Глава 6. Беседы о личном и неприличном

Володя замялся, снова поправил очки, хотя те были вполне на своём месте.
— Ну… не совсем. Если честно, то я всегда был очень застенчивым, мне довольно сложно сходиться
с людьми, общаться, дружить. А дети… У меня мама работает воспитателем в детском садике, она и
посоветовала пойти вожатым. Сказала, что, если я хочу научиться находить общий язык с людьми,
лучше начинать с детей — они раскрепощают. — Он снова замолчал, и Юрка подумал, что, если
Володя сейчас опять поправит очки, придётся стукнуть его по руке. — На самом деле толку больше
от тебя. В смысле, ты лучше находишь с ними общий язык.
Юрка гордо расправил плечи, но тут же их опустил:
— Это наша общая заслуга, — сказал он. — Я ведь тоже не люблю возиться с мелкими, то есть не
умею. Но чтобы помочь тебе, вот… Кстати, вспомнил! Вчера после ужина топал в отряд и увидел
Олежку. Сидит у площади один, плачет, я подхожу, спрашиваю, что случилось. Его, оказывается,
всё это время ребята дразнили из-за картавости, а теперь, когда у него почти что главная роль,
подтрунивать стали, мол, он не справится. Бедняга и так стесняется, а тут ещё от ребят слышит
всякое, вроде «Как же ты собираешься выступать, если так ужасно картавишь!».
— Прямо так и сказали? Кто?
— Не знаю, кто. Я и так-то Олежку понимаю через слово, а тут он хныкал, я половины не разобрал.
В общем, Володь, я подумал, а правда, он же очень плохо выговаривает все эти слова, типа
«партизаны», «борьба» и прочее…
— «Картавый на главную роль»… — угрюмо повторил Володя. — Роль, конечно, не главная, просто
текста много… Но он сам просился, и я думал, это, наоборот, придаст ему уверенности в себе. Надо
что-то сообразить, но роль забирать нельзя, Олежка очень расстроится, так старается ведь… Есть
идеи?
— Есть, об этом и хотел сказать! Давай, пока он не успел выучить все слова, перепишем его
реплики, чтобы слов с буквой «р» было как можно меньше?
И они принялись переписывать, заменять слова с «р» на синонимы. Работы было не так и много, но
она оказалась такой сложной для них, что за один день они продвинулись совсем недалеко и поняли
— нужно больше времени. И тогда Володя спросил Юрку, не будет ли тот против, если он попробует
отпросить его с тихих часов, но при одном условии — Юрка в это время ни на шаг от Володи не
отойдёт.
Юрка так обрадовался, что подпрыгнул на карусели:
— Конечно! Конечно, хочу!
Мало того что он перестанет по два часа валяться в палате, не зная, чем себя развлечь, это время
будет только их с Володей, личное! Зачем он вообще спросил — ответ же очевиден. Но радость
быстро угасла, стоило Юрке вспомнить строгий голос Ольги Леонидовны и её нарекания: «Ребёнок
всегда должен быть занят делом, вожатый всегда должен знать, где он находится и что делает». Но
вожатая у него Ира, а не Володя. Юрка поник. Отпустить оболтуса Конева с тихого часа? Как же!
Это совершенно невозможно, зачем только Володя его дразнит?
— Текста у нас немного, — тем временем вслух размышлял Володя, — но это очень сложно и
ответственно, важная роль всё-таки. Времени на вдумчивую переделку совсем нет, а сдать его
нужно как можно скорее! Сам подумай, сколько часов нужно? Шесть-восемь навскидку, но где их
взять? Не во время же репетиций или тем более не во время работы с пятым отрядом.
— Да, но текст — это текст. Даже если дадут добро на переписывание, меня отпустить — совсем
другая история, — Юрка совсем скис.
— Я тебе, наверное, секрет открою, но в нашем лагере есть дети, освобождённые на тихий час.
Удивительное дело. В моём лагере никогда никого не освобождали, но, видимо, времена меняются.
Потом, мне тебя давали не как актёра, а как помощника. И вот теперь помощь по-настоящему
нужна. Лишить тебя соревнований, общественной работы или дискотеки они не могут, заставить
писать во время репетиции — тоже, ты нужен мне.
— Мне кажется, что всё равно не сработает.
— Я со старшим вожатым поговорю, а ещё Лену попрошу поддержать, она же со мной работает, всё
видит и знает. — Володя, конечно, заметил перемену в его настроении и весело потрепал за
плечо. — Попытка не пытка. Посмотрим, какой из меня дипломат.
И уже следующим утром на планёрке Володе пришлось просить у Ольги Леонидовны разрешение
забирать Юрку с тихого часа. А получить его оказалось ой как непросто.

Днём, шагая после отбоя к детской площадке, Володя, привыкший под окнами пятого отряда
говорить тихо, почти кричал:
— Ты представляешь, Юр, полчаса этот вопрос обсуждали всем вожатским составом, еле уговорил.
Ольга Леонидовна согласилась не сразу, но, вообще-то, было видно, что она не особенно против —
когда она против, гром гремит в ясном небе, — но спросила мнение старшего вожатого и для
проформы остальных. Они покивали, мол, тоже согласны, и неудивительно — им не всё ли равно,
мне же текст переписывать? Тут вмешалась Ирина и как давай нести какую-то околесицу, мол,
наоборот, публичное выступление пойдёт Олеже на пользу, якобы оно простимулирует его к тому,
чтобы усерднее заниматься с логопедом! Я чуть со стула не свалился — это же бред и бред для
Олежки опасный! И ладно бы она действительно так считала, ладно бы о нём заботилась, но ведь
это не так. Она мне палки в колёса ставит!
Володя до сих пор не мог с ней помириться. Он несколько раз пытался извиниться, но Ира, не давая
ему досказать, заканчивала разговор. Володя расстраивался и не раз грустно признавался Юрке,
что разлад с Ирой его очень волнует. А на планёрке, что бы там ни говорила Ирина, Ольга
Леонидовна оказалась более чуткой к проблеме Олежи и всё-таки дала разрешение Володе.
— Правда?! Можно официально не спать?! — Юрка не мог поверить.
Они как обычно сидели на детской площадке. Юрка от радости ударил ногой по земле и закружил
карусель. Пушинки одуванчиков до того момента парили над землёй, лишь изредка поднимались
выше колена и лезли в нос. Теперь, растревоженные ветром, они заметались по воздуху бешеным
роем.
Разом, будто по команде, парни ударили ногами в землю и остановились. Пушинка попала Юрке в
горло, он закашлялся и, ослеплённый выступившими слезами, глупо хлопая глазами, заозирался
вокруг и поразился красоте этого места. Он будто впервые его увидел. На земле белыми
поломанными зонтиками кружили и лениво оседали на траву одуванчики. Зонтики на земле, и в
небе тоже парили зонтики — неподалёку от лагеря был аэродром. Над «Ласточкой» каждый день
пролетали белые самолёты, из них прыгали белые десантники, раскрывали белые парашюты и
опускались вниз, учились приземляться. Смотрелось это нереально красиво. И как Юрка не
замечал этого раньше?
Приглядевшись, он понял, что в этом месте красиво всё и Володя очень красив. Особенно сегодня,
сейчас, когда сообщил эту прекрасную новость и вдруг, радостный, растрёпанный и румяный,
засмеялся так заразительно, что и Юрка захохотал. Он никогда не видел Володю таким счастливым.
Юрка, наверное, и сам никогда не был так безотчётно счастлив — ему разрешили уходить с тихого
часа, а это значит, что теперь они могут быть вместе сколько угодно времени. И с тех пор каждую
свободную минуту они тратили на переписывание сценария — нужно было поскорее его закончить
и отдать учить Олежке.
Но им всё время что-то мешало. Почти целый день выпал из-за той самой Юли из пятого отряда,
которая страшно хотела к родителям. Времени было жалко, но Юрка старался отнестись к её
проблеме с пониманием. Как-никак, ему самому в первую свою смену очень сильно не понравилось
в лагере. Юрка искренне не понимал, что он тут делает и за что его сюда отправили, думал, что в
наказание, и тоже рыдал, поменяв мнение о лагере на диаметрально противоположное только под
конец смены. А у Володиной Юли случилась такая истерика, что её пришлось успокаивать обоим
вожатым, педагогу Ольге Леонидовне и медсестре. А к вечеру Володя вымотался так сильно, что
Юрка отпустил его вместо посиделки спать.
Второй выпавший день был родительским. Вдвойне обидно то, что прошёл он сумбурно и быстро. А
ведь Юрка, сказать по правде, ждал его не меньше, чем все остальные ребята. Вот вроде бы мама
только обняла, как уже начался отрядный концерт. Только погуляли по лагерю, как уже обед.
Только поиграли в ручеёк, как опять покормили. Только мама в команде с другими мамами затеяла
соревнование по прыжкам в резиночки — взрослые против девчат, как уже пришла пора прощаться.
Всем, и взрослым, и детям, казалось, что они и парой слов не успели перекинуться с родными,
Юрка не исключение, только про театр рассказал. Хотелось поделиться радостью, что он
познакомился с замечательным парнем Володей и подружился так крепко, что теперь не знал, как
без него и дня прожить. Мама бы, наверное, обрадовалась такой новости — наконец сын одумался,
общается не с какой-нибудь шпаной, а с настоящим комсомольцем. Но Юрка раскрыл рот и
смутился, не зная, как правильно передать свои чувства и как вообще охарактеризовать их.
А что ещё говорить маме? Кормят сытно, но не очень вкусно? Будто она сама не знает, как и что
бывает в лагере.
Перед тем как сесть в автобус, мама чмокнула Юрку и осторожно спросила:
— Ты уже с кем-нибудь подружился из девчат? Ни с кем меня не познакомил…

— Вот Ксюша, её приглашу потанцевать, — ответил Юрка, сконфуженно тыкая пальцем в
Змеевскую. Ему стало очень неловко. Мама ни разу до этого не говорила с ним о девушках.
К вечеру вымотался теперь он. Юрка, конечно, спать не пошёл, но корпеть над сценарием ни
желания, ни сил не было. И они с Володей просто сидели на каруселях и болтали о всякой всячине.
Зато за проведённое вместе время они успели подружиться по-настоящему и иногда даже делились
друг с другом личным. Но чаще они не болтали, а раскладывали тетради и бумажки на колени,
склонялись над ними и начинали мозговой штурм. По крайней мере, пытались его начать.
— Так… «борьба», «борьба»… — Володя задумчиво грыз ручку, проговаривая каждый звук и как бы
смакуя «р», — «бор-р-рьба»…
— Бой, битва, — Юра выдал пару синонимов и подавил чудовищный зевок.
Сегодня они засиделись. Солнце палило особенно сильно, Володя прятался в тени растущей рядом с
каруселью черёмухи и не высовывал оттуда своего — в чём Юрка убеждался раз от раза, —
красивого носа. Сам же Юрка весь день не снимал любимой импортной красной кепки. Его лоб
вспотел, застёжка больно давила на затылок, но Юрка стойко терпел неудобства, боясь даже в тени
получить солнечный удар.
Несмотря на жару, работа спорилась: за этот тихий час они сделали больше, чем за два предыдущих
дня вместе взятых. Но оставалось ещё много. Юрка устал, шея и руки затекли — полчаса просидел,
почти не шевелясь. Но он не жаловался: это дело казалось ему куда более важным, чем какие-то
страшилки. Хрустнув шеей, он встал с каруселей и зашагал вокруг них, разминая затёкшую спину.
— Да, «бой» — хорошо, — бормотал Володя, не отрывая взгляда от тетради. — «С врагом»…
— Бой с врагом, битва с недругом, неприятелем… Как-то по-дурацки звучит.
— И всё с «р», — согласился Володя.
— Захватчик! — осенило Юрку, он остановился, значительно подняв палец вверх.
— Точно! — Володя выглянул из-за бумаг, сверкнул очками и улыбнулся. — А… нет, подожди. В
соседнем предложении «захватчик», и оттуда его нельзя убирать.
— Как это нельзя? А ну, дай посмотрю. — Юра плюхнулся на сиденье рядом с ним и выхватил
тетрадку.
Володя пододвинулся к нему и попытался заглянуть в листы. Достал ручку, хотел ткнуть ею в текст.
Но Юрка, не подумав, оттолкнулся ногой, и карусель закружилась. Володю качнуло, он повалился
на Юрку так резко, что жёсткий козырёк красной кепки больно ткнул Володю в лоб.
Листы медленно повалились на землю и разлетелись на лёгком ветру. Провожая их взглядом,
вожатый посмотрел на свои ноги и покраснел.
— Ой, — прошептал он. Лишь бросив взгляд вниз, Володя понял, что уже почти минуту держится за
Юркину коленку, и резко убрал руку.
— И-извини. — Юрке почему-то тоже стало неловко. Он смущённо кашлянул и как бы между делом
перевернул кепку козырьком назад.
— Как странно ты её носишь. — Это замечание, как и деланно бодрый тон Володи, показалось
глупым.
— Я и не ношу. Ну, то есть ношу, но сегодня жарко, а сейчас пришлось, чтобы ты… ну чтобы не
стукнуться… ну… — он совсем замялся, а потом резко сменил тему: — А что, не нравится?
— Да нет, тебе хорошо. Чёлка так смешно торчит. Вообще, клёвая кепка! И джинса у тебя тоже
клёвая, и поло. Я помню, ты так потрясно оделся на дискотеку… На которую так и не пошёл.
— Ну да, это всё импортное. — Юрка аж загордился собой — он никогда и не сомневался, что
шмотки у него отличные.
— Где это богатство достал?
— У меня родственники живут в ГДР, оттуда привозят. А вот кепка, кстати, не немецкая, а вообще
американская.
— Клёво! — воскликнул Володя.

Польщенный, довольный собой Юра принялся в подробностях рассказывать о происхождении своих
любимых импортных вещей. Правда, о том, что джинсы у него так себе — не американские, а
индийские, уточнять не стал.
— Там, в Германии, ты знаешь, не только одежда обалденная.
— Да, знаю, и техника тоже, и машины. Как-то в журнале я видел такой мотоцикл!.. — Володя
округлил глаза.
— В журнале… Да, журналы там такие, каких в СССР никогда не будет.
— Во даёшь! Я ему про мотоцикл, а он про журналы. Не очень-то на тебя похоже.
— Ты просто не видел их и не знаешь, о чём говоришь. Там тако-о-ое! — Юрка заговорщицки поднял
и опустил брови.
— Ну что, что?
— Не скажу.
— Юра! Что за детский сад вторая группа? Говори.
— Ну, хорошо, скажу, но по секрету, ладно?
— Честное комсомольское.
Юрка с прищуром посмотрел на него:
— Могила?
— Могила.
— Весной к нам дядя приезжал, всякого навёз: шмотки, естественно, маме косметику, папе там кое-
что и журналы. Ну, обычные журналы, только на немецком, с одеждой и всяким в дом. Ну и вот.
Вечером меня отправили спать, а сами закрылись на кухне. Мама быстро ушла, и дядя остался с
отцом вдвоём. Моя комната как раз ближняя к кухне, там хорошо разговоры слышно… А тут они
уже того, датые, заговорили совсем громко, так что я каждое слово разобрал. В общем, лежал я,
слушал. Оказалось, что дядя и отцу журналов привёз, только, кхм… других. А потом, когда остался
дома один, я эти журналы нашёл.
— И о чём там пишут? Антисоветское что-то? Тогда такие журналы держать дома опасно.
— Да нет же! Я немецкий пока не так хорошо знаю, чтобы читать бегло. Да и текста там совсем не
было, одни картинки. Фотографии. — Юрка наклонился к Володе так близко, почти касаясь губами
уха, его голос опустился до шёпота. — Женщин!
— А-а-а… Эм… Ну да, знаю, что есть такие журналы… — Володя отсел от Юры на расстояние
вытянутой руки, но не тут-то было — Юрка почти прижался к нему и захрипел в самое ухо:
— Они там с мужчинами… Ты понимаешь, с мужиками! Они там…
— Юр, не надо, я понял, — Володя снова отсел.
— Представляешь! — произнёс Юрка восторженным шёпотом.
— Представляю. Давай закроем тему? Это не для пионерлагеря всё-таки.
— Неужели тебе неинтересно? — расстроился Юрка.
— Если скажу, что совсем не интересно, то совру, но… это не зря запрещено, это очень, очень
неприлично! — Володя поднялся и отошёл на пару шагов.
— Слушай, там непонятное есть, Володь. — Юрка снова оживился. — Я кое-что необычное видел…
Вот ты старше и должен знать. Я одно хочу понять, взаправду ли там было сфотографировано или
это, может, рисунок такой…
— Юра, — Володя метнулся к нему и прошептал на ухо, — это называется «порнография»! Ты
находишься в лагере, я вожатый, и вожатый сказал тебе — смотреть такое нельзя, это разврат!
— Так ты и не смотришь, и я не смотрю. Я просто рассказываю, что там. Объясни, это просто
неправильно, или невозможно, или, может быть, это ненастоящее?
— Чёрт возьми, Юра!

— Ну Володь… ты мне друг или как?
— Друг, конечно, — Володя покраснел и отвернулся.
— Тогда скажи… Есть вот как обычно — тут всё ясно. — Юрка взволнованно затараторил. — Но там
на нескольких фотографиях показывали, как он её не туда… понимаешь, а в то место… ну, на
котором сидят!
— В стул? — Володя вроде бы пошутил, но лицо его было не просто серьёзным, а злым.
— Ну перестань! Я только узнать хочу, так делать вообще возможно или нет?
— «Перестань»? — ядовито передразнил его Володя. — Юра, ты перегибаешь палку. Всё, закрываем
тему! Ещё слово, и я уйду, и будет Олежка «плизывать к больбе с влагом», и я скажу ему, что всё
из-за тебя!
Разговор прервался горном, оповещающим, что тихий час кончился.
— Тебе ведь и так надо уходить… — обиженно пробубнил Юрка.
На полднике, вполуха слушая возбуждённую болтовню о предстоящей Зарнице, Юрка маялся всего
одним делом — жалел о том, что стал спрашивать Володю о таком. Володя даже не смотрел в его
сторону, а если его взгляд случайно падал на Юркин угол столовой, выражение лица вожатого
сменялось с серьёзного на брезгливое. Или Юрке казалось? Всё ему что-то да кажется — например,
что они с Володей стали настоящими, действительно близкими друзьями. Но теперь его реакция,
лёд в обычно тёплом голосе доказали, что между ними могло быть всё что угодно, только не
дружба. Странная тоска охватила Юрку. Они вроде бы не ссорились даже. Так, повздорили, какая
ерунда. Ерунда, а Юрке больно и стыдно теперь.
Задумчивый и печальный, он отправился на репетицию, по дороге посыпая голову пеплом: «Сам
виноват. Вот дурак! С такими вопросами к комсомольцу. И не просто к комсомольцу, а к такому
оранжерейному, как он. Ну и зачем? Лучше бы спросил у ребят со двора. Они, может, и обсмеяли
бы, но им хотя бы было интересно!» Пусть Юрка говорил о таком, но эта тема в первую очередь
очень личная, а значит, он делился с Володей своим личным, вернее — пытался поделиться. Но
куда уж ему, Коневу, обычному оболтусу, что общается со всякими хулиганами, до такой элиты, как
Володя? Вот он его и оттолкнул, и пристыдил, а потом, как контрольным, добил этим взглядом. Не
целился, а попал, Юрку аж качнуло.
Он вспомнил всё это и остановился на полпути: «Почему я спрашивал об этом именно его? Для
чего? Чтобы зыркал или чтобы понял? А ещё говорит, что друг! Ага, как же! Врун он, а не друг!
Друзья так уж точно не поступают!»
На площадке у эстрады как всегда было людно. Девчонки из второго отряда чертили мелками на
асфальте какую-то карту, рыжий ушастый Алёшка Матвеев крутился возле них, что-то им советовал
и подсовывал мелки.
— Что это вы делаете? — окликнул его Юрка.
— Как что? К Зарнице готовимся. Вот, рисуем карту для главного штаба. Олька так здорово
придумала — в главном штабе будет своя разведка, и мы на карте будем разведданные отмечать,
где какой отряд.
— Так дискотека же сегодня вечером, карту затопчут.
— Это ничего, завтра просто обведём. Так ведь быстрее, чем с нуля рисовать, — затараторил
Алёшка. — А ты не хочешь к нам в разведчики?
— Не хочу.
Только Юрка отвернулся и только сделал пару шагов к кинозалу, как Алёшка вдруг оказался за
спиной и схватил его за плечо.
— Конев, ну ты всё-таки подумай.
— Алёш, никто меня в главный штаб не возьмёт, я со своими буду. Ты давай, это… иди, занимайся
своими делами…
— Почему не возьмут? Возьмут, если попросишься. Попросись, Юр! У тебя вон какие ноги длинные,
ты бегаешь быстро…
Алёшка упрямо семенил за ним следом, норовя то ли подножку подставить, то ли под локоть
схватить. Запыхался, сопел и топал, в общем, всячески старался обратить на себя внимание.

— Алёша, ну как же тебя много! — простонал Юрка. — Ладно, я подумал.
— Да? И что же?
— Дай мелок.
— На, — Алёшка протянул коробку, Юрка взял один.
— Спасибо. Не пойду. Со своими буду.
— А мелок-то тебе зачем?
— У меня кальция в организме мало, буду есть. О, тебя там зовут, слышишь?
— Да? Кто? Ой, Оля. Ну, я пошёл, а ты всё-таки ещё подумай.
Может, зря отказался от разведки? Бегал бы завтра по полю, нашёл бы повод остаться с Володькой.
Он ведь опять будет нервничать, что какие-нибудь пухляки Сашки скатятся в траншею, поломают и
ноги, и руки, и саму траншею. Конечно, вторая вожатая не оставит Володю в одиночестве, но
совершенно точно, что Юрка тоже будет ему нужен, это совершенно точно, совершенно!
«Да больно надо! — запротестовала Юркина гордость. — Бегаешь вокруг него, суетишься, как
Алёшка, а ему всё равно. Я ведь не ради себя с этими дурацкими страшилками и театром старался,
а он только фыркает и поучает. Вот и обойдётся! Никуда больше не пойду. Ни-ку-да! Тем более на
репетицию. Нечего было так зыркать, пусть теперь сам возится со своим дурацким спектаклем, а я
никуда не пойду!» — и не пошёл. Развернулся на крыльце и дал дёру обратно через танцплощадку к
теннисным кортам, где по расписанию собирался играть первый отряд.
Кортов было целых два, плюс столы для настольного тенниса. Первый отряд во главе с Ирой
Петровной присутствовал почти в полном составе — кроме Маши и девочек ПУК. Кто-то играл в
бадминтон, кто-то болел, а кто-то просто околачивался в обтянутой сеткой-рабицей коробке корта.
Юрка любил, навалившись спиной на сетку, качаться на проволочных ромбах и смотреть, как
играют другие. Но сегодня он не планировал болеть, он планировал всех победить и выместить всю
злобу на воланчиках.
Завидев его издалека, Ванька и Миха синхронно замахали руками, приглашая к себе в команду.
Юрка-то был игроком хоть куда, а вот эти двое ни разыгрывать, ни отбивать толком не могли, в их
команду шёл только тот, кто любил проигрывать. Юрка не любил, но и к другим ребятам проситься
не стал, молча схватил ракетку и сделал подачу. Воланчик порхнул к соперникам и стукнул Иру
Петровну по лбу.
— Извините! — выкрикнул Юрка.
Ожидая, что Ира Петровна тут же устроит ему нагоняй, он поостерёгся делать новую, «чистую»
подачу, но вожатая весело подмигнула и отвернулась.
После той сцены в Володиной комнате Ира сторонилась Юрки, а когда им приходилось бывать и
делать что-нибудь вместе, она становилась тише воды и ниже травы. Юрка, разумеется, не
собирался никому рассказывать об увиденном, но, судя по её ангельскому поведению, Ира считала,
что он способен на кляузничество и шантаж.
Юрка дулся про себя: «За кого она меня принимает?» — но вслух даже не заикался. В конце концов,
такое положение дел его устраивало: вожатая прекратила беспричинно делать из него виноватого и
крайнего, и в итоге между Юркой и Ирой Петровной воцарился хрупкий и неловкий, но мир. Чего
нельзя было сказать о её отношениях с Володей.
Едва Юрка припоминал об этом, как в воображении тут же всплывала и расцветала всеми красками
та отвратительная сцена в театре — Ирино белое лицо, дрожащие руки, слёзы ярости в глазах и зло
сощуренный Володя напротив. «Ох, не простит ему Ира Петровна, такое точно не простит…» —
посочувствовал Юрка и тут же сплюнул досадливо — опять он вспомнил о Володе!
Володя везде, даже там, где его быть не может. Сейчас он точно занимался с актёрами в кинозале,
а Юрке казалось, будто вон за теми кустами мелькнула его фигура.
Игра продолжилась. Юрка махал ракеткой так, будто собирался не воланы отбивать, а порубить на
щепки солнечные лучи. Лучи остались в целости и сохранности, но мошкары всклокоченный и
потный Юрка поубивал прилично.
Их команда вела счёт. Ванька и Миха почти всю игру простояли на месте, Юрка же скакал как
угорелый и, прежде чем отправить волан в победный полёт — можно снова Ире Петровне в лоб, —
он обернулся и снова среди кустов увидел Володю.

Теперь это точно был он. Задумчивый, с робкой улыбкой на губах, Володя приблизился к коробке
корта, но, остановившись в метре от входа, не решился зайти внутрь. Вместо того, шагнув Юрке за
спину, замер за сеткой, просунув пальцы между металлическими ромбиками.
— Юр, ты почему не пришёл? — спросил негромко, но Юрка расслышал.
Не глядя, он отбил воланчик и вплотную приблизился к сетке, с вызовом посмотрел Володе в глаза.
— У меня всё равно нет роли, что мне там делать?
— Как это — что делать? — Володя грустно посмотрел на него, но, качнув головой, собрался и
объяснил привычным «вожатским» тоном: — Ольга Леонидовна велела — есть у тебя роль или нет,
ты должен приходить на каждую репетицию. Ты мне помогаешь, а я за тебя отчитываюсь.
— Ну и отчитывайся, я-то тут при чём?
— Уже домой захотелось? Тебя ведь и глазом не моргнут — выгонят.
— За что меня выгонять? Я играю со своим отрядом и, кстати, со своей вожатой. Ира Петровна тут
как тут, она подтвердит.
В ожидании ответа, которого так и не последовало, Юрка постучал ракеткой о мысок кроссовки,
оглянулся по сторонам и потопал к лавке взять стаканчик кипячёной воды. Володя отправился
следом за ним.
— Ты обиделся на меня, — догадался он и потупился виновато.
— Вот ещё! — фыркнул Юрка. — Не обиделся. Просто понял, что с тобой можно говорить далеко не
обо всём.
— Это неправда! Говори, о чём хочешь!
— Ага, конечно, — Юрка отвернулся, стал пить воду.
— Ну чего ты? Я… знаешь что, Юр? — Володя задумчиво провёл ладонью по сетке — та тихонько
звякнула. — Я ведь тоже видел такие журналы.
— Да ну? И откуда они у тебя? — Юрка обернулся и недоверчиво уставился на него.
— Я в МГИМО учусь, там есть ребята, у которых родители дипломаты, они иногда умудряются
достать…
— Где?! — Юрка аж крикнул. — В МГИМО?!
— Да. Только очень прошу: про журнал никому ни слова! Юра, это очень серьёзно. Если о подобном
появится хоть один даже самый глупый слух, меня турнут.
— Да ну, быть не может!
— Очень даже может. Однокурсник, который носил тот журнал с собой, попался на этом. Месяца не
прошло, как его отчислили.
— Ну если вылететь так легко, как ты поступил? Ты что, блатняк?
— Вот ещё! Думаешь, сам не смог?
— Не в уме дело, туда же пробиться почти невозможно: и конкурс большой, и уж больно «идейным»
надо быть. Разрешения собирать: комсомольского совета школы, райкома комсомола, райкома
партии, на все заседания ходить…
Слушая его, Володя кивал, а Юрка продолжал перечислять, загибая пальцы, сколько всего нужно
сделать, где состоять, в чём, как и сколько раз участвовать, куда ходить. И вдруг осёкся — кто,
кроме Володи, вообще может туда поступить?
— Ну… Честно сказать, приняли меня еле-еле, — скромно улыбнулся тот, когда Юра соизволил
закончить. — На медкомиссии завернули, представь, из-за зрения. Я давай спорить — в военкомате
же пропустили, для армии я годен, а тут учиться не берут. В общем, история долгая и
неинтересная.
— И как оно — там учиться, сложно?
— Не сказать, что легко, главное — интересно. Я почти каждый день в общежитие к ребятам
забегаю, они такие весёлые посиделки устраивают.

— Чай пьёте? — Юрка припомнил Володе его возмущение и насупился.
— На посиделках есть всё, — ответил Володя шёпотом.
— И разврат? — Юрка прищурился.
— Что ты, мы же комсомольцы! — Володя взглянул строго, но тут же улыбнулся: — Да ладно, я
шучу. Всё есть: преферанс, девушки, портвейн, самиздат.
— Погоди, какой ещё портвейн? У вас и алкоголь есть? — Юрка теперь тоже шептал. — Где вы его
берете? Когда наша соседка замуж выходила, на свадьбу даже бутылки водки добыть не смогли,
спирт пили — батя с работы утащил.
— Это я его так называю — «портвейн», — Володя принялся объяснять. — Мой одногруппник возит.
Он живёт в деревне в области, там у него варят отличный самогон. По вкусу кому-то коньяк
напоминает, мне — портвейн. Быстрей бы этот сухой закон кончился. Страшно за Мишку, рискует
всё-таки.
В этом диалоге потерялась Юркина обида. Он забыл о ней так быстро, будто ни её, ни разлада, ни
даже повода ссориться никогда не было. Будто они, откровенные как всегда, сейчас говорили о том
же, о чём всегда, и вели себя, и выглядели при этом обычно: Юрка — растрёпанный и
заинтересованный, Володя — аккуратный и чуть надменный. Было только одно отличие: высокая,
почти до самого неба сетка, натянутая между ними.
— Пойдём на репетицию, Юр? После неё расскажу всё, что захочешь, — предложил Володя. Его
лицо посветлело, морщинки на лбу разгладились. — Только Ирине сообщи, что уходишь со мной.
Юрка кивнул. Сбегал к Ире, отпросился, косясь на крутящегося рядом физрука, положил ракетку
на скамью и вышел с корта.
— То есть ты так вот всех там бросил и пошёл искать меня? — поинтересовался он, когда свернули с
главной площади к танцплощадке.
— Я Машу оставил за главную. Она, конечно, молодец, но не сможет провести репетицию, а
поработать сегодня надо усердно. Завтра занятий не будет.
— Точно. Завтра же Зарница, — расстроился Юрка.
Ведь это значило, что сегодня из-за приготовлений к игре им не удастся побыть вдвоём: после
репетиции Юрка будет занят пришиванием погон, а на вечер у первого отряда запланирован смотр
строя и песни. А завтра все работники и отдыхающие лагеря с раннего утра до самой ночи будут
всецело поглощены масштабной игрой. Всё-таки зря Юрка не отправился разведчиком в штаб.

жүктеу/скачать 1,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: