Возвращение в «Ласточку» у него в багажнике действительно лежала лопата. А почему бы и нет, ведь держать её там

Глава 10. Вечер поцелуев
Работать в одиночестве и тишине оказалось действительно продуктивно. Сам того не ожидая, Юрка
закончил переписывать реплики Олежкиного героя так скоро, что умудрился не просто явиться на
репетицию, а успеть за несколько минут до начала. Радуясь одной только мысли, что сценарий,
наконец, закончен, Юрка вбежал в кинозал.
Внутри было почти пусто. В зале присутствовали только двое: Маша и Володя, тогда как остальная
труппа ещё не закончила общественно полезную работу и сновала с лопатами, мётлами и тряпками
по лагерю. Размахивая бумажками над головой, Юрка бросился к сцене. Сосредоточенный лишь на
том, чтобы не запнуться и не рухнуть со всей своей ста семидесяти пяти сантиметровой высоты, он
не сразу осознал, что в театре что-то поменялось.
Резко остановившись, Юрка посмотрел на сцену и скривился от незнакомого жгучего чувства —
Маша играла на пианино, а Володя склонился над ней и слушал. Юрка будто очнулся ото сна. Он
навострил уши и чуть не выронил листы сценария из рук — исполняла Маша отнюдь не «Лунную
Сонату», а другую, более красивую, более любимую и гораздо более ненавидимую Юркой мелодию.
Незнакомое чувство ужалило ещё больнее, когда он со скрипом и трудом узнал Чайковского,
«Колыбельную». Ту самую пьесу, которую они обсуждали с Володей, ту самую, с которой Юрка
провалился на экзамене.
Маша играла её неправильно. Маша играла её отвратительно, будто не видела нот: то торопилась,
где не следует, то медлила, а то и вовсе промахивалась по клавишам. Звуки то сплетались в
гармонию, то скручивались в какофонию, и от этого кошачьего концерта у Юрки заболела голова. А
Володе, судя по всему, нравилось. Расслабленный, он стоял, положив локти на верхнюю крышку
пианино, и кивал. Довольная собой Маша, отрывая взгляд от клавиш, влюблённо поглядывала на
него и улыбалась.
— Неплохо, но нужно потренироваться ещё, — мягко сказал худрук, когда она закончила. — Но
времени осталось мало. Думаешь, справишься?
Маша кивнула:
— Тогда я начну тренироваться прямо сейчас, пока вы репетицией заняты. Ладно?
— Конечно, — ответил Володя.
— Гкхм!.. — кашлянул Юрка как можно громче, чтобы обозначить своё присутствие.
Заметив его, Володя тут же расправил плечи.
— О, привет! Принёс законченный сценарий?
— Да, — сухо ответил Юрка.
— Отлично. Знаешь, я нашёл тебе роль.
— Откуда ты её взял?
— Она была всегда. Просто ты не удосужился прочитать сценарий до конца. — И ведь Володя был
прав. Зацикленный только на Олежкином тексте Юрка совершенно забыл о других ролях. —
Гестаповец Краузе. Роль второстепенная, но важная. Текста мало, но нужно, чтобы завтра он от
зубов отлетал. Думаешь, справишься? — повторил он те же слова, что и Маше. Юрку передёрнуло.
Он не хотел. Немца, даже впоследствии убитого, играть было неприятно, в душе это расценивалось
Юркой чем-то вроде предательства, хотя он понимал, что сильно преувеличивает. Но всё-таки его
бабушка потеряла мужа, мама — своего отца, а он сам — никогда, даже на фотографиях, не видел
деда. Но чтобы отказаться от роли, Володе нужно было это объяснить. А Юрке тем более не
хотелось сейчас, при Маше, рассказывать «жалобную» — как он пренебрежительно называл, —
историю семьи. Она обсуждалась на каждом семейном празднике, на каждой встрече с
родственниками и друзьями, каждый раз с новыми подробностями, так что Юрка вопреки всему
начал её стыдиться.
Ему казалось это каким-то пошлым, каким-то слишком еврейским, слишком похожим на истории
тысяч других семей, живших в то время в Германии и в других оккупированных странах. Бабушка
по многу раз рассказывала другим и самому Юрке о том, как потеряла деда и как потом искала его.
Юрка помнил наизусть, с каким трудом, едва успев до начала радикального холокоста, дед
несколько раз пытался выслать её, беременную, из Германии в Россию, как всё-таки выслал и
должен был приехать следом за ней, но пропал. Как она ждала его и как фанатично потом искала
через чудом выживших в Европе родственников. Как след привёл её в Дахау, чего она наслушалась

и какого страха натерпелась, но вопреки здравому смыслу до конца своих дней верила, что дед смог
оттуда сбежать.
Бабушка умерла, история больше не звучала, но, видимо, теперь настал Юркин черёд рассказывать.
С Володей он мог бы поделиться этим, но с Машей — нет, ни за что, никогда.
— Ладно, — вяло пробормотал Юрка, протягивая руку за бумажкой с текстом, переписанным из
Володиной тетрадки Володиной же рукой. И затянул уныло: — «Вы ведь из Ленинград? Ваш город
давно взят, и если фройлен согласится оказать небольшие услуги гитлеровскому командованию…»
— Нет, сейчас не надо, — оборвал Володя. — Выучи сначала, потом будем репетировать. Сейчас мы
будем тебе только мешать, так что… можешь быть свободен.
— То есть? — Юрка оторопело разинул рот. — Ты что, меня выгоняешь?
— Нет-нет! — поспешил оправдаться Володя. — Просто даю тебе заслуженный выходной. Можешь
поучить роль, можешь просто отдохнуть — ты же так много работал. Впрочем, поступай как знаешь.
Юрка, конечно, остался. Весь былой энтузиазм как ветром сдуло, настроение не просто упало, а
рухнуло. Даже когда Володя торжественно вручил новый сценарий пришедшему вскоре Олежке, а
тот заблагодарил их обоих и начал зачитывать реплики, никакой радости Юрка не испытал.
Когда в кинозале собралась вся труппа, ребята принялись прогонять отдельные сцены спектакля.
Володя со знанием дела командовал юными артистами, Полина и Ксюша с заинтригованным видом
о чём-то шушукались, а удручённый Юрка сидел на привычном месте в первом ряду и боролся с
желанием заткнуть пальцами уши. Маша, бренча на пианино, заучивала композицию, а Юрка не
мог слышать, как кто-то другой исполняет его конкурсное произведение.
Он столько раз играл «Колыбельную» раньше, что ощущал себя не исполнителем, а композитором.
Столько часов она звучала в голове, столько часов он провёл за фортепиано, запоминая и
экспериментируя, ища идеальное звучание и пытаясь угадать, каким это произведение представлял
сам композитор. Так много сил было отдано «Колыбельной», что Юрке казалось, будто она — его
собственная. А теперь её играл кто-то другой!
Маша. Она прокручивала её в голове, сживалась с ней, подстраивала биение своего сердца под её
темп и ритм, делала её музыкой своей души и своего времени. А самое страшное — она играла
«Колыбельную» только затем, чтобы угодить Володе, чтобы понравиться. И ведь ему нравилось! Он
то и дело отрывался от репетиции, подходил к Маше, удовлетворённо кивал и говорил что-то
негромко. Юрке казалось — хвалил.
Похоже, один лишь Юрка понимал, что Маша играет не так, как надо, играет плохо и совершенно
неправильно! Он знал, что мог бы сыграть куда лучше и Володе понравилось бы куда больше. Но
заставить себя даже приблизиться к клавишам было для него смерти подобно.
А Маша всё играла и играла. Заканчивала, начинала заново, снова заканчивала, снова начинала. И
Юрка, наконец, не выдержал.
Он забрался на сцену прыжком и еле сдержался, чтобы не захлопнуть крышку, прибив Маше
пальцы.
— Перестань! — выкрикнул он. — Хватит играть, говорю!
Маша убрала руки от инструмента и испуганно уставилась на Юрку. В зале воцарилась
напряжённая тишина. Все присутствующие побросали свои дела: Олежка замер, глядя в
скрученный трубочкой сценарий, как в подзорную трубу, Володя — в полуприсяде над креслом,
Полина и Ксюша — с ладошками у ртов, Петлицын — с гармонью в руках. Все повернули головы и
теперь пристально наблюдали за Юркой. Но ему было всё равно. Собой он больше не владел.
— Маша, это отвратительно! — раздражённо воскликнул он. — Ты играешь «Колыбельную» как
какую-то польку! Куда у тебя аккомпанемент летит? Почему он заглушает основной мотив? А
дальше что? Вот тут, — он ткнул пальцем в ноты, — должно быть нежнее. А педаль почему не
жмёшь? Ты вообще музыку не чувствуешь? Совсем не понимаешь, каким должно быть это
произведение?! — Он перевёл дыхание и чуть тише, но куда злее процедил сквозь зубы: — Маша, ты
полная бездарность!
Первые пару секунд она, замерев, переваривала услышанное, затем губы у неё задрожали. Юрка
прочитал по ним «Кто бы говорил», но Маша не могла произнести это вслух, лишь беспомощно
хватала ртом воздух. А потом тихо заплакала.
— Реви сколько хочешь, это не меняет дела! — заявил Юрка и тут же почувствовал, что его берут
под локоть и тянут в сторону.

— Пойдём выйдем, — прошипел Володя, утаскивая его со сцены, а после — к выходу из кинозала.
Они отошли к боковой стене эстрады, так, чтобы их нельзя было услышать в открытые окна
кинозала.
— Юра, что это такое?! — разозлился Володя. — Как это понимать?
Но Юрка, насупившись, молчал.
— Ну ты дал! Не находишь, что это уже чересчур? — чуть спокойнее сказал Володя.
Он навалился спиной на стену и устало закрыл глаза. А Юрка ощутил такое опустошение внутри,
что был не в силах даже повысить голос.
— Хватит меня воспитывать, — вяло огрызнулся он. — Ты поэтому просил меня уйти? Знал, что
заору на неё?
— Да, — просто ответил Володя.
— Я что, такой предсказуемый? — От этой мысли Юрка ещё больше пал духом: неужели он и правда
так прост, что даже настолько личные, глубинные реакции можно предугадать в два счёта?
— Нет, — не задумываясь, ответил Володя. — Просто мне не плевать на то, что ты говоришь.
Юрка поднял на него удивлённые глаза. Похоже, Володя предвидел и эту его реакцию, раз тут же
кивнул, не глядя. Повисла неловкая тишина.
Юрка не знал, что сказать, и надо ли было вообще что-то говорить. Одно знал — он не хочет, чтобы
Володя сейчас уходил. Но ему нужно было возвращаться на репетицию, а перед уходом он, конечно
же, прочитает Юрке нотацию. Так и вышло. Пусть всего пару минут назад Юрка просил Володю
больше его не воспитывать, тот всё равно включил вожатого:
— Ты хотя бы понимаешь, что поступил жестоко? — Володя, наконец, удостоил его взглядом.
Прямым — в глаза — и как никогда строгим.
— Жестоко? — Юрка фыркнул. — Это Маша поступает жестоко. Она же вообще не понимает, что
играет, Володь! Это классическая музыка, она сложная, её невозможно понять за десять минут!
Нельзя просто взять ноты, посмотреть в них и заиграть. Нужно чувствовать. Нужно погружаться в
музыку, вкладывать себя в неё, пропускать через себя. У меня сердце кровью обливается, когда я
слышу Машины потуги! Сам Чайковский в гробу бы перевернулся от этого!
Володя слушал его, то поднимая, то опуская бровь.
— Понимаешь? — на последнем издыхании спросил Юрка. — Ничего ты не понимаешь… Нужно
жить музыкой, как жил я, чтобы понять…
— В принципе понимаю, — сказал Володя. — Наверняка не так хорошо, как ты, но всё же… Тебе
сложно, но это не отменяет того, что с Машей ты обошёлся плохо. Юр, ведь о твоём музыкальном
прошлом по-настоящему хорошо знаю только я! А Маша тут вообще ни при чём. Когда раздавали
роли, её назначили играть, мне теперь что… — он запнулся. — Нет, я не буду её выгонять!
— Я не прошу, чтобы выгонял! Не давай ей «Колыбельную», это же невозможно слушать!
— А давай без «давай»? Раз тебе так тяжело слушать её игру, играй сам! Ты знаешь эту
композицию, ты умеешь лучше…
— Нет! — резко оборвал его Юрка. — Даже не думай.
— Почему?
— По кочану! Не могу и всё!
— И что предлагаешь делать? Как играет Маша, тебе не нравится, сам играть ты не хочешь…
— Да пусть играет Маша, только не её!
— Но она нам идеально подходит! И Маша нам подходит, а ты… Ты должен попросить у неё
прощения!
— Вот ещё! Я ничего ни у кого просить не буду! Никогда.
— Да-да, «сами предложат и сами всё дадут!»(1) — Володя закатил глаза и вдруг покачал головой и
улыбнулся: — Ну и ребёнок же ты.

— Сам ты ребёнок! Я не боюсь извиняться. Просто эта Маша, она… она меня бесит!
Володя невесело усмехнулся и развёл руками:
— Куда ни глянь, тебя все девчонки бесят.
— Неправда! — воскликнул Юрка, хотя к своему ужасу понимал, что Володя прав.
А Юрке ужасно хотелось, чтобы он ошибся, хотелось, чтобы кто-нибудь «нравился» так же сильно,
как этот ехидный, вредный, всегда и во всём правый вожатый. Но нет. Здесь и сейчас Юрку на
самом деле не влекло ни к кому, кроме него. Здесь и сейчас Володя на самом деле не ошибался. И
Юрка решил, что пусть он хотя бы думает, что ошибается. Но врать пока не решался.
— Нравилась одна, — честно признался он. — Аня. В прошлом году здесь отдыхала, но в этом не
приехала.
— Ах… вон оно что, — Володина улыбка из надменной стала искусственной. — А в этой смене
совсем никого?
— Ну… нет, наверное. — Юрка задумался, но вдруг, повинуясь не здравой мысли, а какому-то
шальному импульсу, почти выдал сам себя с потрохами: — То есть… есть кое-кто, но для… неё я не
существую.
И своими же словами сам себе перекрыл кислород. Голова закружилась, замутило, липкий страх
стиснул шею. В голове билась мысль: «Сейчас! Скажи ему сейчас. Такого случая больше не
представится!» Но он не мог решиться. Молча, пристально смотрел Володе в лицо.
Улыбка окончательно сошла с него. Володя столь же пристально смотрел Юрке в глаза, но, в
отличие от него, не мягко, не просяще, а требовательно.
— Кто такая? — серьёзно спросил он.
— Девушка со двора, — ответил Юрка.
Сказать Володе правду он не мог, потому что сам не знал всей правды. А в глубине души надеялся
— всё пройдёт.
Но всё же, а если рискнуть и рассказать — что тогда будет? Не прямо, а как-нибудь абстрактно.
Ведь это никому не повредит. В конце концов, то, что ответит Юрке старший товарищ, может
пригодиться в будущем. У Юрки ведь, говоря по правде, близких друзей нет — одни лишь «ребята со
двора», а с ними только хиханьки да хаханьки, ничего личного и честного. Правда, Юрка и с
Володей не полностью честен, но это другое дело — это вынужденно.
— Просто нравится? Или… или больше, чем просто? — голос Володи сделался холодным и хриплым,
до того чужим, а тон до того грубым, что Юрка его не узнавал.
Ни к Володиному лицу, ни к обстановке этот тон не подходил. Впрочем, и обстановка казалась
Юрке какой-то нереальной: лагерь, пионеры, лето, жара. А внутри него — холод. Будто Юрка был не
здесь, а в каком-нибудь хмуром ноябре, и только смотрел на себя и Володю со стороны, будто видел
два фильма одновременно: из одного картинка, а из другого — звук.
— Больше, чем просто… — выдохнул он и отвернулся не в состоянии выдержать Володин мрачный
взгляд.
— М… Это хорошо, — ровно ответил тот.
— Хорошо? — обалдел Юрка. — Да ничего хорошего! Я, похоже… я, наверное, влюбился… Не знаю,
не уверен. Просто такого со мной никогда не было. И в этом ничего хорошего нет! Мне тяжело,
непонятно и вообще не очень-то и приятно!
— Но почему ты решил, что не существуешь для неё? Ты ей признавался? — Володя шаркнул кедом
по асфальту. Ни его лица, ни позы Юрка не видел — он разглядывал кусты.
— Нет. Это бессмысленно, — прошептал он грустно. — Она из другого кхм… круга. Ей такие, как я,
никогда не нравились и никогда не будут нравиться. Меня она просто не замечает, смотрит, но не
видит. Для неё меня будто вообще не существует. Но на самом деле её не за что винить и меня,
наверное, тоже не за что. Просто так сложилось.
— Конечно, ни она, ни ты не виноваты. Но знаешь, мне почему-то не верится, что на такого забияку,
как ты, можно не обращать внимание, — Володин тон изменился, стал теплее.
И это тепло, его слова и Юркино понимание, что Володя искренне хочет поддержать его, придало

смелости. И Юрка решился на самый важный вопрос:
— Что бы ты делал на моём месте? Как бы поступил? Признался бы, зная на тысячу процентов, что
взаимности нет?
— А что ты потеряешь, если признаешься?
— Всё.
— Ну не стоит мыслить так категорично.
— Я не мыслю категорично, всё так и есть. Если она узнает, то её отношение ко мне изменится и
ничего не будет как прежде. А это значит, что я потеряю то, что имею сейчас. А лучше того, что
есть сейчас, у нас никогда не будет.
— Всё настолько безнадёжно?
— Совсем, — кивнул Юрка и поторопил Володю: — Ну так как бы ты поступил?
Володя вздохнул, хрустнул пальцами. Юрка поднял взгляд и увидел, как Володя поправляет очки.
Не как всегда — за дужку, а как когда нервничает — нелепо тыкая себя пальцем в переносицу.
Ощутив на себе чужой взгляд, Володя отвернулся от Юрки и высказался жёстко, не задумываясь:
— Если я влюблён, то заинтересован в том, чтобы любимый человек был счастлив, — Володя
выделил последнее слово. — Причём заинтересован в его счастье больше всех остальных, даже
больше него самого. Поэтому я буду делать только то, что принесёт ему благо. И если для этого
нужно не мешать, я не буду мешать. И даже больше — если этому человеку будет лучше с кем-то
другим, я не просто уступлю, а даже подтолкну его к другому.
— Делать, как ты говоришь, наверное, правильно и хорошо. Но самому как жить-то тогда?
— Как жил, так и жить, — пожал Володя плечами.
— Делать всё только для него, жертвуя собой? Сумасшествие какое-то… — фыркнул Юрка. Похоже,
Володя действительно был слишком взрослым, а он — полным ребёнком, ведь не понимал его
совершенно. Или не хотел понимать? Или боялся такой участи?
Володя ответил жёстко:
— Почему ты решил что «жертвуя» — это именно то слово? Жертва добровольна, её можно и не
приносить. А тут совсем другое — у тебя нет выбора, и другого выхода тоже нет. Юра, задумайся
вот о чём. Если у тебя есть всё, чего хочешь, и ты полностью счастлив, но несчастлива она, как
будешь себя чувствовать? Да ты начхаешь на всё, если узнаешь, что любимый человек мучается! —
Володя говорил решительно, с ожесточением, произнося каждое последующее слово громче
предыдущего. — Юр, знаешь, если, делая что-то для любимой, ты переживаешь о том, что тебе чего-
то не достанется, то ты — эгоист. Тогда у меня хорошие новости — никакая это не любовь, потому
что в любви нет эгоизма.
Юрка выслушал его внимательно, но не нашёл, что сказать. Стало ясно одно: будь у Юрки Володин
ум, он и без подсказок сообразил бы, что никаких «любовей» у него нет, а то, что есть — детский
лепет. Всё же логично, всё просто, всё так и есть!
Волна радости нахлынула на него, Юрке вмиг полегчало. Вслед за радостью пришла твёрдая
уверенность, что чувства к Володе непременно пройдут. Что всё хорошо, что всё временно, что мир
с самим собой обязательно восстановится, надо только подождать.
Но это будет потом, а сейчас Юрке требовалось что-нибудь ответить. Хотя бы только затем, чтобы
не закончить разговор на такой неприятной ноте.
Едва сдерживая улыбку, Юрка пробормотал первое, что пришло в голову, и тут же пожалел о
сказанном:
— Ты говоришь так, будто… знаешь, что такое — безответная любовь. Ты ведь это не с неба взял,
правда? У тебя уже было такое?
— Было, — ответил Володя, не глядя на Юрку. После небольшой паузы он скрестил руки на груди и
сердито прохрипел: — И есть.
На Юрку лавиной обрушились двойственные чувства. Он радовался, что Володя доверился ему,
радовался, что узнал его новую, скрытую от других сторону. Но в то же время его стала терзать
лютая зависть, что эта девушка — не он.

— Почему ты не с ней? — промямлил Юрка, поникнув.
— Потому что так правильно.
— Но с чего ты вообще взял, что твоей любимой будет лучше с кем-то другим, а не с тобой?
— Не «взял», а знаю.
— Но разве ей не будет лучше с тем, кто ради неё готов на всё, кто так сильно её любит?
— С кем-то другим, да. Но не со мной.
— Но почему?
— Да потому, что я не святой, Юра! Не заставляй меня что-то тебе доказывать. Я всё равно не буду.
— Как хочешь… Ладно, — Юрка замялся, а потом вспомнил и повторил деревянным голосом
Володин вопрос: — Кто она?
— Не скажу. Это слишком личное, — грубо ответил тот.
— Не доверяешь мне? Друг называется.
— Думай что хочешь, я ничего не скажу.
— Назови хотя бы имя. Нам же придётся как-то её называть, когда мы снова загово…
— Мы больше не будем о ней говорить.
Юрка хотел бы обидеться, но не смог. Уж он-то прекрасно понимал, что такое — бояться раскрыть
даже имя. Но, с другой стороны, Володин дословный ответ «не скажу» прозвучал так, что не думать
о нём было невозможно.
Володя мог бы ответить неопределённо, например, как Юрка: девушка со двора, или
одногруппница, или назвать любое имя. Но нет! Он ответил именно «не скажу», будто имя или
характеристика в два слова могла указать на конкретного человека. И что за тайна такая? Она что,
известная личность или… или Юрка её знал? Знакомая? Из лагеря?
Размышления прервал Володя:
— Хватит обо мне. Ты как, на других смотреть вообще не хочешь? Много красивых девчат вокруг.
— Таких, как она, нет. Да и что мне? Даже если бы и нравился кто, я им не нравлюсь, — он пожал
плечами. — Я же не ты. В тебя вон все поголовно втюрились.
— Да брось, так уж и все, — скептически переспросил Володя.
— Большинство. Да у нас театр — не театр, а гарем имени Владимира Давыдова! — Володя прыснул.
Обрадованный тем, что на его лице промелькнула улыбка, Юрка принялся доказывать: —
Рассказывал же, как девчонки упрашивали, чтобы я тебя на дискотеку привёл.
— Помню такое, да, — ответил ещё чуть повеселевший Володя.
— Ксюша за это должна была меня поцеловать при всех… в щёку… два раза!
— Ого! — Володя цокнул языком.
— Ага! Но я про это уже и забыл как-то…
— А хочется?
— А то!
Володя задумался на пару секунд.
— Слушай, — негромко произнёс он, на что-то решаясь. — Раз такое дело, хочешь, я пойду на
дискотеку? Прямо сегодня.
— Конечно, хочу! — Юрка представил удивлённое выражение лица Ксюши, когда он заявит ей, что
свою часть договора он выполнил и ждёт, когда она выполнит свою.
— Договорились! Как только закончим, пойду уговаривать Лену поменяться. А пока давай-ка
вернёмся на репетицию, ещё полчаса до конца.

— Ты иди, — Юрка махнул рукой. — Во-первых, у меня сегодня отгул, а во-вторых, я всё равно не
нужен. Проветрюсь чуть-чуть перед дискотекой. Встретимся у ваших корпусов на карусели.
Володя кивнул ему и ушёл в театр, а Юрка бросился на стройку, к тайнику. Нужно было
перепрятать сигареты, с которыми его застал Пчёлкин. Не зря же он не один раз говорил о каком-
то кладе, вдруг имел в виду Юркины сигареты? Возвращаться на место преступления днём Юрка не
решился, но сейчас для этого было самое время.
Вернувшись с уликой, он обогнул здание кинозала, пролез сквозь росшие за ним кусты и добрался
до своего второго тайника. Второй был не чета первому — маленький и узкий. Отвалившийся кусок
цемента в нижней части стены, который легко вставал на место, а если его отодвинуть, открывалась
небольшая щель, в которой можно спрятать сигареты. Но избавляться от них Юрка пока не спешил.
Время занятий в кружках вот-вот должно было закончиться. Пользуясь тем, что пионеры скрылись
кто где, кто в домиках, кто на спортплощадках, а на улице было пустынно, Юрка извлёк из кармана
пачку «Явы» с фильтром и коробок спичек, чиркнул, прикурил и с удовольствием затянулся. Хоть
он и пообещал Володе, что больше не будет курить, сейчас, после такого эмоционального
потрясения, ему попросту требовалось немедленно успокоить нервы. Он хотел немного прийти в
себя, а ещё — понять, кто она такая, Володина тайная незнакомка, и незнакомка ли вообще?
Кроме отдыхающих девочек, в «Ласточке» находились только две девушки — обе вожатые, Лена и
Ира Петровна. Юрка отказывался даже представить, что ею может быть откровенно некрасивая,
очень полная Лена. Он понимал, что думать так — нехорошо, он стыдился своего мнения, но ничего
не мог с собой поделать — они совершенно не подходили друг другу, никак. К тому же с Леной
Володя вёл себя исключительно по-деловому. Юрка понимал, что полностью сбрасывать её со
счетов нельзя, но против воли мысли обращались к более привлекательной на его взгляд Ире.
Но и теория про Иру трещала по швам, ведь вежливый Володя никогда не обидел бы любимую.
Впрочем, помня его слова, что ради блага возлюбленной он способен её оттолкнуть, Юрка не
исключал, что Володя мог сказать это намеренно. Выходило, что Ира всё-таки могла быть его
пассией.
Юрке живо представилось, как ночью, пока все спят, Володя идёт на свидание с Ирой Петровной. В
темноте и тишине маска спокойствия спадает с его лица, и вот Володя уже совсем другой —
искренний, пылкий и взволнованный шепчет ей о своих чувствах. Может быть, даже целует её,
обнимает, просит быть ласковой с ним…
Юрка задохнулся от отвращения. Не пойми откуда взявшаяся злость заставила кулаки сжаться. Он
едва сдержался, чтобы не треснуть по стене кинозала, но вместо этого почесал кулаком нос.
Но, с другой стороны, зачем им скрываться? Юрка знал из лагерных сплетен, что ни у Иры, ни у
Лены мужей нет. Из-за Жени? Но разве что-то мешает им с Женей расстаться? Ответ был очевиден
— сам Володя мешает, он говорил, что с другим человеком его любимой будет лучше.
Но в остальном, что тут такого — она вожатая, он вожатый? Если не станут выделываться у всех на
виду, никто и не подумает их судить. Не мог же Володя попросту бояться слухов? А если боялся, уж
он-то точно знал, что Юрка умеет хранить секреты. Володя открывал ему такие тайны, за которые
могут исключить из комсомола, чего только стоила история с Америкой! Роман с вожатой — даже
близко не такая вещь. Он не может быть более страшной тайной, чем то, что Юрке уже доверено.
Выходит, что это не вожатая. Но кто же тогда? Пионерка?
Уж за что, а за роман с пионеркой Володя не расплатился бы даже исключением из комсомола.
Себе и, самое страшное, ей он мог испортить репутацию на полжизни вперёд. С такими вещами не
шутят, такие секреты не выдают под пытками, особенно когда счастье любимого — а это именно то,
о чём беспокоился Володя, — под угрозой… На его месте Юрка бы и сам молчал. Молчал же о себе.
Но всё-таки, кто она? Если это действительно пионерка, то тогда кто?
Зажав сигарету в зубах, щуря правый глаз от лезущего в него дыма, Юрка убрал заначку в тайник,
закрыл куском цемента щель и вышел из кустов. Его взгляд случайно упал на окно, в котором был
отчётливо виден весь зрительный зал театра. Происходившее там заставило слезящийся от дыма
глаз нервно задёргаться.
Юрка будто смотрел немое кино. Труппа строем вышла из кинозала, внутри опять остались всё те
же двое — Маша и Володя. Она до сих пор не успокоилась, сидела в кресле первого ряда и, спрятав
лицо в ладонях, вздрагивала. Когда за последним актёром закрылась дверь, Володя сел рядом.
Сказал ей что-то на ухо. Юрка ждал, что он поднимется и уйдёт, но вожатый остался сидеть рядом.
Продолжая говорить, гладил её по плечу и волосам. Это выглядело… романтично. Слишком
романтично и даже интимно, будто они — пара.
«А что, если они действительно пара?» — подумал Юрка, и странное жгучее чувство ужалило его

так больно, как никогда прежде. Из крохотной точки под ложечкой боль растекалась по желудку и
рёбрам и стала жечь, распирать и пульсировать, как нарыв. Не в силах больше смотреть на них,
Юрка зло затоптал окурок и бросился прочь, в отряд.
Вошёл в спальню, упал на кровать, уставился взглядом в потолок и силой заставил себя
успокоиться. Только вспомнил свой недавний спасительный вывод — эти чувства непременно
пройдут, — как сразу же стало легче. Ведь он — эгоист, а значит, чувства его и правда
ненастоящие, это просто блажь. Скорее всего, Юрке так сильно не хватало Анечки в эту смену, что
он нечаянно переключил всё внимание на единственного близкого и приятного ему человека —
Володю. Кто бы мог подумать? Вот вожатый и стал предметом Юркиной сильной, но дружеской
симпатии. Вместо Ани — Володя. Как нелепо.
В спальню толпой завалились парни из первого отряда и загалдели, рассказывая, как Алёша
Матвеев чуть не повалил баскетбольное кольцо. Хохоча со всеми, Юрка ощутил, как с каждой
минутой злость и обида уходят, а настроение, наоборот, возвращается к норме. Но его всё ещё
нельзя было назвать хорошим — в Юрке играли отголоски досады, — а в такой вечер, как сегодня,
настроение должно быть отличным. Рассчитывая его поднять, Юрка сразу после ужина заявился в
палату девчонок, рассказать Ксюше, что сегодня наконец приведёт Володю. И не прогадал.
В палате стояли шум, гам и крики. Все девочки, даже Маша, рассредоточились по углам и
повжимались в стены, оставив в центре палаты место для едва не дерущихся ПУК.
— Зачем ты выбросила мой лак? — кричала взбешённая Ксюша.
— Да не было там ничего! — оправдывалась побледневшая Ульяна. Видимо, не ожидала такой
реакции от подруги.
— Было! Там ещё на донышке оставалось, мне бы как раз на чёлку хватило! — Ксюшина стоящая
колом чёлка тряслась в такт подбородку. — Иди теперь, вытаскивай его из помойки!
— Девчат, я посмотрела в ведре, там нет, — принялась мирить подруг Полина, — Уль, может, в
мусорные баки ещё не выбросили? Посмотри там?
— Сама в помойку лезь! — возмутилась Ульяна, бледная не от страха, как сначала подумалось
Юрке, а от злости.
Услышав такое, он сразу же развеселился.
— Девчонки, ну не ссорьтесь, — Поля снова попыталась их помирить. — Я у мамы просила, она
привезёт лак, целых два баллончика. Точно-точно привезёт!
— Так когда это будет? — Ксюша почти плакала. — День рождения «Ласточки» только в пятницу, а
до него что делать?
— Мой начёс прекрасно держится и без лака! — заверила миротворец Поля.
— Ксю-у-уша! — высунулся Юрка из-за двери. — А у меня для тебя новости. Одна плохая, вторая
хорошая. С какой начать?
— Что? — спросили хором все трое. Остальные Юркины одноотрядницы уставились на него,
заинтригованно прищурившись.
— Ладно, тогда с хорошей. Угадай, кто сегодня придёт на дискотеку?
— Что?! — Ксюша аж села. Лохматая чёлка пластом упала ей на лицо. Похоже, для Змеевской
хорошая новость оказалась плохой. — Ну что ты за человек такой, Конев? Ну почему сегодня?
Почему не вчера, или не в День рождения лагеря, или в какой угодно день, когда у меня есть лак?!
— Спасибо можешь не говорить, — разрешил великодушный Юрка. — Ты кое-что должна мне
вместо «спасибо», помнишь? И это — плохая новость.
— Ну что ты за человек такой, Конев? — опять завопила она. — Да помню я, помню!
— А что не один раз, а два, не забыла? — больше не в состоянии сдерживаться, Юрка расплылся в
широченной, ехиднейшей улыбке.
Все девчонки, кроме ПУК, переводили ошалелые взгляды то на Юрку, то на Ксюшу. Наглая
Змеевская от этого даже не покраснела. А Юрка покраснел. Но не от стыда, а от еле сдерживаемого
смеха — уж очень забавно она сокрушалась.
— Сказала же — да! Уля, ну почему, ну по-че-му ты выбросила лак?!

Яблони вокруг танцплощадки были увешаны электрическими гирляндами. Огни светились,
сверкали и переливались, разукрашивая жёлтыми и красными цветами синеву вечера. Из колонок
лилась музыка. Установленной на эстраде аппаратурой управлял завхоз Саныч. Дежурные вожатые
с повязками на руках патрулировали дискотеку, а пионеры уже вовсю танцевали.
Тут и там мелькали знакомые лица из старших отрядов. Парни — нарядные, причёсанные,
пахнущие одеколоном — бросали по сторонам ищущие взгляды. Девчонки — накрашенные,
разодетые по последней моде и, все как одна, с начёсами — пребывали в томном ожидании,
кокетничали, строили глазки и скромно пританцовывали.
Чтобы не привлекать внимания, Володя с Юркой минут десять наблюдали за всеми, стоя в сторонке,
под яблонями. Но стоило вожатому обогнуть ряд стульев в дальнем углу танцплощадки и выйти в
лучи светомузыки, как по толпе будто прошёлся ветерок. Первой их заметила Катя из второго
отряда. Показывая на Володю пальцем, она склонилась к уху одной подруги, затем — к другой, и
новость разлетелась со скоростью звука. Минуты не прошло, как Володю обступили щебечущие
ПУК-и, Маша и ещё парочка самых смелых девиц. Юрке даже стало его немного жаль — на лице
Володи ясно читалась безысходность.
Кое-как отделавшись от назойливых дам, он схватил Юрку за плечо и отвёл в сторону. Уселся на
стул и перевёл дыхание.
— Чего это ты? — спросил его Юрка. — Разве танцевать не собираешься?
— Зачем? — удивился тот.
— Что значит «зачем»? За тем, что мы на дискотеке. Тут танцуют. Весело же!
— Не очень, когда танцевать не умеешь, — заскромничал Володя.
— Ну пойдём просто подёргаемся под музыку. Смотри, вон, как Матвеева гнёт.
Алёша Матвеев считал себя прогрессивным парнем, поэтому и танцевал он необычно, мудрено и
ломано — сначала крутил обеими руками над головой, имитируя то ли сломанную марионетку, то
ли исправного робота. Потом плюхнулся на асфальт и так же закрутил ногами. Сам Алёша однажды
объяснял Юрке, что это вовсе не конвульсии, а танец: «Он очень модный сейчас в Москве,
Ленинграде и Прибалтике, «брейк-дэ-э-энс» называется. Просто блеск! Атас какой сложный танец».
Юрка решил при случае поинтересоваться у Володи, знает ли о таком столичная молодёжь. Но,
видя его явно скептический взгляд, решил спросить как-нибудь потом.
— Ну уж нет, «дёргаться» я точно не стану, — хмыкнул Володя.
— Да ладно тебе! Вообще, что ли, не будешь танцевать? Даже медляк?
— Да с кем мне?.. — Володя покраснел.
Юрка прыснул:
— Хочешь сказать, не с кем? Смотри, сколько желающих! Да тут каждая мечтает, чтобы ты её
пригласил.
И действительно. Оглядываясь по сторонам, Юрка ежесекундно ловил заинтересованные девичьи
взгляды. По большей части смотрели на Володю, с надеждой. «А вдруг? — наверняка думала
каждая вторая. — Вдруг именно меня пригласит?»
Но Володя помотал головой:
— Будет некрасиво танцевать только с одной из девочек, вдруг на неё обозлятся другие? Так что…
Да и вообще, я сюда не танцевать пришёл, а посмотреть, как тебя Ксюша поцелует. Иди зови её, вон
она, — он показал в сторону, где стояли ПУК-и. — Я здесь, а значит, что свою часть сделки ты
выполнил. Пусть теперь расплачивается, — Володя явно пребывал в хорошем настроении: говорил,
посмеиваясь.
Юрка хмыкнул и отправился к девчонкам. Смелости ему было не занимать, как, впрочем, и
наглости.
— Ксюха! — громко позвал он. — А вот и я!
Все трое удивлённо уставились на Юрку.
— Что? — не поняла Полина. — О чём ты… А!
— Ага! — передразнил Юрка. — Уговор есть уговор. Я его привёл, выполняйте обещанное.

— А обещанного три года ждут! — пискнула Ксюша. Ей явно не хотелось ничего выполнять.
— Ну нет, девочки, мы так не договаривались. Если ты, Ксюша, меня сейчас не поцелуешь, я сделаю
так, что Володя уйдёт. Да-да, вот так-то! Но… — Юрка взял театральную паузу, — если он
останется, то… вдруг пригласит на танец кого-нибудь из вас?
Юрка был уверен, что этого не случится, но глаза Поли и Ульяны заинтригованно блеснули. Одна
только Ксюша не пылала энтузиазмом. Но вмешалась Уля: взяла её под локоток и подвела к Юре.
— Давай, — шепнула она, кивая в его сторону.
— Э, нет! — Юрка остановил девчонок. — Ты обещала при всех. Пойдём в центр площадки… — Он
протянул Ксюше руку: — Потанцуем?
Она вздохнула и с угрюмым видом побрела за ним.
«Волосы светлые в косы вплетённые, а глаза,
Неба бездонного синь, в улыбке весна.
Стройная, милая, очень красивая девушка…» — лилась из динамика задорная песенка «Весёлых
ребят».
— Песня будто про тебя, — расщедрился на комплимент Юрка. Ксюша сконфуженно улыбнулась.
Их неловкие телодвижения и танцем назвать было сложно. Единственное, что позволила Ксюша, —
по-пионерски взяться за плечи и топать в такт музыке, держась на расстоянии полуметра друг от
друга.
— Почему ты так сильно меня ненавидишь? — спросил её Юрка.
— Не ненавижу, но ты сам виноват. Нечего было на Вишневского бросаться, — сердито
пробормотала она. — Это ведь из-за тебя он не приехал.
— Не из-за меня. Он всю прошлую смену хвастался, что отец достал ему путёвку в Болгарию на
целое лето, — сухо ответил Юрка.
И тут Ксюшу будто прорвало. Она завалила его вопросами, но Юрка не просто не отвечал, он даже
её не слушал.
Он украдкой поглядывал на сидящего в конце танцплощадки Володю. Развалившись на стуле, тот
сложил руки на груди и улыбался, наблюдая за ними.
Юрка то и дело ловил на себе завистливые взгляды других ребят. Ванька с Михой, те вообще чуть
не зааплодировали, когда заметили, что он на них смотрит.
Песня закончилась, но Ксюша не спешила ни уходить, ни целовать.
— Ну, давай, — поторопил её Юрка. — Чего ждёшь? Два раза!
— У тебя случайно нет его адреса?
— Нет. Целуй!
Она закатила глаза, выдохнула и подошла ближе. Юрка услужливо повернулся боком и подставил
щёку, чтобы Ксюша, встав на носочки, смогла до него дотянуться. Перед тем как чмокнуть его, она
задержала дыхание. Юрка счастливо зажмурился: первое нежное прикосновение к щеке,
двухсекундная пауза, затем — второе, ещё приятнее. Ему очень понравилось.
Когда он открыл глаза, увидел лишь её спину — Ксюша стремительно уходила обратно к
подружкам.
Ошарашенные Ванька и Миха пылко замахали руками, подзывая Юрку к себе. Он повиновался.
— Как? — воскликнул Ванька. — Как ты смог сделать это?!
— Ну почему тебе так везёт?! — жалобно проныл зелёный от зависти Миха.
— А что тут такого? — наигранно удивился Юрка.
— Ну… Это же Ксюша! Она же настоящий Горыныч! Ты только ей не говори, что я её так назвал,
ладно? — опомнился Миха. — Она меня полотенцем лупит, а ты… а тебя… Она тебя поцеловала! —
доказывал он, будто Юрка не знал.

— Ага, — поддакнул Ванька. — Нам о таком только мечтать…
— Ой, тоже мне, красавица писаная, — отмахнулся Юрка. — И получше видали.
— Вот это правильно! Так с ними и надо! — показательно захорохорился Миха, но тут же добавил
испуганным шёпотом: — Только ты ей не говори, что я так сказал, ладно?
— Но всё-таки, как? Есть же какой-то подвох? — недоумевал Ванька.
Юрка помотал головой:
— Неа. Я заслужил, — и, гордо вздёрнув подбородок, развернулся и потопал к Володе.
Но Володи на стульях уже не было. Юрка растерянно оглянулся по сторонам.
«Может, к эстраде пошёл, с Ирой мириться? К себе в отряд вряд ли уйдёт без предупреждения».
Уверенный в том, что Володя где-то здесь, просто нужно его найти, Юрка отправился к дальнему
краю танцплощадки и забрался на яблоню — ту самую, на которую в начале смены вешал гирлянды.
Подтянулся на суку, перекинул ноги через разветвление ствола и, чувствуя себя пиратом на мачте,
стал оглядывать окрестности.
Народ внизу расшевелился: кто-то приглашал девчонок танцевать, — Юрка им немного
позавидовал, это же такой адреналин! Кто-то веселился вовсю без пары, а кто-то топтался на месте
одинокий и напряжённый как, например, Митька.
Ведущий лагерной «Пионерской зорьки» стоял под украшенным красной гирляндой деревом и
смотрел на Ульянку, то розовея, как поросёнок, то, когда лампочка гасла, бледнея, как мел.
— Сделаем небольшую паузу, — когда очередная песня закончилась, Саныч отвлёк Юрку от
созерцания Митьки. Пионеры заулюлюкали. — Сейчас Ольга Леонидовна объявит результаты
Зарницы, а потом у нас будет белый танец!
Ольга Леонидовна вышла на сцену ровно на одну минуту и без предисловий громогласно объявила в
микрофон, что по результатам подсчёта голосов победила дружба!
Послышались жидкие аплодисменты. Но как только раздались первые звуки шлягера восемьдесят
шестого года — песни Аллы Пугачёвой «Паромщик» — шепоток оживления прошёлся среди парней,
а девчонки разом заозирались по сторонам. Они упорно кого-то искали.
«Вожатого пятого отряда», — догадался Юрка. И, проследив, куда направилось большинство
взглядов, действительно его отыскал.
Он стоял возле эстрады, скрытый высокой колонкой — поэтому-то Юрка заметил его не сразу. Как и
предполагалось, Володя разговаривал с Ирой Петровной. Издалека нельзя было ни расслышать
голоса, ни рассмотреть эмоций на лице вожатой, зато Юрка увидел, что в их сторону медленно и
неуверенно направляется Маша. Она остановилась и, заламывая руки за спиной, переминаясь с
ноги на ногу, что-то сказала обоим. Володя кивнул Маше. Ира похлопала его по плечу и,
улыбнувшись, отошла. Володя чуть наклонился к Маше и галантно протянул руку.
Время превратилось в тягучий кисель. Замерев в неудобной позе, Юрка смотрел, как медленно,
очень медленно, Володя выводит Машу в центр танцплощадки. Как завистливо смотрят им вслед
девушки. Как он аккуратно, на расстоянии приобнимает её за талию… И внутри Юрки опять
поднялась горячая волна злости и обиды.
Пионеры расступились, Володя и Маша кружились на танцплощадке одни. Юрка наблюдал за ними
растерянно. Фантазия дорисовывала ему, будто они там — в кругу света, и будто десятки пёстрых
гирлянд, и все звёзды, и луна — светят только на них, выделяют…
«Ревность», — подсознание услужливо прошептало название этого жгучего чувства. Это — оно, то
самое ужасное ощущение, которое Юрка испытал сегодня, подсматривая за ними в окно кинозала.
Это — ревность, и сейчас ревность жалила куда сильнее и больнее, чем прежде.
«Предатель! Врун! — злился Юрка. — Сказал, что ни с кем танцевать не будет, и обманул! Да и не
танцует он, а тискается! И с кем — с Машей! С этой глухой курицей Машей! Друг, называется!
Такой вот он друг!»
Пугачёва меж тем пела из динамиков медленно и, Юрке казалось, заунывно:
«Разлук так много на земле и разных судеб,
Надежду дарит на заре паромщик людям,

То берег левый нужен им, то берег правый.
Влюблённых много — он один у переправы».
Песня подходила к концу, а она всё повторяла и повторяла:
«Влюблённых много — он один, влюблённых много — он один…»
«И я один — болтаюсь на дереве, как макака, как дурак!» — вконец рассвирепел Юрка. Схватил
висящее рядом яблоко, дёрнул, срывая. И, не прицелившись, запустил им в Володю. Он был уверен,
что промахнётся, что яблоко шлёпнется на землю и разлетится, забрызгав их обоих соком. Но оно
проделало практически идеальную дугу и… врезалось Володе точно в плечо.
Дальнейшее произошло в считанные секунды.
Юрка сообразил, что оставаться на яблоне ему ни в коем случае нельзя, ведь если его застанут —
выкинут из лагеря к чертям! Он никогда не спускался с дерева так быстро. С ловкостью акробата-
циркача шмыгнул вниз и со скоростью бегуна-олимпийца скрылся с территории дискотеки.
Вернее, Юрка только подумал, что скрылся. Спустя минуты три он остановился и, красный, как рак,
оглянулся по сторонам. Неподалёку стояла низенькая постройка без окон. Юрка завернул за угол.
Оперевшись о побелённую стену, перевёл дыхание и только тогда унюхал сладкий запах сирени и
услышал гул щитовых.
— Юра! — раздался оклик неподалёку. — Я знаю, что ты здесь! Я видел, как ты свернул.
«И как только догнал?» — раздосадованно подумал Юрка, но решил, что снова сбегать нет смысла
— если он смоется сегодня, всё равно придётся оправдываться завтра.
— Ну тут, тут! — отозвался он.
Володя подошёл к нему. Приняв очень виноватый вид, Юрка втянул голову в плечи. Но по Володе
нельзя было сказать, что он злился, скорее недоумевал. Потирал рукой ушибленное плечо, смотрел
озадаченно.
— Ты зачем в меня яблоко швырнул?
— Прости, — искренне попросил Юрка. — Я правда не хотел, не думал, что попаду. Очень больно?
— Ну… ощутимо… — пристыдил он. — Ты зачем на яблоню полез?
— Тебя искал, а оттуда видно лучше.
— И?.. — протянул Володя, ожидая дальнейших разъяснений.
— Меня взбесила Маша, — честно признался он. — Она тебя пригласила, а ты согласился.
— Ну и что?
— Ты говорил, что не будешь ни с кем танцевать! И ведь пошёл именно с ней, прекрасно зная, как
она меня раздражает!
— Юра, я не понимаю, в чём дело, — Володя устало потёр глаза. — Объясни нормально.
— Да в том, что я видел вас сегодня в театре — как ты её успокаивал!
— Ты подсматривал?
— Да, подсматривал!
— Зачем?
— Да какая разница! Сначала ты её обнимаешь и по голове гладишь, теперь вот танцуешь… А
дальше что? Она тебе нравится?
— Нет, — твёрдо ответил Володя. — Да и вообще тебе-то какое дело, что у меня и Маши…
— Но ты говорил, что мы друзья!
— Конечно, друзья, но при чём здесь это? Юра, последние три дня с тобой что-то происходит. Я
спрашивал, ты молчал. Потом взъелся на Машу. Но то, что ты сейчас сделал, — это уже чересчур!
Да, Юрка понимал, что ведёт себя крайне странно. Головой понимал. Не должны были Володя и его

отношения с Машей вызывать такой ураган эмоций. Но вызывали. Сердце одновременно и болело, и
сжималось. В груди пекло и давило. Горели щёки, а по коже бегали мурашки холода, пальцы
подрагивали.
Володя был спокоен. Стоял, сложив руки на груди. Юрка приблизился к нему и, не разрывая
зрительного контакта, сказал:
— Хочу, чтобы я был у тебя один!
— Ты и так один. Кроме тебя, у меня нет друзей, — произнёс Володя мягко, даже ласково. — Юра,
если тебе нравится Маша, только скажи, я отступлю.
— «Только скажи»? Может быть, лучше ты сам мне всё скажешь?
— Что мне тебе сказать?
— Правду. Про неё. Это ведь она! Почему ты мне сразу не признался, что это она?! Почему
скрываешь? И ведь что скрываешь — то, что тебе не терпится всего-то годик подождать? Ты
подожди, и всё у тебя будет. Всё! А у меня никогда ничего не будет!
— «Годик»? Я не понимаю, — Володя и правда теперь выглядел растерянно, даже опустил руки. —
Постой. Или… — он ненадолго задумался и вдруг резко хлопнул себя ладонью по лбу. — Во я дурак!
Так вот почему ты странный, вот почему избегаешь меня и кричишь на Машу — она тебе нравится,
но ей нравлюсь я! — Володя рассмеялся.
Глядя на цирк, который он тут устроил, Юрка начал злиться. Вдруг всё вокруг стало слишком
ярким, будто разом обострились все органы чувств.
Гул щитовых казался оглушительным, запах сирени — приторным, и даже тусклый свет луны и
звёзд его ослеплял. Володино лицо в этом свете стало белее, а серо-зелёные глаза засияли
изумрудами. И, может быть, Юрке только показалось, но, помимо фальшивой радости, было в них
что-то ещё. Будто Володя понимал больше, чем должен, будто он знал о том, что происходит с
Юркой, гораздо лучше его самого. Но, несмотря на это, врал и устраивал клоунаду.
— Твоя «девушка со двора» — это Маша! Юр, я с радостью… я не стану мешаться! Дерзай, и всё у
тебя будет!
— Да что ты несёшь?!
Юрка больше не отдавал себе отчёта в действиях. Время второй раз за вечер замедлилось. К гулу в
ушах прибавился грохот сердца. Пытаясь перекричать его, Юрка набрал полную грудь воздуха:
— Да не Маши у меня не будет, а тебя! — и отвернулся.
— Стой, что? — Володя схватил его за руку и развернул к себе. Нахмурился, глядя глаза в глаза. —
Повтори! Что ты сказал?
— Как мне тебе объяснить?.. — сдавленно прохрипел Юрка.
Он взял Володю за плечи, потянулся к лицу, замер на одно мгновение и прижался своими губами к
его.
Володя подавился вздохом, его глаза расширились от удивления. А Юрка будто умер. Его будто
больше не существовало. Единственное, что он чётко осознавал и чувствовал, — Володин запах.
Яблоки. И совсем чуть-чуть — тепло его кожи.
Это продлилось пару секунд, а потом Юрка почувствовал ещё одно — руки на своих плечах. Он
даже обрадоваться не успел, как Володя аккуратно, но настойчиво отодвинул его от себя.
Ещё несколько секунд Володя растерянно смотрел в его пылающее лицо. Потом, так и не убрав рук,
держа Юрку на расстоянии, строго сказал:
— Ты это прекрати.

жүктеу/скачать 1,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: