оказались сломаны: одна створка кое-как держалась на ржавых полувыбитых петлях, а вторая
лежала рядом, явно не первый год зарастая травой. Сторожевая будка, когда-то разрисованная
сине-зелёными ромбами, теперь почернела — краска давно облупилась, деревянные стены домика
сгнили под дождями, крыша обвалилась.
Юра тяжело вздохнул — значит, и сюда добралась разруха. Где-то в подсознании таилось
подозрение, он ведь в Германии не в железной коробке жил и знал, что творилось в Украине
после развала СССР, знал, как закрывались заводы. А этот лагерь был прикреплён именно к
одному из них. Но Юре совсем не хотелось думать, что та же судьба постигнет «Ласточку».
Ведь это было самое яркое место его детства, солнечное пятно в памяти. Ведь именно здесь
двадцать лет назад он оставил больше половины себя… И сейчас Юра чувствовал, как
выцветает эта память, будто та краска на сторожевой будке, опадая сырыми хлопьями в
высокую траву.
Воодушевление, с которым он ехал, сошло на нет. Стало тоскливо и грустно — настроение
соответствовало пасмурной погоде, мелкой мороси, накрапывающей с неба.
Вернувшись к машине, Юра переобулся в сапоги, достал из багажника лопату и закинул её на
плечо. Переступив через ржавые листы того, что когда-то было створкой ворот, пошёл вглубь
пионерского лагеря «Ласточка» имени пионера-героя Зины Портновой.
Шаг вперёд становился шагом назад — обратно по временной шкале, в полузабытое прошлое, в
счастливое время, когда он был влюблен. Под ногами темнели покрытые трещинами плиты,
вокруг шумел встревоженный дождём лес, а в памяти вспыхивали солнечные зайчики и бежали
по старой лагерной аллее всё быстрее и быстрее, в последнее лето детства.
Он остановился неподалёку от перекрёстка. Налево уходила дорожка в столовую, направо —
тропинка в недостроенный корпус, а прямо в центр лагеря вела некогда широкая аллея пионеров-
героев. Вокруг грудились сломанные плиты, но возле клумбы, в самом центре перекрестка,
уцелел крохотный пятачок.
«Ведь это же было здесь! Да, точно, на этом самом месте!» — улыбнулся Юра, вспомнив, как
поздней ночью, пока весь лагерь спал, чертил белым мелом самую красивую на свете букву — «В».
Тогда, следующим утром, идущие на завтрак ребята гадали, что это за контур вокруг буквы?
Рылькин из второго отряда смекнул:
— Это ж яблоко, ребят!
— Что за сорт яблок такой на «В»? Вадимовка, может? — предположил Вася Петлицын.
— Сам ты Вадимовка! Васюган это! — оспорил Рылькин и, глядя на Петлицына, захохотал: —
Васюган! — А Васька вдруг раскраснелся.
Никому и в голову не пришло, что вместо контура яблока здесь должно было быть сердце. Это
Юрка, узнав среди ночных шорохов звук любимых шагов, так застеснялся, что рука его дрогнула,
и получилось то, что получилось: яблоко.
Поддев носком сапога обломок плитки, Юра огляделся вокруг. Время не пощадило ни аллею, ни
клумбу. Везде валялись ржавые перекрученные балки — остатки каркаса ворот, гнилые доски и
щепки, куски кирпича… Куски кирпича! Он схватил тот, что поострее, и присел на корточки.
Уверенным движением начертил огромную, красивую, с завитушками «В» и заключил её в
сердце. Снова в кривое и кособокое, но его, Юркино, сердце. Циничный взрослый Юра унял скепсис
и мысленно кивнул себе юному — пусть то, что должно здесь остаться, останется.
Воспоминания влекли его дальше по аллее пионеров-героев. Вдалеке виднелась широкая лестница
в три ступеньки, ведущая к главной площади лагеря. Запустение, царившее на аллее, напомнило
Достарыңызбен бөлісу: |