Богач, бедняк

Родители Джулии разрешали дочери оставаться с Рудольфом
допоздна по вечерам в воскресенье. Потому что они ему, несомненно,
доверяли. Рудольф всегда нравился всем родителям — этого у него не
отнимешь. И у них были все основания для такого доверия. Если бы
она только попала в жесткие объятия крепко выпившего парня,
которые целовались и обнимались здесь со всеми подряд,
демонстрируя свое превосходство аффектированной манерой говорить,
то Бог ведает, в какой переплет она могла бы попасть. Этот ее жест —
отрицательное покачивание головой — сулил ему обещание, он
свидетельствовал о возникшей симпатии между ними.
Рудольф исполнил три замысловатых такта обычной концовки
джаз-банда перед пятнадцатиминутным перерывом, отложил в сторону
трубу и помахал Джулии, приглашая ее выйти вместе с ним на улицу
— подышать свежим воздухом. В этой развалюхе, несмотря на то что
все окна были распахнуты настежь, в зале было душно и жарко, как в
низовьях реки Конго в Африке.
Джулия взяла его за руку, и они пошли к деревьям, где стояли
припаркованные автомобили. Какая у нее сухая, теплая, мягкая ручка,
такая дорогая ему, желанная. Трудно поверить, что лишь одно
прикосновение к руке девушки может вызвать столько сложнейших,
запутанных эмоций!
— Когда ты играл соло, — говорила ему Джулия, — я сидела и не
могла унять охватившую меня дрожь. Я сжалась, съежилась, стала как
бы меньше в размерах, словно устрица, на которую выдавливают
лимонный сок.
Рудольф фыркнул. Ему очень понравилось такое неожиданное
сравнение. Джулия тоже засмеялась. У нее в голове всегда был,
казалось, целый список необычных, неожиданных фраз, чтобы
передать различные состояния ее души. «Я чувствую себя гоночной
лодкой», — сказала она, когда гонялась за ним в городском
плавательном бассейне. «Мне казалось, что я стала темной, обратной
стороной Луны», — сказала она, когда однажды родители заставили ее
мыть посуду, и она не смогла прийти на свидание с ним. Они прошли
до конца автостоянки, чтобы уйти подальше от крыльца ресторана, на
которое высыпали почти все танцующие пары, чтобы подышать
свежим воздухом. Они подошли к какой-то машине, Рудольф открыл
перед ней дверцу. Джулия проскользнула в темный салон. Он забрался

за ней и захлопнул дверцу. Они, крепко обнявшись, слились в поцелуе
— этому способствовала темнота в машине. Они целовались и
целовались, все крепче прижимаясь друг к другу. Ее рот, ее губы
казались ему то благоухающим пионом, то пушистым, нежным
котенком, то мятным леденцом, а кожа на шее напоминала легкие
крылышки бабочки. Они целовались жадно, беспрерывно, но больше
ничего себе не позволяли.
Плавая в неизъяснимом блаженстве, Рудольф, как ему казалось,
скользил куда-то в неведомое; глубоко нырял; плыл через истоки рек;
проникал через завесу тумана; перелетал с одного облака на другое.
Сейчас он сам превратился в свою трубу, которая сама исполняла
берущую за душу мелодию. Он перестал чувствовать отдельные части
своего тела, он превратился в нечто единое целое, неразделимое,
нечто, изнывающее от любви, дарящее любовь… Он, с трудом оторвав
свои губы от нежных губ Джулии, скользнул на нежную шею, а она,
откинув голову, оперлась рукой о сиденье.
— Я люблю тебя, — сказал он, и его сразу же окатило потоком
неизведанной прежде радости — ведь он впервые произнес эти
колдовские слова. Она порывисто прижала его голову к своей груди, и
от ее удивительно крепких, сильных, гладких рук изумительно пахло
абрикосами.
Вдруг неожиданно кто-то резко рванул на себя дверцу. Раздался
грубый мужской голос:
— Какого черта вы здесь делаете?
Рудольф резко выпрямился на сиденье, обняв рукой Джулию за
плечи, чтобы не дать ее в обиду.
— Обсуждаем проблему атомной бомбы, — спокойным тоном
сказал он. — Ну, как по-вашему, чем мы здесь занимаемся? — Сейчас
он был готов умереть, умереть на месте, только не подать вида перед
Джулией, что он смущен, что он стушевался.
Какой-то мужчина стоял у дверцы автомобиля с его стороны. Было
темно, и Рудольф сразу не мог разглядеть, кто это. И вдруг этот
человек рассмеялся.
— Ну вот, — сказал он, — задай глупый вопрос и получишь
глупый ответ! — Он шагнул в сторону, и бледный луч от гирлянды
лампочек под деревьями осветил его лицо. Рудольф сразу же его узнал.

Желтоватые, тщательно зачесанные волосы, густые кустики белесых
бровей.
— Прошу меня простить, Джордах, — сказал Бойлан. Это был он.
По голосу чувствовалось, что такая неожиданная встреча его
позабавила.
Он знает меня, подумал Рудольф. Интересно, откуда?
— Между прочим, этот автомобиль принадлежит мне, но ничего
страшного, располагайтесь поудобнее, чувствуйте себя как дома, —
продолжал Бойлан. — Я вовсе не намерен мешать артисту в короткие
минуты его досуга. Я всегда знал, что юные леди отдают предпочтение
трубачам.
Рудольфу, конечно, было бы приятно услышать такие слова, но
только в другой ситуации и из другого источника.
— В любом случае я не собирался уезжать так рано, — продолжал
Бойлан. — Вообще-то я хотел еще выпить. Когда освободитесь, то не
окажете ли мне честь, не присоединитесь ли ко мне — выпьем в баре
на посошок. — Он, чуть заметно поклонившись, захлопнул дверцу и,
повернувшись, торопливо зашагал прочь.
Джулия сидела с другой стороны, сидела выпрямившись,
собравшись, по-видимому, ей было стыдно.
— Он нас знает, — сказала она чуть слышно.
— Меня, — поправил ее Рудольф.
— Кто это?
— Его фамилия Бойлан, — сказал Рудольф. — Представитель
святого семейства.
— Ах, вон оно что! — воскликнула Джулия.
— Да, вот так. Послушай, может, ты хочешь домой? — Через
несколько минут отходил автобус. Ему хотелось защитить Джулию,
защитить до конца, хотя он не мог точно определить, от чего ее
защищать.
— Нет, я не поеду, — с вызовом, твердо ответила Джулия. — Что
мне скрывать, скажи на милость? А тебе?
— Нечего!
— В таком случае, еще один поцелуй, напоследок! — Она
пододвинулась к нему, раскрыв для объятий руки. Но поцелуя не
получилось. Он уже не чувствовал той радости, что прежде: никакого
порхания с одного облака на другое.

Выйдя из машины, они вернулись в ресторан. Открыв двери, они
сразу же увидели Бойлана. Он сидел в самом конце зала у стойки бара,
повернувшись к ней спиной и облокотившись на нее. Он внимательно
посмотрел на них, потом сделал знак, что он видит их.
Рудольф проводил Джулию до ее столика, заказал для нее
имбирное пиво, а сам взошел на площадку и начал отбирать ноты для
следующей части программы.
В два часа ночи они в заключение вечера сыграли «Спокойной
ночи, дамы!». Музыканты принялись укладывать в футляры свои
инструменты. Последняя пара танцующих сошла с площадки. Бойлан
сидел в баре на том же месте. Уверенный в себе человек среднего
роста, в серых узких фланелевых брюках, в хрустящем матерчатом
пиджаке. Когда Рудольф с Джулией сошли с площадки, он небрежно
пошел к ним навстречу. Бойлан, конечно, выделялся внешним видом
среди остальных посетителей — молодых людей в рубашках с
открытым воротником, загорелых военнослужащих и молодых работяг,
вырядившихся по случаю субботы в голубые костюмы.
— У вас, дети мои, есть на чем доехать домой? — спросил он,
подойдя к ним.
— Видите ли, — сказал Рудольф, поморщившись от неприятных
для него слов «дети мои», — у нас в группе у одного парня есть
машина. Мы все набиваемся в нее, и он развозит нас по домам. —
Отец Бадди Уэстермана обычно отдавал им свой семейный
автомобиль, когда они выступали в клубе, и они нагромождали на его
крышу контрабас и ударные. Если кто-то из ребят был с девушкой, то
они вначале развозили по домам их, а потом сами заезжали в
круглосуточный 
вагон-ресторан 
«Эйс», 
чтобы 
съесть 
пару
гамбургеров, и вечер на этом завершался.
— Вам будет удобнее поехать в моей машине, — сказал Бойлан.
Он взял Джулию под руку и повел ее к выходу. Бадди Уэстерман
вопросительно вскинул брови, глядя вслед этой паре.
— Нас подвезут до города, — поспешил объяснить ему Рудольф. —
Твой автобус, по-моему, переполнен.
Вот с чего начинается предательство.
Джулия сидела на переднем сиденье «бьюика». Бойлан, нажав на
газ, выехал со стоянки на дорогу, ведущую в Порт-Филип. Рудольф
знал, что сейчас он прижимает ногу к ноге Джулии. Тело этого

человека вот так же прижималось к обнаженному телу его сестры.
Рудольфу в машине стало как-то не по себе, и ему это не нравилось.
Вот они втроем сидят в машине, в которой пару часов назад они с
Джулией так мило обнимались и целовались. Рудольф решительно
отогнал от себя эти мысли. Для чего зря мудрить?
Настроение немного улучшилось, когда Бойлан, узнав, где живет
Джулия, сказал, что вначале отвезет домой ее. Ну, слава богу! Теперь
он избавлен от душераздирающей сцены, когда пришлось бы наотрез
отказываться оставлять свою девушку наедине с Бойланом. Джулия
была не такой, как всегда, казалась какой-то подавленной, глядя вперед
на летевшую под колеса «бьюика» асфальтовую дорогу, освещаемую
фарами автомобиля. Бойлан ехал быстро, он вел машину умело, как
заправский гонщик, резкими рывками обгоняя другие машины, в то
время как его руки спокойно лежали на руле. Рудольфу понравилась
стремительность, но от искусства Бойлана ему почему-то стало не по
себе. Выходит, он все же кривит душой.
— У вас приятный оркестр, удачное сочетание музыкантов, —
сказал Бойлан.
— Благодарю вас за комплимент, — ответил Рудольф. — Но нам
пока еще не хватает практики и новых аранжировок.
— Вам удается держать ритм. Приходится лишь сожалеть, что я
давно завязал с танцульками.
Рудольфу понравились его слова. Конечно, думал он, мужчины,
которым за тридцать, не должны танцевать с молодыми девушками,
это смешно и даже неприлично. И Рудольф снова почувствовал
раскаяние в том, что частично оправдывает поведение Теодора
Бойлана. Он должен быть ему благодарен хотя бы за то, что он не
танцевал на публике с Гретхен и не делал их обоих дураками в ее
глазах. Ведь если с молодыми девушками танцуют мужчины, которые
намного их старше, такое представление хуже некуда.
— Ну а вы, мисс… — Он ждал, кто из них первым подскажет ее
имя.
— Джулия, — сказала она.
— Джулия, а дальше?
— Джулия Хорнберг, — сказала она, занимая сразу же
оборонительную позицию. Она очень ревниво относилась к своему
имени.

— Хорнберг? — повторил Бойлан. — Я случайно не знаком с
вашим отцом?
— Нет, мы совсем недавно приехали в этот город.
— Он не работает на моем заводе?
— Нет, не работает.
Вот он, долгожданный момент триумфа! Какой позор, какое
унижение, если бы ее отец оказался еще одним бессловесным
вассалом Бойлана. Да, конечно, он — Бойлан, но есть все же такие
вещи, которые недоступны даже ему.
— А вы, Джулия, тоже любите музыку? — спросил Бойлан.
— Нет, не люблю, — к удивлению Рудольфа, резко сказала
девушка. Она сражалась, как могла, хотела осадить высокомерного
Бойлана, была с ним как можно холоднее. Но он, казалось, этого не
замечал.
— Вы очень привлекательная девушка, Джулия, — сказал он. — И,
глядя на вас, я счастлив констатировать, что дни моих поцелуев еще не
ушли в прошлое, как время танцев.
Грязный, старый развратник, подумал Рудольф. Он нервно царапал
ногтями футляр своей трубы, напряженно раздумывая, не попросить
ли Бойлана остановиться, чтобы высадить Джулию. Но в этом случае
придется добираться до города пешком, и он доставит Джулию
родителям не раньше четырех утра. Как это ни печально, но очко не в
его пользу. Рудольф умел оставаться человеком практичным даже
тогда, когда задевали его честь.
— Рудольф! Я не ошибаюсь, вы — Рудольф, так?
— Да. Я — Рудольф, — ответил он. Должно быть, его сестрица не
удержалась, открыла рот, как водопроводный кран.
— Рудольф, вы собираетесь стать музыкантом-профессионалом? —
Теперь Бойлан создавал впечатление доброго советника по вопросам
выбора профессии.
— Нет, я не столь хорошо владею музыкальным инструментом, —
признался Рудольф.
— Очень мудрое суждение, — заметил Бойлан. — Ничего
хорошего профессия музыканта в будущем не сулит. Собачья жизнь. К
тому же придется общаться со всяким сбродом.
— Мне ничего об этом не известно. — Нельзя же безнаказанно
потакать этому Бойлану во всем! — И я никогда не думал, что такие

музыканты, как Бенни Гудман, Пол Уайтмэн или Луис Армстронг, —
сброд.
— Кто же точно знает? — спросил Бойлан.
— Они — артисты, — через силу вымолвила Джулия.
— Одно не исключает другого, дитя, — мягко рассмеялся
Бойлан. — Рудольф, — сказал он, стараясь не обращать особого
внимания на ее раздражение, — что вы собираетесь делать?
— Когда? Сегодня ночью? — Он, конечно, понимал, что Бойлан
имеет в виду его будущую карьеру, но ему совсем не хотелось
открывать перед этим типом свою душу нараспашку. Он имел весьма
смутное представление о том, что интеллект любого человека может
быть использован против него самого.
— Сегодня ночью, как я смею надеяться, вы поедете домой, чтобы
как следует выспаться, и вы вполне заслужили такой сон своей
выдающейся игрой на трубе, своей трудной вечерней работой, —
сказал Бойлан. Рудольфа передернуло от его язвительных слов. Все его
слова рассчитаны на то, чтобы оскорбить, обидеть его. — Нет, я имею
в виду вашу будущую карьеру, — серьезно сказал Бойлан.
— Пока еще не знаю. Прежде нужно закончить колледж.
— Ах, так вы собираетесь поступать в колледж? — Искусственное
удивление в голосе Бойлана — это, конечно, очередной укол в его
адрес.
— Почему бы Рудольфу не поступить в колледж? — вмешалась в
разговор Джулия. — Он — хороший ученик, круглый отличник. Только
что вступил в «Аристу».
— На самом деле? Простите меня за невежество, а что такое эта
«Ариста»?
— Почетное школьное общество, — объяснил Рудольф, придя на
выручку Джулии. Для чего ему защита со стороны такой девчонки? —
Ничего особенного, — продолжал он. — Если вы умеете читать,
писать, то практически…
— Не выдумывай, все значительно сложнее, — оборвала его
Джулия. Она скорчила недовольную гримасу из-за этого
самоуничижения. — Туда поступают самые лучшие ученики школы.
Если бы я поступила в «Аристу», то не стала бы на нее брызгать
слюной.

Боже мой, «брызгать слюной»! Где это она подцепила такое
выражение? По-видимому, гуляла с каким-то парнем с юга, из штата
Коннектикут. Червь сомнения зашевелился.
— Я уверен, Джулия, что это величайшая заслуга, — миролюбиво
заметил Бойлан.
— Ну а вы думали… — упрямилась Джулия.
— Просто Рудольф — юноша скромный, — сказал Бойлан. —
Обычное качество любого мужчины.
Атмосфера в салоне автомобиля начинала накаляться. Джулия
теперь обижалась и на Бойлана и на Рудольфа. Бойлан наклонился к
панели и включил радиоприемник. И из него из летевшей мимо
темной ночи до них донесся умиротворяющий, спокойный голос
диктора, читающего последние известия. Где-то произошло
землетрясение. К сожалению, они включили радио поздно, и теперь
они не знали, где, в какой стране, в каком месте. Сотни убитых, тысячи
людей остались без крова, — до них доносились резкий свист, помехи
из этого темного, непроглядного радиомира, в котором волны
распространялись с сумасшедшей скоростью сто восемьдесят шесть
тысяч миль в секунду.
— Казалось, теперь, когда война закончилась, — сказала
Джулия, — Бог мог бы и отдохнуть немного, не подвергать
испытаниям весь мир.
Бойлан, бросив на нее быстрый удивленный взгляд, выключил
приемник.
— Бог никогда не отдыхает от трудов своих, — сказал он.
Старый лицемер! — подумал Рудольф, говорит о Боге. После того,
что натворил.
— В какой колледж вы собираетесь поступать, Рудольф? — Бойлан
обращался к нему, скосив глаза на высокую, но небольшую грудь
Джулии.
— Пока не решил.
— Вам предстоит принять весьма серьезное решение. Те, кого вы
там встретите, скорее всего захотят изменить, перекорежить всю вашу
жизнь. Если вам понадобится помощь, то я могу замолвить о вас
словечко в своей альма-матер. Сейчас, когда с фронта возвращаются
наши прославленные герои, молодым неслужившим ребятам, таким,
как вы, будет нелегко поступить в колледж.

— Благодарю вас. — Только этого ему не хватало. Никогда в
жизни! — У меня еще есть время серьезно подготовиться. Несколько
месяцев до подачи заявления. А в каком колледже вы учились?
— В Вирджинском, — ответил Бойлан.
Тоже мне, колледж, презрительно подумал Рудольф. Да в
Вирджинский может поступить любой. Почему только он говорит о
нем, словно это — Гарвард, или Принстон, или, по крайней мере,
Амхерст?
Они подъехали к дому Джулии. Машинально Рудольф бросил
взгляд на окно мисс Лено в соседнем доме. Свет там не горел.
— Ну вот, приехали, — сказал Бойлан, когда Рудольф, открыв
дверцу со своей стороны, вылез из машины. — Как было приятно
доставить вас сюда…
— Благодарю вас за то, что подвезли, — сказала Джулия. Она
вылезла из машины и быстро, вприпрыжку, мимо Рудольфа
направилась к подъезду. Рудольф пошел за ней следом.
В конце концов, он мог поцеловать ее на крыльце, пожелать
спокойной ночи. Джулия сосредоточенно рылась в своей сумочке,
пытаясь отыскать ключ, рылась, низко наклонив голову, и хвостик ее
волос, как у пони, упал сверху ей на лицо. Рудольф пытался
приподнять ее подбородок, чтобы поцеловать ее, но она резко
отстранилась от него, словно дикарка.
— Лизоблюд! — бросила она ему. Она зло повторила, копируя: —
«Ничего особенного. Если умеешь читать, писать, то практически…»
— Джулия…
— Лижешь зад богачам. — Рудольф еще никогда не видел у нее
такого озлобленного, такого безжалостного лица, такого бледного,
абсолютно закрытого, непроницаемого. — Ты только посмотри на
этого замшелого старика! Он же красит волосы. И даже брови. Но
некоторые люди готовы отдать все на свете за то, что кто-то подвезет
их до дому на автомобиле, не так ли?
— Джулия, ты ведешь себя безрассудно, — упрекнул он ее. Если
бы она только знала всю правду об этом Бойлане, то тогда он мог бы
понять причину ее приступа гнева. Но вдруг неожиданно так
взбелениться, и только потому, что он старался быть вежливым с этим
человеком…

— Ну-ка убери свои лапы. — Она наконец достала ключ из
сумочки и теперь, склонившись над замочной скважиной, вставляла в
нее ключ. От нее по-прежнему исходил сладкий запах абрикосов.
— Завтра я зайду, часа в четыре…
— Это ты так решил? Нет уж, погоди, когда я приобрету «бьюик»,
и тогда милости прошу! Тебя больше устраивает его скорость. —
Джулия, открыв замок, стремительно проскользнула в дверь
шуршащей, ароматной, разгневанной тенью. Мгновение — и она
исчезла, громко хлопнув за собой дверями.
Рудольф медленно вернулся к машине. Ну, если любовь вот такая,
то ну ее к черту! Он сел в машину, захлопнув дверцу.
— Что-то вы слишком быстро попрощались, — заметил Бойлан,
заводя мотор. — Когда я был молод, мы всегда старались оттянуть
время, отведенное для прощания.
— Ее родители требуют, чтобы она не очень поздно возвращалась
домой.
Бойлан гнал машину в направлении Вандерхоф-стрит. Он знает, где
я живу, подумал Рудольф. И, главное, даже этого не скрывает.
— Очаровательная девушка, эта маленькая Джулия, — сказал
Бойлан.
— Да…
— Надеюсь, вы с ней не только целуетесь?
— Не ваше дело, сэр, — резко ответил Рудольф. Но даже сейчас,
когда его охватил гнев, он не мог сдержать своего восхищения от того,
как говорил этот человек. Слог Бойлана был отточенным, холодным,
равнодушным. Рудольф Джордах никогда не был хамом, и он не
позволит подобным образом относиться к себе никому.
— Конечно, это ваше дело, — сказал Бойлан. — Но соблазн
слишком велик. Когда я был в вашем возрасте… — Он, осекшись,
тяжело вздохнул. По-видимому, вспомнил о целой толпе девственниц,
которых он лишил этой добродетели.
— Кстати, — спохватившись, поинтересовался он обычным
деловым тоном, — вам что-нибудь сообщает о себе сестра?
— Время от времени, — осторожно ответил Рудольф. Она писала
ему через Бадди Уэстермана, так как не хотела, чтобы мать читала ее
письма. Она жила в общежитии Ассоциации молодых христианок, в
Даунтауне, в Нью-Йорке. Ходила от одной театральной конторы до

другой, пыталась найти работу актрисы, но продюсеры что-то не
сбивались с ног, чтобы заключить контракт с девушкой, игравшей в
средней школе роль Розалинды. Пока она не нашла никакой работы, но
ей очень нравился Нью-Йорк. В первом же письме она попросила у
него прощения за свое грубое поведение, когда они сидели на вокзале
за столиком в баре «Порт-Филипский дом». В общем, она была тогда
сильно расстроена и потому не осознавала толком, какую чушь несла.
Но она все равно по-прежнему убеждена, что ему нечего надолго
задерживаться в их доме. Прочность дома Джордахов, писала она,
зиждется на зыбучем песке. И ничто на свете не могло поколебать ее
твердого мнения.
— Как она поживает? — осведомился Бойлан.
— Все в порядке!
— Знаете, я ведь с ней знаком, — сказал Бойлан, не повышая
голоса, лишенного всяких эмоций.
— Да, знаю.
— Она рассказывала вам обо мне?
— Нет, насколько я помню.
— Ага. — Трудно сказать, что хотел выразить Бойлан этим
междометием. — У вас есть ее адрес? Время от времени я бываю в
Нью-Йорке и мог бы выкроить пару часов, чтобы угостить ребенка
хорошим обедом.
— Нет, у меня ее адреса нет, — отрезал Рудольф. — К тому же она
постоянно переезжает.
— Понятно. — Бойлан, конечно, видел его насквозь, но не стал
настаивать на своей просьбе. — Ну, если узнаете, то прошу сообщить
мне. У меня сохранилось кое-что для нее, и, насколько мне известно,
она не прочь это получить.
— Д-а-а, — протянул Рудольф.
Бойлан, повернув на Вандерхоф-стрит, остановился перед
пекарней.
— Ну вот, приехали, — сказал он. — Вот он, дом честного тяжкого
труда. — В его голосе явственно чувствовалась насмешка. — Ну,
молодой человек, желаю вам спокойной ночи. По-моему, мы провели
вместе очень приятный вечер.
— Спокойной ночи, — сказал Рудольф. Он вылез из машины. —
Большое вам спасибо.

— Да, ваша сестра говорила мне, что вы любите удить рыбу, —
сказал Бойлан. — Через мое поместье протекает вполне чистая речка.
Там полно рыбы. Не знаю, право, почему. Может, потому, что к ней
никто близко не подходит? Если хотите попытать рыбацкое счастье, в
любое время приезжайте.
— Благодарю вас, — сказал Рудольф. Ну вот, взятка. Но ведь он же
заранее знал, что Бойлан постарается его подкупить. Ах, невинная,
скользкая форель! — Я приеду.
— Отлично, — обрадовался Бойлан. — Я попрошу своего повара
приготовить нам пойманную рыбу, и мы славно вдвоем пообедаем. Вы
— очень интересный парнишка, и мне с вами приятно разговаривать.
Может, к тому времени у вас будет новый адрес вашей сестры.
— Может быть. Еще раз большое спасибо.
Бойлан, помахав рукой на прощанье, уехал.
Рудольф вошел в дом, не зажигая света, поднялся к себе. Он
слышал, как храпит отец. Сегодня суббота. А ночью по субботам отец
не работал. Он прошел мимо двери спальни родителей, осторожно
ступая, чтобы не разбудить их, поднялся к себе в комнату. Он не хотел
разговаривать с матерью.

жүктеу/скачать 4,7 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: