P. S. Я всё ещё люблю тебя

Не будем лезть на рожон.
– М-хм…
Я  в  полубессознательном  состоянии,  мне  сложно  сосредоточиться.
Джон Амброуз Макларен хочет, чтобы все было предельно ясно.
Из  транса  я  выхожу  от  того,  что  Китти  вваливается  в  гостиную,
пытаясь удержать стакан апельсиновой газировки, хумус с красным перцем
и  пачку  чипсов  из  питы.  Она  пробирается  к  дивану  и  плюхается  прямо
между нами. Протягивая пакет, она спрашивает:
– Хотите чипсов?
–  Конечно,  –  кивает  Джон  и  берет  немного.  –  Слушай,  мне  говорили,
ты неплохо умеешь плести интриги. Это правда?
– С чего ты это взял? – с опаской спрашивает сестра.
– Это ведь ты разослала письма Лары Джин, так?
Китти кивает.
– Тогда, должен сказать, ты действительно хорошо плетешь интриги.
– Ну да. Наверное.
– Супер! Нам нужна твоя помощь.
Идеи  Китти  слегка  экстремальные.  Например,  проколоть  Женевьеве
шины  или  бросить  бомбу-вонючку  к  ней  в  дом,  чтобы  ее  выкурить.  Но
Джон  записывает  все  советы  Китти,  что  она  тут  же  подмечает.  Она  все
подмечает.

46
На  следующее  утро  китти  долго  ковыряется  в  тосте  с  арахисовой
пастой, и папа, выглядывая из-за газеты, говорит:
– Если не поторопишься, опоздаешь на автобус.
Она слегка пожимает плечами и не спеша идет наверх за учебниками.
Наверняка  она  думает,  что,  если  пропустит  автобус,  сможет  поехать  со
мной, но я и сама опаздываю. Я проспала, а потом не могла найти любимые
джинсы,  так  что  пришлось  довольствоваться  теми,  что  у  меня  на  втором
месте.
Споласкивая  миску  из-под  хлопьев,  я  выглядываю  в  окно  и  вижу,  как
мимо проезжает школьный автобус Китти.
– Ты опоздала на автобус! – кричу я ей наверх.
Нет ответа.
Я засовываю в сумку свой обед и кричу:
– Если поедешь со мной, то поторопись! Пока, пап!
Когда  я  обуваюсь  у  входной  двери,  Китти  пробегает  мимо  меня  и
выскакивает на улицу, сумка с учебниками качается у нее на плече. Я тоже
выхожу и закрываю за собой дверь. А там, через дорогу, прислонившись к
своему  черному  «Ауди»,  стоит  Питер.  Он  широко  улыбается  Китти,  а  я
застываю  на  месте,  полностью  ошеломленная.  Моя  первая  мысль:  Он
приехал  меня  увидеть?  Нет,  не  может  быть.  Моя  вторая  мысль:  Это
ловушка?  Я  оглядываюсь  по  сторонам  в  поисках  какого-либо  следа  от
Женевьевы.  Ее  нигде  нет,  и  мне  становится  стыдно  за  то,  что  я  могла  так
подумать. Он бы не поступил настолько жестоко.
Китти радостно машет и бежит к Питеру.
– Привет!
– Готова, малышка? – спрашивает он Китти.
–  Да!  –  она  оборачивается  и  смотрит  на  меня.  –  Лара  Джин,  можешь
поехать с нами! Я сяду к тебе на колени.
Питер  опускает  взгляд  в  телефон,  и  малейшая  надежда  на  то,  что
отчасти он приехал увидеть меня, испаряется.
– Нет, не надо, – говорю я. – Там место только для одного пассажира.
Питер открывает перед Китти дверцу, и та забирается в машину.
– Поехали быстрее! – командует она.
Он едва на меня смотрит, и они уезжают. Что ж, видимо, вот и все.

