах, благодаря чему и удалось избежать падения популярности войны у населения. В заключение программы Дэвид Бринкли процитировал высказывание Уилла относительно Энтиетэма, сделанное им 18 июля 1982 года, и добавил: “Точно так оно и есть”. Британский военный историк Элистер Хорн подкрепил выводы, сделанные участниками программы Бринкли. Говоря об уроках войны на Фолклендах, Хорн писал: “Несмотря на недовольство представителей прессы, прикомандированных к Тактическим силам, британские военные поставили СМИ в жесткие рамки, и это, несомненно, пошло на пользу делу. Картина разительно отличалась о той, которая создавалась во время Вьетнамской войны. Репортажей с места событий телевидение не вело, если же что-то негативное все же просачивалось и доходило до сведения публики (как, например, реальные кадры агонии британских солдат, раненных при Блафф-Коув){41}, результаты немедленно становились заметными. Я всегда подозревал, что, если бы телевидение существовало во время Первой мировой войны, боевые действия пришлось бы прекратить еще до битвы при Марне, а мы все сейчас говорили бы по-немецки”<31>. Однажды я слышал, как генерал Максвелл Тейлор говорил в присутствии нескольких высших офицеров на неформальной встрече, что самую крупную ошибку во время войны во Вьетнаме правительство допустило, не введя цензуру на новостных программах. В журнальной статье в 1971-м генерал Тейлор пошел даже дальше и обвинил СМИ вместе с радикалами в том, что они использовали войну для подрыва устоев общества. По его мнению, нападки прессы и радикалов были столь пагубны для обороноспособности государства, что “любая мыслимая концепция национальной безопасности непременно должна включать в себя такие средства обеспечения защиты источников нашей мощи, какие необходимы для этого сегодня”<32>. В подтексте замечания Тейлора содержится призыв к введению цензуры в прессе и на ТВ, причем не только в зонах боев за границей, но и в самих Соединенных Штатах. Он не говорит конкретно, что и как нужно сделать, но его вполне можно считать пророком, опередившим свое время. Исполнительный редактор “Нью рипаблик” Мортон М. Кондрак в 1982-м подытожил аргументы в пользу введения цензуры в СМИ. Он сказал: “Уроки последних войн доказывают, что самый разумный совет, который можно дать государствам: если есть возможность, необходимо вводить полную цензуру (в отношении освещения боевых действий). Делу Израиля очень повредили репортажи из Ливана, нам же — километры пленки, отснятой во Вьетнаме. Британцы сначала победили Аргентину, а уж потом разрешили показать то, что там было плохого. Не стоит сомневаться, Советы никогда не дадут своему народу увидеть, что происходит в Афганистане, и миру нечего пенять им за это. Если бы ЦРУ оказалось поумнее, оно вооружило бы афганских повстанцев не только винтовками, но и кинокамерами. В современном мире телевизионная и видеопленка — пострашнее пушек”<33>. Не надо считать, что до этого только недавно додумались. В 1965 году генерал Вестморленд вполне серьезно предлагал ввести цензуру для репортажей СМИ из Вьетнама, но не видел способа, как осуществить это на практике. В своей книге Вестморленд говорит, что в 1972-м, во время визита на техасское ранчо к президенту Джонсону, бывший президент заметил: “Несмотря ни на какие сложности, было необходимо ввести цензуру в самом начале конфликта”<34>. Проблема и правда была сопряжена с рядом сложностей. В частности, следовало определить: кто должен был заниматься цензурой, американцы или южновьетнамцы? В конце концов, американцы находились в Южном Вьетнаме не на своей территории, они были “гостями” суверенного государства, а потому считали, что ПЮВ надлежит либо полностью регулировать вопросы цензуры, либо играть в этом процессе главную роль. Это решение погубило саму идею. У ПЮВ отсутствовал соответствующий аппарат, как, впрочем, подготовка и опыт, а заодно и желание всем этим заниматься. Даже если бы за дело взялись США, все равно возникли бы серьезные сложности на законодательном, организационном и техническом уровне. Откровенно говоря, ни у кого не было, и теперь нет, никакой идеи относительно того, как осуществлять цензуру на телевидении. Министерство обороны США кое-что сделало в этой области, правда, в обратном направлении — распустило части армейского резерва, личный состав которых прошел подготовку по организации цензуры программ СМИ. Все это — и полное искажение СМИ картины Новогоднего наступления, и голоса радикалов, завывавших об аморальности войны, — могло бы не иметь столь плачевных последствий, если бы в феврале и в начале марта 1968-го президент Джонсон проявил себя сильным лидером нации. Он не обратился к народу по телевидению через день-другой после начала наступления коммунистов и не сказал, что, хотя для американцев и их союзников нападение противника оказалось до некоторой степени внезапным, все равно теперь выигрывали они. Он не заявил решительно, что СМИ неверно освещают события во Вьетнаме. Джонсон не сделал шагов, подобных тем, которые предпринял Рузвельт после Перл-Хар-бора, чтобы собрать разделенных, деморализованных и дезориентированных граждан под “президентскими знаменами”. Вместо того он приказал Вестморленду выступить перед телевизионщиками в Сайгоне и сказать через них народу, что наступление Зиапа захлебывается. Когда же этого оказалось недостаточно, президент приказал Вестморленду и ведущим офицерам штаба (в том числе и мне) дать объяснение относительно происходящего по государственному телевидению. Затея принесла еще меньше пользы. Затем перед американцами, чтобы поведать им истинную историю о войне, представали госсекретарь Раек, а следом за ним министр обороны Макнамара. С тем же успехом. В моменты кризиса американцы желают слышать президента, они хотят, чтобы он откровенно сказал им, что и как нужно сделать, чтобы продемонстрировал — у них есть вождь, храбрый человек, глава. Ничего подобного народ от Джонсона так и не дождался. Почему так произошло — по-прежнему загадка. В мемуарах бывшего президента ничего об этом не говорится. Уолт Ростоу, советник Джонсона по вопросам национальной безопасности, в своей “Диффузии власти” обходит эту тему. Конечно, остаются “поношенные и утратившие товарный вид” объяснения, мол, Джонсон боялся разбудить в американцах зверя мстительности, опасался, что люди потребуют эскалации войны и еще более жестких мер. Некоторая правдоподобность у этой версии есть, но она не вполне убедительна. Выступление президента по телевидению вовсе не неминуемо привело бы к разрастанию конфликта. Поэтому нужны другие объяснения, и они есть у Брэструпа и других. Согласно мнению Брэструпа, малодушие Джонсона также стало результатом того, как освещали войну СМИ. Конечно, президент знал, что происходит в действительности, из официальных источников, однако газеты и телевидение (к которым он, как все говорят, очень прислушивался) рисовали совершенно иную, деморализующую картину. В лучшем случае президент находился в растерянности, в худшем — просто испугался. Такой феномен — растерянность и дезориентация, вызванная потоком совершенно несхожей информации, поступающей из разных источников, — вполне возможен. Очень важна здесь точка зрения Гарри Макферсона, советника и одного из спичрайтеров президента Джонсона: “Думаю, в такое положение мы прежде никогда не попадали. Я поговорил с Уолтом Ростоу и спросил его, что же случилось. Честно говоря, я не поверил ему, поскольку, как и миллионы американцев, которые смотрят телевизор, решил, что мы угодили в скверную переделку. Полагаю, с точки зрения специалиста в вопросах социологии, особенно интересно наблюдать, как люди подобные мне — люди, ответственные за выражение точки зрения президента, — могут находиться под таким мощным воздействием СМИ, особенно имея доступ к реальной информации”<35>. Таким образом, самой крупной жертвой СМИ стал не кто иной, как президент. Смятенный, напуганный, понимающий, что ситуация внутри страны становится неуправляемой, Джонсон “прирос к стулу” и просидел на нем тот краткий миг, когда мог сказать людям правду, воодушевить их и повести за собой страну. Президент проиграл две первых битвы кампании, которая после Новогоднего наступления велась за умы и сердца американцев, в первом случае — СМИ, а во втором — антивоенным крикунам, отдав им на откуп души сограждан. Но США предстояло поражение еще в одной кампании, которую вел один из наиболее верных и опытных советников главы государства, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Эрл Дж. Уилер. Все началось с того, что в Вашингтоне возникло ощущение, будто генерал Вестморленд остро нуждался в подкреплениях из-за ситуации, сложившейся во время Новогоднего наступления, и по причине угрозы противника контингенту МП США на базе Ке-Сань. Одним из главных участников этого драматического спектакля, разыгравшегося в 1968-м, являлся генерал Уильям Ч. Вестморленд. В 1970-м, уже будучи начальником штаба сухопутных войск, он, чтобы прояснить свою роль в тех событиях, дал указание министерству по делам армии (Department of the Army) выпустить материалы штабного расследования, получившего название “Белая книга”. В предисловии к ней Вестморленд заявляет, что генерал Уилер, адмирал Шарп и посол Банкер (три других главных действующих лица) с документом ознакомились и подтвердили подлинность содержавшихся в нем фактов. Как объясняет в “Белой книге” генерал Вестморленд, “история с запросом о присылке войск” хронологически и тематически разбивается на три фазы. Вопрос о немедленной отправке ограниченных по численности подкреплений во Вьетнам был поднят 3 февраля 1968 года в обращении генерала Уилера к генералу Вестморленду. Председатель ОКНШ передавал озабоченность президента в связи с обстановкой в Южном Вьетнаме, особенно касательно событий, разворачивавшихся вокруг базы Ке-Сань. Джонсон спрашивал: “...не нужно ли вам подкреплений или какой-то иной помощи?”<36> На следующий день, 4 февраля, генерал Вестморленд отправил начальству в общем и целом оптимистическое послание, где тем не менее выражал обеспокоенность возможным развитием событий в двух самых северных провинциях Южного Вьетнама. О необходимости получения подкреплений командующий даже не обмолвился. жүктеу/скачать 11,23 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|