— А, понимаем, понимаем. — Гаишники переглянулись. — Карта есть?
Юра передал им карту и внимательно проследил, куда указывал пальцем гаишник:
— Вам по Р-295 до указателя на село Речное, метров двадцать — и будет поворот направо,
свернете и до конца дороги.
— Спасибо.
Получив карту обратно и обменяв сто гривен на «всего доброго», Юра отправился в путь.
— Как знал, что хоть раз, да остановят! — он выругался и нажал на газ.
Он совершенно не узнавал этих мест, ориентировался только по карте. Двадцать лет назад
тут, вдоль дороги, густые тёмные подлески сменялись огромными пшеничными и
подсолнечными полями, а сейчас сюда медленными, но широкими шагами добирался город. Леса
вырубили, поля выровняли, несколько участков огородили заборами. За ними виднелись краны,
тракторы, экскаваторы, шумела стройка. И горизонт, который Юра помнил чистым и безумно
далёким, теперь казался серым, маленьким, а всё пространство до него, куда ни глянь, было
утыкано дачными и коттеджными поселками.
Возле указателя на село Речное он свернул, как и посоветовали. Асфальтированная дорога
закончилась резко, словно оборвалась, машину тряхнуло. Лопата в багажнике звякнула громко,
напомнив о себе, будто живая.
Он совершенно не помнил, как проехать в лагерь. В последний раз Юра видел «Ласточку»
двадцать лет назад, и то, никогда не ездил туда сам, его привозили. Как это было весело —
катить в составе колонны одинаковых, белых в красную полоску, ЛИАЗов с табличками «Дети» и
флажками. Особенно в авангарде, сразу за машиной ГАИ, чтобы всё — и дорога, и небо — было как
на ладони. Слушать вой сирены, распевать детские песни хором или скучать, глядя в окно,
потому что уже вырос из глупых куплетов. Юра помнил, как в свою последнюю смену не пел, но
слушал: «У машин глаза горят, на кабинах флаги, это едет наш отряд в пионерский лагерь…», а
двадцать лет спустя слышал лишь звон прыгающей в багажнике лопаты. Ругался сквозь зубы на
колеи и ямы, молился, чтобы где-нибудь не завязнуть, и смотрел не на голубое небо, а на серые
тучи.
— Только бы не полило!
План действий был додуман и утверждён. Рассчитывая попасть в деревню, он выехал днём, но,
чтобы пробраться внутрь лагеря, следовало дождаться ночи. Дальше всё решено: сентябрь,
последняя смена кончилась, значит, детей уже нет, лагерь — не военный объект, там должен
остаться только сторож, а мимо него Юра запросто прошмыгнёт — ночью в лесу темнота,
хоть глаз выколи. А если всё-таки заметит, на это тоже найдется решение. Конечно, дед-
сторож поначалу испугается рыщущего по кустам мужика, но придёт же в себя, разглядит же,
что мужик хоть и с лопатой наперевес, но адекватный, не алкоголик и не бомж, а дальше они
договорятся.
Пионеры… красные галстуки, зарядки, линейки, купания и костры — как это было давно. Должно
быть, сейчас всё совсем по-другому: другая страна, другие гимны, лозунги и песни, дети теперь
без галстуков и значков, но дети-то те же, и лагерь тот же. И скоро, совсем скоро Юра
вернётся туда, вспомнит самое главное в его жизни время, вспомнит самого главного человека.
Быть может, даже узнает, что с ним произошло. А это значит, что, возможно, когда-нибудь он
снова встретится с ним, со своим настоящим и единственным другом.
Но, затормозив у знакомой вывески — затёртой, покосившейся, на которой с трудом можно
было различить буквы, — Юра увидел то, чего больше всего опасался. От железной ограды,
которая раньше тянулась по всему периметру, остались лишь металлические столбы — не
сохранилось ни прутьев, ни сеток. Красивые, почти что величественные красно-жёлтые ворота
Достарыңызбен бөлісу: |