–  Какой  ты  мне  готовишь  торт?  –  Китти  сидит  на  табуретке  и
наблюдает за мной.
Я пеку торт сегодня, чтобы он был готов к завтрашнему празднику. Я
вбила  себе  в  голову,  что  пижамная  вечеринка  Китти  должна  быть  лучшей
ночью в ее жизни, отчасти потому, что она долго откладывалась, а значит,
должна  быть  достойна  ожидания,  а  также  потому,  что  десять  лет  –  это
важная  дата  в  жизни  девочки.  Пусть  у  Китти  нет  мамы,  но  у  нее  будет
незабываемая ночевка, раз уж я могу этому поспособствовать.
–  Я  же  говорю,  это  сюрприз.  –  Я  сыплю  заранее  отмеренную  муку  в
миску для замешивания теста. – Ну, как прошел твой день?
– Хорошо. Я получила пять с минусом за контрольную по математике.
– Ого, круто! А что еще интересного случилось?
Китти пожимает плечами.
–  Кажется,  мисс  Бертоли  случайно  пукнула,  пока  проверяла
присутствующих. Все смеялись.
Разрыхлитель, соль.
– Круто, круто. Ну а… Питер отвез тебя прямо в школу, или вы где-то
останавливались по пути?
– Он отвез меня за пончиками.
Я закусываю губу.
– Как мило. Он что-нибудь говорил?
– О чем?
– Ну, не знаю. О жизни.
Китти закатывает глаза.
– О тебе он ничего не говорил, если тебя это интересует.
В сердце кольнуло.
– Это меня совершенно не интересует, – вру я.
Мы с Китти спланировали ночевку до самых мелочей. Макияж зомби.
Фотокабинка с реквизитом. Маникюр.
Рецепты  торта  для  Китти  я  выбирала  с  особой  тщательностью.  Он
шоколадный, с малиновым джемом и глазурью из белого шоколада. Еще я
приготовила три вида соусов. Сметанно-луковый, хумус с красным перцем
и  холодный  шпинатный.  Овощная  тарелка.  Сосиски  в  тесте.  Соленый
карамельный попкорн для просмотра фильма. Пунш с лаймовым щербетом,
тот,  в  который  обычно  добавляют  имбирный  эль.  Я  даже  раскопала  на
чердаке  старую  миску  для  пунша,  которая  также  отлично  подойдет  для
военной  вечеринки.  Утром  на  завтрак  я  испеку  блинчики  с  шоколадной
крошкой. Я знаю, что для Китти тоже важны детали. Она не раз упоминала

при мне, что на дне рождения Бриэль ее мама приготовила им клубничный
смузи.  И  как  можно  забыть,  что  мама  Алисии  Бернард  испекла  всем
блинчики, если Китти постоянно о них говорит?
Папу на вечер отослали в его комнату, чему он был несказанно рад. Но
сначала я заставила его стащить вниз небольшой винтажный комод из моей
комнаты.  Я  красиво  уложила  свою  коллекцию  ночных  рубашек  и  пижам,
разноцветные носки и пушистые тапочки. У нас с Китти и Марго набралась
внушительная коллекция пушистых тапочек.
Все  сразу  начинают  переодеваться  в  пижамы,  смеются,  визжат  и
сражаются за самые красивые.
Я  облачаюсь  в  бледно-розовый  пеньюар,  который  нашла  в  секонд-
хенде  абсолютно  новым,  с  неоторванным  ценником.  Я  чувствую  себя
Дорис Дэй из мюзикла «Пижамная игра». Мне не хватает только пушистых
тапочек  с  маленьким  каблучком.  Я  пытаюсь  убедить  Китти,  что  надо
устроить  вечер  старых  фильмов,  но  она  тут  же  бракует  эту  идею.  Чтобы
выглядеть  забавно,  я  накручиваю  волосы  на  бигуди.  Я  предлагаю  и
остальным  девочками  последовать  моему  примеру,  но  все  визжат  и
отказываются.
Они такие громкие, что я продолжаю повторять: «Тише, девочки!»
В  самый  разгар  сеанса  маникюра  я  замечаю,  что  Китти  стоит  в
стороне. Я думала, она будет в своей стихии, она же именинница, королева
бала, но она выглядит смущенной и играет с Джейми.
Когда  все  девочки  убегают  наверх  в  мою  комнату  делать  грязевые
маски, которые я подготовила, я хватаю Китти за локоть.
– Тебе весело? – спрашиваю я.
Она кивает и пытается убежать, но я строго на нее смотрю.
– Слово сестры?
Китти колеблется.
–  Шанайя  стала  дружить  с  Софи,  –  признается  Китти,  будто  вот-вот
расплачется.  –  Теперь  Софи  –  ее  лучшая  подруга,  а  не  я.  Ты  видела,  они
сделали  одинаковый  маникюр?  Они  меня  даже  не  спросили,  хочу  ли  я
такой же.
–  Не  думаю,  что  они  специально  оставили  тебя  в  стороне,  –
успокаиваю я ее.
Она пожимает своими худенькими плечами.
Я обнимаю ее одной рукой, и она просто стоит, напрягшись, поэтому я
кладу ее голову себе на плечо.
– С лучшими подругами бывает тяжело. Вы обе растете и меняетесь, и
сложно расти и меняться с одинаковой скоростью.

Китти поднимает голову, но я кладу ее обратно себе на плечо.
– С тобой и Женевьевой тоже так случилось? – спрашивает она.
– Если честно, я сама не знаю, что случилось у нас с Женевьевой. Она
переехала, и мы все равно дружили, а потом перестали. – С запозданием я
понимаю,  что  это  не  самые  утешительные  слова  для  девочки,  которая
чувствует,  что  ее  бросили  подруги.  –  Но  я  уверена,  что  с  тобой  такого  не
произойдет.
Китти обреченно вздыхает.
– Почему все не может оставаться так, как было раньше?
–  Если  бы  ничего  не  менялось,  ты  бы  никогда  не  выросла.  Тебе  бы
навсегда осталось девять, и никогда не исполнилось десять.
Она вытирает нос тыльной стороной ладони.
– Я бы не возражала.
– Тогда ты бы не смогла водить машину, поступить в колледж, купить
дом  и  взять  на  воспитание  кучу  собак.  Я  знаю,  что  ты  все  это  хочешь.  В
тебе  дух  приключений,  а  маленький  возраст  ему  мешает,  ведь  нужно
спрашивать  разрешения  у  взрослых.  Когда  ты  вырастешь,  ты  сможешь
делать все, что захочешь, и ни у кого не надо будет спрашивать разрешения.
– Да, это точно, – соглашается Китти, вздыхая.
Я отодвигаю волосы с ее лба.
– Хочешь, я включу вам фильм?
– Ужастик?
– Конечно.
Она  оживляется  и  моментально  переключается  в  деловой  режим,  как
настоящая бизнес-леди.
– Только чтобы шестнадцать с плюсом, никакой детской ерунды!
– Хорошо, но, если вам станет страшно, я не пущу вас спать к себе в
комнату. В прошлый раз я из-за вас всю ночь уснуть не могла. А если чьи-
то  родители  будут  жаловаться,  я  им  скажу,  что  вы  взяли  фильм  без  моего
разрешения.
– Без проблем.
Я смотрю, как она несется вверх по ступеням. Какой бы невыносимой
ни была Китти, я люблю ее такой, какая она есть. Я бы тоже не возражала,
если  бы  она  навсегда  осталась  девятилетней.  У  Китти  еще  так  мало
проблем,  что  они  могут  уместиться  у  меня  на  ладони.  Мне  нравится,  что
она до сих пор от меня зависит. Ее заботы и потребности заставляют меня
забыть свои собственные. Мне нравится, что я нужна ей, что я несу за кого-
то  ответственность.  Расставание  с  Питером  –  это  не  так  важно,  как
десятилетие Кэтрин Сонг Кави. Она росла как сорняк, без матери, только с

отцом и двумя сестрами. Это настоящий подвиг. Она уникальна.
Но ей десять лет, ничего себе! Десять – это уже не маленькая девочка.
Это  ровно  посередине.  Она  становится  взрослее,  перерастает  свои
игрушки,  свой  набор  для  творчества…  от  этой  мысли  мне  становится
немного печально. Взросление – горькая радость.
Мой телефон жужжит. Это жалостливое сообщение от папы.
Вниз спускаться безопасно? Я хочу пить.
Горизонт чист.
Вас понял.

47
Следить  за  Женевьевой  –  на  удивление  знакомое  чувство.  В  памяти
всплывают  незначительные  детали.  Это  головокружительное  сочетание
того, что я о ней знала, с тем, чего не знала. Она подъезжает к окошку для
автомобилистов в закусочной «Вендис», и я не глядя могу сказать, что у нее
в  пакете.  Маленький  молочный  коктейль,  маленькая  картошка,  чтобы
макать в него, и шесть куриных наггетсов, тоже чтобы макать.
Мы  с  Джоном  какое-то  время  ездим  за  Женевьевой  по  городу,  но,
потеряв ее на светофоре, решаем поехать в Бельвью. Мне нужно на встречу
по  планированию  военной  вечеринки.  До  нее  осталось  всего  несколько
дней,  так  что  мы  все  удваиваем  усилия,  чтобы  успеть  подготовиться.
Бельвью стал моим утешением, моим безопасным местом. Отчасти потому,
что  Женевьева  о  нем  не  знает  и  не  сможет  меня  осалить,  а  также  потому,
что  это  единственное  место,  где  я  не  наткнусь  на  них  с  Питером,  которые
вольны делать все, что им захочется, теперь, когда Питер снова свободен.
Во  время  нашего  собрания  начинается  снег.  Мы  толпимся  у  окна,
чтобы  посмотреть.  Качая  головами,  все  повторяют:  «Снег  в  апреле!
Невероятно!»,  а  потом  мы  возвращаемся  к  работе  над  декорациями  для
военной вечеринки. Джон помогает с баннером.
К  тому  времени,  как  мы  заканчиваем,  выпадает  уже  несколько
сантиметров снега, и сверху он покрывается корочкой льда.
– Джонни, нельзя садиться за руль в такую погоду. Я тебе запрещаю! –
волнуется Сторми.
– Бабуль, да все будет нормально, – отвечает он. – Я хорошо вожу.
Сторми резко шлепает его по руке.
– Я же просила не называть меня бабулей! Просто Сторми. И я говорю
«нет»!  Только  через  мой  труп.  Вы  оба  переночуете  сегодня  в  Бельвью.  На
дорогах  слишком  опасно.  –  Она  бросает  на  меня  строгий  взгляд.  –  Лара
Джин,  сейчас  же  позвонишь  отцу  и  скажешь,  что  я  запрещаю  тебе
выходить в такую погоду.
– Он может за нами заехать, – предлагаю я.
–  Чтобы  этот  бедный  вдовец  по  пути  сюда  попал  в  аварию?  Нет.  Я
этого не позволю. Дай мне свой телефон. Я сама ему позвоню.
– Но… мне завтра в школу, – возражаю я.
–  Все  занятия  отменили,  –  отвечает  Сторми  с  улыбкой.  –  Только  что
передали по телевизору.

–  Но  у  меня  нет  с  собой  никаких  вещей!  –  протестую  я.  –  Ни  зубной
щетки, ни пижамы, ничего!
Она обнимает меня одной рукой.
–  Расслабься  и  позволь  Сторми  обо  всем  позаботиться.  Не  забивай
ерундой свою маленькую красивую головку.
Вот как вышло так, что мы с Джоном Амброузом Маклареном вместе
проводим ночь в доме престарелых.
Метель  в  апреле  –  это  волшебство.  Даже  если  дело  в  перемене
климата.  В  саду,  который  видно  из  окна  гостиной  Сторми,  уже  начали
расцветать розовые бутончики, и снег их все запорошил, подобно тому, как
Китти посыпает блинчики сахарной пудрой: быстро и много.
Мы  играем  в  шашки  в  гостиной  Сторми,  из  тех  огромных  шашек,
которые  можно  купить  в  «Крекер  Баррел».  Джон  дважды  меня  обыграл  и
все спрашивает, не поддаюсь ли я. Я молчу, но ответ – нет, он просто играет
лучше  меня.  Сторми  приносит  нам  по  коктейлю  «Пинья  колада»,  который
она  смешала  в  блендере,  с  «лишь  капелькой  рома,  чтобы  согреться»,  и
разогревает  в  микроволновке  пирог  со  шпинатом,  к  которому  мы  даже  не
притрагиваемся.  Из  стерео  играет  Бинг  Кросби.  К  половине  десятого
Сторми  начинает  зевать  и  говорит,  что  скоро  ей  нужно  ложиться  спать,
чтобы оставаться красивой. Мы с Джоном переглядываемся – еще слишком
рано. Я не помню, когда в последний раз ложилась раньше полуночи.
Сторми настаивает, чтобы я легла у нее, а Джон – у мистера Моралеса,
в  его  спальне  для  гостей.  Я  понимаю,  что  Джон  не  очень  рад  этой  идее,
потому что он спрашивает:
– Может, я просто лягу у тебя на полу?
Я удивляюсь, когда Сторми качает головой:
– Сомневаюсь, что отец Лары Джин это одобрит.
– Не думаю, что папа стал бы возражать, Сторми, – говорю я. – Я могу
ему позвонить, если хотите.
Но ответ – твердое и решительное «нет»: Джон будет спать у мистера
Моралеса.  Для  женщины,  которая  всегда  говорит  мне  быть  необузданной,
искать  приключения  и  носить  с  собой  презерватив,  она  куда  более
старомодная, чем я думала.
Сторми протягивает Джону полотенце для лица и пару беруш.
– Мистер Моралес храпит, – сообщает она ему, целуя на прощание.
Джон поднимает бровь.
– Откуда ты знаешь?
–  Тебя  это  не  касается!  –  И  старушка  уплывает  на  кухню  с  видом

великосветской дамы.
–  Знаешь  что?  Я  действительно  совершенно  не  хочу  знать,  –  тихо
говорит мне парень на ухо.
Я прикусываю щеку, чтобы не засмеяться.
– Поставь телефон на виброзвонок, – говорит Джон перед уходом. – Я
тебе напишу.
Я  слушаю  храп  Сторми  и  шепот  снежинок,  падающих  на  окно.  Я  все
кручусь в спальном мешке, мне тесно и жарко, и я мечтаю, чтобы Сторми
не  включала  обогреватель  так  сильно.  Старики  всегда  жалуются,  что  в
Бельвью  холодно  и  что  отопление  работает  «сикось-накось»,  как  говорит
Дэнни из корпуса «Азалия». А вот мне ужасно жарко. Ситуацию усугубляет
атласная  ночная  рубашка  персикового  цвета  с  высоким  воротом,  которую
мне  дала  Сторми.  Я  лежу  на  боку,  играю  в  «Кэнди  Краш»  на  телефоне  и
жду, когда уже Джон мне напишет.
Хочешь поиграть в снегу?
Я тут же отвечаю:
ДА! Здесь ужасно жарко.
Встретимся в коридоре через две минуты?
Ок.
Я  так  быстро  встаю  в  спальном  мешке,  что  едва  не  падаю.  Чтобы
найти пальто и ботинки, я свечу себе телефоном. Сторми вовсю храпит. Я
не могу найти шарф, но не хочу заставлять Джона ждать, поэтому выбегаю
без него.
Он  уже  поджидает  меня  в  коридоре.  Его  волосы  взъерошены  на
затылке,  и  мне  кажется,  что  это  так  мило,  что  я  запросто  в  него  бы
влюбилась, если бы могла себе это позволить. Увидев меня, он расставляет
руки в стороны и поет «За окном уже сугробы, снеговик нас ждет давно», и
я так сильно смеюсь, что он говорит:
– Тише, ты разбудишь всех постояльцев!
От этого я смеюсь пуще прежнего:
– Еще только половина одиннадцатого!
Мы  бежим  по  длинному,  покрытому  ковром  коридору  и  стараемся
смеяться как можно тише. Но чем больше мы пытаемся смеяться тихо, тем
сложнее нам это дается.
–  Я  не  могу  перестать  смеяться!  –  говорю  я,  задыхаясь,  пока  мы

выбегаем через раздвижные двери во двор.
Едва дыша, мы оба резко останавливаемся.
Земля укрыта толстым слоем белого снега, густого, как овечья шерсть.
На улице так красиво и умиротворенно, что сердце щемит от удовольствия.
В этот миг я так счастлива и понимаю, что ни разу не подумала о Питере. Я
поворачиваюсь  и  смотрю  на  Джона,  но  он  уже  смотрит  на  меня  с
полуулыбкой на лице. От его взгляда в груди все трепещет от волнения.
Я  начинаю  кружиться  и  петь:  «Снеговик  нас  ждет  давно»,  и  мы  оба
сгибаемся от смеха.
– Нас из-за тебя выгонят, – предупреждает он.
Я  беру  его  за  руку  и  заставляю  крутиться  со  мной  так  быстро,  как
могу.
– Ты ведешь себя так, будто ты здесь один из постояльцев, старичок! –
кричу я.
Парень  отпускает  мои  руки,  и  мы  оба  спотыкаемся.  Затем  он  берет  с
земли горсть снега и начинает лепить из него снежок.
– Старичок, говоришь? Я тебе покажу старичка!
Я несусь от него прочь, спотыкаясь и поскальзываясь на снегу.
– Не смей, Джон Амброуз Макларен!
Он  гонится  за  мной,  смеясь  и  тяжело  дыша.  Ему  удается  обхватить
меня  вокруг  талии.  Джон  поднимает  руку,  как  будто  собирается  засунуть
снежок мне за шиворот, но в последнюю секунду отпускает меня.
– О боже! У тебя под пальто ночнушка моей бабушки?
Посмеиваясь, я говорю:
–  Хочешь  посмотреть?  Она  очень  непристойная.  –  Я  начинаю
расстегивать пальто. – Погоди, сначала отвернись!
Мотая головой, Джон говорит:
– Это странно.
Но повинуется. Как только он поворачивается спиной, я хватаю горсть
снега, делаю снежок и прячу его в карман.
– Все, поворачивайся.
Джон  поворачивается,  и  я  запускаю  снежок  прямо  ему  в  голову.  Он
попадает ему в глаз.
– Ай! – вскрикивает он, потирая глаз рукавом куртки.
Я ахаю и подхожу к нему.
– О боже! Прости! Ты как…
Но  Джон  уже  лепит  новый  снежок  и  бросается  на  меня.  Так
начинается  наша  снежная  битва.  Мы  гоняемся  друг  за  другом,  и  мне
удается  совершить  красивый,  точный  бросок  ему  в  спину.  Мы  объявляем

перемирие,  когда  я,  поскользнувшись,  чуть  не  падаю  на  пятую  точку.  К
счастью,  Джон  успевает  меня  поймать.  И  не  спешит  меня  отпускать.  Мы
секунду  смотрим  друг  на  друга,  его  руки  вокруг  моей  талии.  У  него  на
ресницах снежинка. Он говорит:
– Если бы я не знал, что ты все еще страдаешь по Кавински, я бы тебя
поцеловал.
Я вздрагиваю. Самым романтичным, что со мной случалось до Питера,
была  пробежка  под  дождем  с  Джоном  Амброузом  Маклареном  и
футбольными мячами. А теперь это. Как странно, что мы с Джоном даже не
встречались,  но  с  ним  связаны  два  моих  самых  романтичных
воспоминания.
Джон отпускает меня.
– Ты вся заледенела. Давай вернемся.
Мы  идем  в  комнату  отдыха  на  этаже  Сторми,  чтобы  посидеть  и
оттаять.  Горит  только  одна  лампа  для  чтения,  здесь  тишина  и  полумрак.
Похоже, к вечеру все постояльцы разошлись по своим квартирам. Немного
странно находиться здесь без Сторми и остальных. Все равно что оказаться
ночью в школе. Мы сидим на изысканном диване во французском стиле, и я
снимаю  ботинки,  чтобы  согреть  ноги,  и  шевелю  пальцами,  чтобы  вернуть
им чувствительность.
–  Жаль,  нельзя  камин  разжечь,  –  вздыхает  Джон,  потягиваясь  и  глядя
на камин.
–  Да,  он  ненастоящий,  –  говорю  я.  –  Наверняка  есть  какой-то  закон
насчет каминов в доме престарелых. Могу поспорить…
Я  умолкаю,  когда  вижу,  как  Сторми  в  шелковом  кимоно  на  цыпочках
выходит  из  своей  квартиры  и  крадется  по  коридору.  К  двери  мистера
Моралеса. О, мой бог!
– Что? – спрашивает Джон, и я закрываю ему рот ладонью.
Я пригибаюсь, соскальзывая с дивана на пол. Джона я тащу за собой.
Мы сидим внизу, пока не раздается щелчок замка. Он шепчет:
– Что такое? Что ты увидела?
Садясь обратно, я шепчу в ответ:
– Не знаю, хочешь ли ты это слышать.
– Господи, да что? Просто скажи мне.
–  Я  видела,  как  Сторми  в  красном  кимоно  проскользнула  в  квартиру
мистера Моралеса.
Джон давится.
– О боже! Это…
Я смотрю на него с сочувствием.

– Да уж. Прости.
Качая  головой,  он  откидывается  на  спинку  дивана,  вытянув  перед
собой ноги.
–  Надо  же!  Ничего  себе!  У  моей  прабабушки  более  активная
сексуальная жизнь, чем у меня.
Я не могу удержаться от вопроса:
–  Значит…  получается,  ты  не  так  часто  занимаешься  сексом?  –  и
поспешно добавляю: – Прости, я очень любознательная. Или, как говорят,
любопытная. Ты можешь не отвечать, если не хочешь.
– Нет, я отвечу. Я никогда еще не занимался сексом.
– Что?
Я не могу поверить. Как это возможно?
– Чем ты так потрясена?
– Не знаю, я просто думала, что все парни это делают.
– Ну, у меня была всего одна девушка, но она была религиозная, и мы
ничего  такого  не  делали.  Но  это  нормально.  В  любом  случае,  поверь  мне,
не  все  парни  занимаются  сексом.  Я  бы  сказал,  большинство  не
занимается. – Джон делает паузу. – А ты?
– Я тоже никогда этого не делала, – говорю я.
Он озадаченно хмурится.
– Погоди, я думал, что вы с Кавински…
– Нет. С чего ты это взял?
О… видео. Я сглатываю. Я надеялась, что он останется единственным
человеком, кто его не смотрел.
– Значит, ты посмотрел видео из джакузи, да?
Джон колеблется, но потом отвечает:
–  Да.  Я  сначала  не  понял,  что  это  ты,  пока  на  вечеринке  в  домике  на
дереве не узнал, что вы вместе. Парни из школы показали мне это видео, но
я не особо внимательно смотрел.
–  Мы  просто  целовались,  –  бормочу  я,  наклонив  голову.  –  Мне  жаль,
что ты это видел.
– Почему? Если честно, мне вообще все равно.
–  Мне  просто  нравилось  думать,  что  ты  воспринимаешь  меня
определенным  образом.  Такое  чувство,  что  все  теперь  смотрят  на  меня
иначе,  а  ты  думал  обо  мне  как  о  прежней  Ларе  Джин.  Понимаешь,  что  я
хочу сказать?
– Именно так я тебя и вижу, – говорит Джон. – Для меня ты все та же.
И я всегда буду так к тебе относиться, Лара Джин.
От  его  слов  и  от  того,  как  он  на  меня  смотрит,  по  всему  телу

разливается  золотистое  тепло,  наполняющее  меня  до  самых  кончиков
замерзших пальцев. Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Я хочу узнать, будет
ли его поцелуй отличаться от Питера, успокоит ли он мое сердце, заставит
ли  меня  забыть  его,  хотя  бы  на  время.  Но,  может,  Джон  чувствует,  что
Питер  каким-то  образом  стоит  между  нами,  что  он  в  моих  мыслях,  и  этот
момент принадлежит не только нам двоим, потому что ничего не делает.
–  Почему  ты  всегда  называешь  меня  полным  именем?  –  вдруг
спрашивает Джон.
–  Не  знаю.  Просто,  когда  я  о  тебе  думаю,  оно  возникает  у  меня  в
голове.
– О, значит, ты много обо мне думаешь?
Я смеюсь.
– Нет, я сказала, «когда» я о тебе думаю, что бывает не так уж и часто,
я  думаю  о  тебе  так.  Мне  в  первый  учебный  день  всегда  приходится
объяснять  учителям,  что  мое  имя  Лара  Джин,  а  не  просто  Лара.  А  еще,
помнишь,  как  мистер  Чадни  стал  из-за  этого  и  тебя  называть  Джон
Амброуз? «Мистер Джон Амброуз»?
С наигранным, важным британским акцентом Джон произносит:
– Мистер Джон Амброуз Макларен третий, мадам.
Я смеюсь. Про третьего я раньше не знала.
– Ты серьезно?
– Да. И это раздражает. Мой отец – Джон младший, поэтому он Джей-
Джей,  а  меня  все  родственники  до  сих  пор  называют  Малыш  Джон.  –
Парень  морщится.  –  Лучше  уж  быть  Джоном  Амброузом,  чем  Малышом
Джоном. Звучит, как рэпер или тот парень из «Робин Гуда».
– У тебя такая аристократичная семья.
Я  видела  маму  Джона  лишь  раз,  когда  она  за  ним  заезжала.  Она
выглядела моложе других матерей, у нее была такая же молочная кожа, как
у Джона, и ее волосы соломенного цвета были длиннее, чем у других мам.
– Нет. Моя семья совсем не аристократичная. Вчера вечером на десерт
мама  приготовила  салат  из  желе  и  овощей.  А  мой  отец  любит  хорошо
прожаренные  стейки.  И  мы  ездим  отдыхать  только  туда,  куда  можно
добраться на машине.
– Я думала, твои родители… ну, богатые.
Я  тут  же  жалею,  что  сказала  слово  «богатые».  Обсуждать  чужие
деньги – это всегда некрасиво.
–  Отец  не  любит  бросаться  деньгами.  У  него  успешная  строительная
компания,  и  он  гордится  тем,  что  всего  добился  сам.  Он  не  ходил  в
колледж, как и мои бабушка с дедушкой. Моя сестра была первой в нашей

семье.
– Я этого не знала, – говорю я.
Сколько всего нового мне открылось о Джоне Амброузе Макларене!
–  Теперь  твоя  очередь  рассказать  мне  что-нибудь,  чего  я  о  тебе  не
знаю, – говорит Джон.
Я смеюсь.
–  Ты  знаешь  больше,  чем  многие  другие.  Мое  любовное  письмо  об
этом позаботилось.

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: