Возвращение в «Ласточку» у него в багажнике действительно лежала лопата. А почему бы и нет, ведь держать её там

(1) БАМ — железная дорога в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Одна из крупнейших
железнодорожных магистралей в мире. Основной путь Тайшет — Советская Гавань строился с
большими перерывами с 1938 года по 1984 год.
Послушать песенку и проникнуться атмосферой Юркиных грустных мыслей можно вот тут:
https://vk.com/wall-106283999_236

Глава 14. Клянусь. Никогда!..
До премьеры спектакля осталось всего ничего времени. Стоя у умывальников, сонный и
продрогший от ледяной воды Юрка аж вспотел и проснулся, как только услышал из уст Володи
страшное слово «послезавтра». Впрочем, страшным оно оказалось не только для Володи с Юркой,
но и для всей труппы в целом.
Пропустив зарядку, Юрка удрал в театр, чтобы всецело заняться повторением «Колыбельной», и
остался там на весь день, поэтому нервозность Володи мало его затронула. Чего нельзя было
сказать об остальных ребятах, а им пришлось очень несладко. Ужасно негодуя, что вчерашний день
выпал из-за праздника в лагере, худрук с самого утра принялся выдергивать актеров по трое, по
двое и даже поодиночке с общественных работ и развлечений, чтобы без устали прогонять с ними
отдельные сцены по десятку раз.
К спектаклю привлекли два кружка — кройки и шитья и художественный. Если вооруженные
Ксюшиными эскизами портные работали в поте лица, то художники, по мнению Володи, филонили.
Ребята не успевали нарисовать столько декораций, сколько требовалось для спектакля, и Володя
забрал у них несколько эскизов и набросков, чтобы раскрасить самому с помощью актёров и
волонтёров вроде Матвеева.
Юрка же в отношении спектакля оставался совершенно спокойным. Он не сомневался, что такими
темпами они всё успеют. Его мучило совсем другое: время заканчивалось не только у актёров, но и
у них с Володей тоже.
Володя это понимал и действовал. Он умудрился в таком плотном графике найти окна и дважды
забежать к Юрке в кинозал, чтобы быстро чмокнуть в щёку и потрепать по голове.
Но Юрка всё равно грустил. В грусти «Колыбельная» звучала великолепно, но даже это не
радовало. По-настоящему его радовало только одно: время, которое они проводили вдвоем, было
исключительно их временем. И если мгновения рядом, нежные, но молниеносно быстрые взгляды
наполняли его душу счастьем, то двухчасового отбоя Юрка ждал с замиранием сердца. Наконец они
смогут по-настоящему побыть вдвоем! Остаться наедине и наплевать на все эти репетиции,
декорации и прочее. Наслаждаться жизнью и дышать полной грудью, чтобы запомнить друг друга и
это лето как самое волшебное, что было в их жизни.
— Мы всё никак не доплывём до барельефа из твоей страшилки, — подмигнул Володя, бренча в
кармане ключами от лодочной станции. — Это уже стало какой-то традицией — искать поводы, но
даже не попробовать добраться дотуда.
Юрка хотел было возразить, что сегодняшний день выдался пасмурным, что может полить дождь,
но передумал — велика ли беда промокнуть?
Они спустились по тропинке до лодочной станции, сели в лодку и отправились в том же
направлении, что и раньше. В этот раз Юрка усадил за вёсла Володю — пусть теперь он гребёт
против течения. Володя не жаловался, но на полпути стало заметно, что устал, и Юрка его сменил
— до места, где стоял барельеф, плыть пришлось гораздо дольше, чем до заводи с лилиями.
«Руины», как Юрка называл это место, представляли собой неровное заросшее травой поле,
окруженное редким сосновым бором. Неизвестно, усадьба стояла здесь раньше или церковь, но на
то, что здесь действительно что-то было, указывали остатки стен и холмики фундамента. Стоит
только приглядеться, и вот они — торчат в высокой траве.
Но их путь лежал дальше, к пролеску, у подножья которого раскинулись заросли дикого вьюна. Из
пышной живой изгороди, усыпанной, словно звездочками, маленькими белыми цветками,
проглядывала обычная замшелая стена. Подойдя вплотную, Юрка посмотрел на ничего не
понимающего Володю и, раздвинув пушистые ветки, хмыкнул:
— Эта стена и есть барельеф.
— Она, конечно, очень старая, но явно не… Погоди-ка!
Володя прищурился и, разглядев под тонким слоем мха едва заметную выпуклую фигуру, охнул, но
не успел и слова сказать, как Юрка упал на колени и принялся отрывать вьюн и мох.
— Осторожнее, вьюн — это лозинка, она ядовитая!
— Откуда ты всё это знаешь? Ботаник, что ли? — Юрка задумчиво почесал затылок.
— Да просто бабуля у меня цветовод-любитель.
Пожав плечами, Володя вынул из кармана шорт тетрадку, которую неизменно носил с собой, и

вырвал оттуда пару листов. Вооружившись бумагой, ребята принялись снимать с барельефа лозинку
и отрывать мох. Вскоре из-за живого бархата показался женский профиль, затем шея и грудь, а
ниже — фигура младенца, которого женщина прижимала к себе.
— Поза как у Богородицы, — удивился Володя. — Интересно… но ведь это светская дама. Хозяйка?
— Это и есть мое привидение. Видишь нераскрывшиеся бутоны? — Юрка указал пальцем на
маленькие остролистные цветочки-звездочки. — Когда я нашёл ее, лозинка еще цвела, и я увидел
вот тут, — Юрка коснулся ключицы женщины, — большой белый цветок, будто брошь. Вот так я и
придумал эту страшилку. Только вот никогда не слышал, чтобы здесь на самом деле была чья-то
усадьба.
— Может быть, это надгробие?
— Не похоже. Но кто его знает…
Барельеф и окружающая его живая изгородь были таинственно, готически красивы, но кроме того,
чтобы любоваться ими, здесь больше нечего было делать. А времени по Юркиным подсчетам
оставалось еще прилично.
— Скажи точно, через сколько мы должны вернуться в лагерь? — задумчиво протянул он. У него
возникла куда более интересная идея.
— Через час с лишним. Почти полтора, — подсчитал Володя.
— Отлично! — Юрка оживился. — Я знаю тут одно место…
— А ты откуда всё это знаешь? Столько мест!
— Я же обалдуй и разгильдяй, — хмыкнул Юрка. — Вечно трогаю что не нужно и шастаю где не
нужно, вот и нахожу всякие клёвые штуки.
— Как скажешь, — улыбнулся Володя, — ну, поплыли.
— Плыть недалеко, а потом пешком наверх, во-о-он туда, — Юрка указал на конус лесистого холма,
возвышающегося на востоке.
— А что там? У меня впечатление, что там сплошной лес и ничего больше.
— Видишь, шпиль торчит? Там на самом верху есть небольшая беседка.
— Уверен, что туда можно добраться?
— Всё в порядке, там есть тропинка. Правда, по ней местами карабкаться придётся…
— А змей там?..
— …нет, — закончил за него Юрка.
Чтобы подняться на склон, местами приходилось карабкаться. Слишком опасные участки ребята
обходили, но, когда они забирались на крутые подъемы, всё равно приходилось цепляться руками за
торчащие из земли корни. Одно происшествие заставило Юрку сильно испугаться — сучок, за
который он уцепился, не выдержав его веса, отломился и едва не отправил Юрку катиться кубарем
вниз. В остальном путь прошел без приключений, и вскоре они вышли к выдолбленным в земле
ступеням, ведущим прямо к беседке.
Невысокая, хлипкая постройка не представляла собой ничего особенно красивого: простая
деревянная будочка, выкрашенная зеленой, местами облетевшей краской. Внутри — небольшой
столик, вокруг — неудобные узкие скамейки, всё очень просто и заурядно. Но эта беседка была
уникальна не конструкцией, а другим — все её поверхности были испещрены надписями: стены,
балки, скамейки, стол, пол. Они были везде, внутри и снаружи: «Серёжа и Наташа, 1-я смена.
1975 г.», «Дима + Галя, 4-я смена, 1982 г.» «Тут были Света и Артур, „Ласточка“, 1-я смена, 1979 г.»
Повсюду пестрело великое множество имён, дат, цифр, написанных разными почерками, разными
цветами, красками, карандашами, ручками, многие были вырезаны в самом дереве, многие —
заключены в сердца.
Юрка подошел к дальнему углу беседки и подозвал к себе Володю. Перегнулся через край и указал
вдаль:
— Вот, что я тебе показать хотел. Посмотри.
Беседка будто висела у самого обрыва — отвесного, земляного, срывающегося на много метров вниз

в густой подлесок, который тоже стремился вниз, к самой реке. А дальше, на много километров
вперед, до самого горизонта лежала степь, разрезанная тут и там нитками виляющей реки. Вода,
отражавшая пасмурное небо, окрашивалась в серо-белый цвет, но там, где на неё падали
пробившиеся сквозь облака лучи, она сверкала и переливалась солнечными бликами. Высохшая от
летнего зноя трава раскинулась желтым ковром докуда хватало глаз, но кое-где нет-нет, да и
пробивались зелёные пятна.
Отсюда можно было разглядеть и место, где они недавно побывали, поляну с барельефом, и заводь,
в которую плавали смотреть лилии, и, конечно же, лагерь.
Юрка украдкой посмотрел на Володю, наблюдая за его реакцией. Тот зачарованно смотрел вдаль,
дышал глубоко и спокойно, его лицо выражало полное умиротворение.
— Красиво, правда? — спросил Юрка, отойдя от края.
— Очень. А откуда ты узнал об этом месте?
— Странно, что ты о нём никогда не слышал. Вожатый все-таки. — Юрка подтянулся на руках,
уселся прямо на стол и, болтая ногами, стал рассказывать: — Это место называют беседкой
романтиков. Мне про него два года назад рассказали девчонки из старших отрядов, да и все
вожатые, кто не первый раз в «Ласточке», знают. У парочек в лагере всегда считалось вроде как
традицией приходить сюда под конец смены и писать имена… Я никогда не понимал этого, но
любопытства ради как-то раз пришел, чтобы посмотреть собственными глазами.
— Почему не понимал? — спросил, подойдя к нему, Володя. — Всё очень символично. Смотришь на
эти надписи и на самом деле ощущаешь дух романтики. Представляешь, сколько чувств
концентрировалось тут на протяжении многих лет, сколько добрых слов было сказано?
Юрка хотел было хихикнуть и обозвать его романтиком, но встретился взглядом и застыл. Володя
смотрел на него так искренне и мечтательно, будто… будто говорил о них? Наклонился, уперся
руками в столешницу по обе стороны от Юрки и ткнулся кончиком носа в его нос. Закрыл глаза,
выдохнул, глубоко вдохнул… У Юрки так бешено в этот момент грохотало сердце, что казалось,
разорвёт ему грудину. Он до минимума сократил расстояние между ними и быстро чмокнул Володю
в губы.
— Хочешь, — шепнул он, — и мы оставим здесь свои имена?
Володя мотнул головой, снова потёрся кончиком своего носа о Юркин и тихо сказал:
— Не нужно. Увидит кто из нынешней смены, будет не очень хорошо. Я и так запомню, Юр, без
всяких надписей.
Юрка обнял его и уткнулся губами в шею, но вдруг Володя вздрогнул и разомкнул объятия.
Отпрянув, Юрка опустил взгляд вниз и заметил, что обе Володины руки покрылись мурашками.
Обе, полностью, до самых кистей. Володя отвел взгляд. Обоим вдруг стало неловко, но, чтобы не
смущать его еще больше, Юрка сделал вид, что ничего не заметил. И чтобы Володю вообще больше
так не смущать, Юрка решил никогда так больше и не делать — не трогать шею.
Возвращались в лагерь тем же путем, что и поднимались сюда. Хоть Юрка и знал более простую
дорогу, ребята оставили лодку у берега, а её требовалось вернуть назад.
Когда они спустились к реке, поднялся ветер, вода пошла рябью, а небо на востоке потемнело.
— Скоро начнётся дождь, — сказал Володя, глядя вверх, — нужно быстрее плыть обратно.
— По течению сейчас быстро домчим, — успокоил Юрка.
Он влез в лодку, взялся за весла, Володя толкнул её с берега и запрыгнул сам.
Доплыли они действительно быстро. Юрка налегал на вёсла, лодка мчалась, и четверти часа не
прошло, как они причалили.
Ветер усилился. С сизого неба сорвались первые капли дождя.
— Сейчас польет! — повысил голос Володя. — Наверное, не добежим до лагеря, давай укроемся на
станции?
— Привяжи пока лодку. Я схожу за брезентом, — Юрке уже приходилось кричать, чтобы ветер не
заглушал его слова.
Юрка рванул с причала и отворил двери складского помещения. Схватил брезент, но, собираясь
возвращаться на пирс, взглянул в выходящее на пляж окно — во дворе станции кто-то был.

На всякий случай спрятавшись за откос, Юрка присмотрелся и увидел, как к складу движется
Маша.
— Твою мать! — прошипел тот сквозь зубы. — Только её тут не хватало!
Он бросился обратно к пирсу — тот, скрытый зданием станции, уходил в реку, — и Маша не могла
его увидеть до тех пор, пока не войдет на склад.
Юрка действовал не раздумывая. Подбежав к Володе, схватил его за локоть:
— Ложись в лодку, быстро!
— Что?..
— Там Маша идёт!
— Но мы ничего такого не сделали, чтобы прятаться.
— Ложись, говорю! — приказал Юрка.
Володя растерялся, но мигом прыгнул в лодку и улёгся на дно. Юрка — за ним. Оглядываясь назад,
он кое-как закрепил брезент у носа и, ложась рядом с Володей, укрыл им лодку.
И только тогда Юрка осознал, что Володя прав — до того, как они спрятались, их не в чем было
уличить. Теперь же получалось, что, раз затаились, значит, есть что скрывать. А если Маша увидит,
как они, растрепанные и помятые, вылезают из накрытой брезентом лодки, то подумает чёрт-те что
и начнутся расспросы и разбирательства. Юрка негромко выругался — он сам их подставил,
вынудил лежать, не высовываясь.
— И чего её принесло? — простонал, когда закрепил брезент и всё вокруг погрузилось во мрак.
— Понятия не имею, — ответил Володя. — Не самое хорошее время выбрала, чтобы гулять.
— Я же говорил! Она следит за тобой!
Юрка осторожно приподнял кусок брезента и посмотрел наружу. Обзор был слабым, виднелся
только небольшой кусок пирса, но Юрке удалось разглядеть Машины ноги в черных туфельках и
белых гольфах. Она два раза прошлась туда и обратно вдоль пирса. Затем остановилась рядом с их
лодкой — Юркино сердце сделало кульбит, — постояла минуту, сделала шаг к ней… Но в этот
момент в небе оглушительно громыхнуло и полил дождь. Тяжелые капли забарабанили по брезенту.
Маша, громко ойкнув, побежала обратно на склад.
— Ушла? — встревоженно спросил Володя, когда Юрка сполз обратно.
— Да. Но, блин, мне показалось, что она что-то заметила.
— Ты сможешь отсюда увидеть, когда она уйдет?
— Конечно нет. Она же в домике станции. Как я ее увижу? — раздраженно прошептал Юрка. — В
окно разве что. Да и то, если повезет.
— Ясно, — помедлив, произнес Володя. — Значит, придется валяться тут до горна.
Только сейчас Юрка почувствовал, как им тесно вдвоем. Предельно медленно и осторожно, чтобы
не качать лодку, он перевернулся на бок, оказавшись своим лицом напротив Володиного. Глаза еще
не успели привыкнуть к темноте, и если бы Юрка не ткнулся носом Володе в лоб, то даже не понял
бы, где и как тот лежит. Юрка сполз еще чуть ниже, а когда глаза пообвыкли, смог рассмотреть
очертания Володиных очков.
По брезенту бил дождь, под него задувал холодный мокрый ветер, но Юрке было жарко, потому что
Володя оказался слишком близко. И хотелось дотронуться до него, а не лежать, как оловянные
солдатики. Юрка нашел Володину ладонь, неуверенно сжал, почувствовал, какая она у него сухая и
теплая. Володя прерывисто вздохнул, сжал Юркины пальцы в ответ.
— Юр, — произнёс он сипло.
— Что?
— Поцелуй меня.
Сердце ёкнуло, по телу разлилась сладкая волна. Вокруг пахло водой — дождевой и речной, и
именно так пах Юркин первый настоящий поцелуй.

Володя позволил ему больше, чем обычно — не быстро, невинно коснуться своими губами его губ, а
прижавшись, задержаться подольше. Этот поцелуй длился то ли несколько секунд, то ли целую
вечность, сопровождаясь бешеным стуком сердца — и непонятно, чьего, Юркиного или Володиного.
А потом Володя разомкнул губы. Юрка хотел было отпрянуть, подумав, что на этом всё кончится, но
почувствовал еще более мягкое и мокрое прикосновение.
Юрка не умел целоваться по-настоящему. Он никогда этого не делал. А Володя, наверное, уже умел.
Он поймал его губы и утянул в поцелуй — взрослый, нежный, головокружительный.
Дождь ослабевал и успокаивался, но Юрка успокаиваться совсем не хотел. Не хотел отпускать
Володиных рук и губ. Плюнув на все, на сбившееся дыхание, на жар и истому во всем теле, он не
хотел останавливаться, разрывать это мгновение. Если бы можно было навсегда остаться в этой
лодке, под этим брезентом рядом с Володей, Юрка остался бы не раздумывая.
И Володя тоже не хотел, чтобы всё закончилось. Он отпустил его руку и обнял, прижался к нему
так, что Юрка почувствовал — не только ему жарко. Не понимая, что делает, положил руку Володе
на бок, пробрался пальцами под его рубашку, коснулся кожи. По руке будто пустили электрический
ток, а Володя вздрогнул. Их поцелуй стал грубым и жадным.
Далекий звук горна, трубящий подъем, показался Юрке оглушительным. Он попытался сделать вид,
что ничего не услышал, но Володя первый оторвался от него и, вздохнув, сказал:
— Пора, Юр. Надо идти.
Будто цепляясь за последнюю ниточку, Юрка спросил:
— Думаешь, Маша уже ушла?
— Дождь кончился, да и горн она слышала… Сейчас проверю.
Он сел и, так же как Юрка до этого, приподнял угол брезента. А Юрка в этот момент очень хотел,
чтобы Володя увидел там Машины ноги и вернулся сюда, к нему. Чтобы хотя бы еще минутку можно
было обнимать и целовать его.
— Никого нет, — сказал Володя и сел, скидывая с лодки брезент.
Яркий дневной свет ослепил Юрку. Вокруг было сыро, мокро, но небо посветлело, между облаками
вдалеке пробивалось солнце.
Володя вылез из лодки, Юрка последовал за ним. И пока они крепили брезент, Юрка боролся с
желанием подойти к Володе со спины, обнять его и, замерев, долго-долго стоять вот так.
— Всё, все молодцы. Можете быть свободны, — объявил Володя, заканчивая репетицию. Бледные от
усталости актёры зааплодировали. На пятый раз труппе наконец удалось прогнать всю постановку
от начала и до конца так, чтобы получилось относительно сносно.
Если актёры вымотались за этот день так, что буквально падали от усталости, то как худрук все еще
держался на ногах, Юрка не мог понять. Володя пахал как каторжник, не слыша, не видя и не
замечая ничего вокруг. У него даже галстук перекрутился узлом на спину и повис на шее удавкой.
Заметив это, Юрка прыснул. Встал из-за пианино, подошел к худруку, протянул руки, чтобы
поправить сбившуюся ткань.
— Вот бы и мне посколее галстук повязали!
Юрка аж подпрыгнул от неожиданности, убежденный, что все актёры вышли из кинозала. Но
проворный Олежка выскочил из-за бюста Ленина как чёртик из табакерки.
Володя отшатнулся от Юрки, сам поправил свой галстук и, натянуто улыбнувшись, объяснил:
— Олежка у нас мечтает, чтобы его первым в классе, а лучше — во всей школе, приняли в пионеры.
— А-а-а… — протянул Юрка и повернулся к Олежке: — И как, клятву уже выучил?
— Ага! — Олежка покраснел, стал по стойке смирно и с выражением начал: — Я, Лылеев Олег
Ломанович, вступая в ляды Всесоюзной Пионелской Олганизации имени Владимила Ильича
Ленина, пелед лицом своих товалищей толжественно обещаю: голячо любить свою Лодину. Жить,
учиться и болоться, как завещал великий Ленин, как учит Комму… — Олежка жадно вдохнул, — …
стическая палтия. Свято соблюдать Законы Пионелии Советского Союза!
— Молодец! — похвалил Володя. — А как отдавать пионерский салют, знаешь?

— Знаю! Показать?
Юрка цокнул языком — ну нашли время! Откровенно скучая, он уселся на сцену, свесил ноги и
показательно всхрапнул. Володя его проигнорировал.
— Покажи, — кивнул вожатый и выкрикнул призыв: — К борьбе за дело Коммунистической партии
будь готов!
— Всегда готов! — рявкнул Олежка и вскинул руку в пионерском салюте.
Володя поправил его ладонь — так, чтобы оказалась выше лба, а не на уровне носа.
— Руку нужно держать выше головы. Это значит, что ты блюдешь интересы пионерской
организации выше своих. А еще во время присяги тот, кто повязывает тебе галстук, задает
каверзные вопросы.
— Мамочки! — испугался Олежка. — Сложные? А ты задавал?
— Задавал. Я спрашивал будущего пионера, сколько стоит пионерский галстук.
— Пятьдесят пять копеек! — отчеканил, очухавшись, Юрка.
— Юр, ну ты же прекрасно знаешь, что этот ответ — неправильный. Зачем человека с толку
сбиваешь? — с досадой спросил Володя. — Пионерский галстук бесценен, потому что он — частица
красного знамени. Запомнил, Олеж?
— Ага, запомнил! — Олежка закивал. — Ну я пошел. Еще поучу клятву пелед сном!
— Лучше сценарий поучи!
— И сценалий тоже!
Олежка умчался, а Юрка задумался о том, что зря Володя обманывает мальца. Ведь пионерский
галстук столько и стоил — пятьдесят пять копеек, не больше, потому что на самом деле был всего
лишь крашеной тряпкой. В этом были убеждены все Юркины ровесники. Ребята носили галстуки
как попало, будто издеваясь над ним: рваными, мятыми, исписанными, истыканными значками, по-
ковбойски — подобно тому, как только что он был повязан на шее у Володи.
Может быть, еще лет десять-двадцать назад галстук что-то и значил, символизировал ценности и
идеалы. Но сейчас всё это ушло в прошлое. Сам же Юрка впервые заподозрил, что ни идеалов, ни
ценностей у людей не осталось, когда его завалили на экзамене. Скоро и Олежка непременно
убедится в том же самом, но уже на своем примере. Юрке стало заранее жалко Олежку за то, какое
жуткое разочарование его, такого одухотворенного и мечтательного, ждёт впереди.
Юрка хотел поделиться с Володей своими размышлениями, но не успел: двери кинозала снова
отворились, и ребята из художественного кружка внесли несколько ватманов декораций.
— Вот водонапорная башня и паровоз, — сказал Миша Луковенко — руководитель
рисовальщиков. — Как ты и просил, с нас контуры, а разрисовываете вы.
— О, спасибо огромное, — поблагодарил Володя. — А краски принёс?
— Да, вот тут, — Миша протянул ему большую коробку с банками и кистями и предупредил: —
Завтра заберу.
Только художники ушли, Володя повернулся к Юрке и сказал:
— Ну что? Будем разрисовывать?
Юрка обреченно застонал:
— Сейчас? Володь, ты вымотанный и уставший, я тоже хочу спать…
— Время не ждёт! Тут работы минимум на два дня — пока раскрасим, пока высохнет. А там еще и
поправлять что-то придётся…
— Может, всё-таки потерпит до завтра? — безо всякой надежды спросил Юрка.
— Нет! Но если ты устал, то я могу и сам. — И в его голосе не было подвоха, Юрка знал, что Володе
хватит энтузиазма остаться ночевать в театре, но сделать всё самому. А разве мог Юрка позволить
ему такое?
И они остались рисовать. Разложили огромные листы прямо на полу сцены и, ползая по ней, как

партизаны по полю, орудовали кистями. Работа была несложной, но долгой и местами тонкой. За
окнами давно стемнело, горн уж час как протрубил отбой, а они всё рисовали и рисовали.
На часах было за полночь, когда Юрка, посмотрев, что они сделали около половины, сдался.
Отбросил в сторону кисть и распластался по полу.
— Всё, устал. Володь, давай заканчивать, так же и коня двинуть можно. Конев двинет коня!
Представляешь?
Но Володя, как заведенный, продолжал мазать кистью по ватманам:
— Нет, нужно сегодня доделать. Ты же слышал, завтра краски отдадим…
— Нужно, нужно, нужно, — огрызнулся Юрка. Он рывком вскочил на ноги, подошел к нему и
вырвал кисть из рук. — Нет, не нужно!
Володя сердито посмотрел на него, попытался забрать кисть обратно, но Юрка отскочил назад и
спрятал руки за спину.
— Смотри-ка, а ты уже мимо контуров мажешь! Ты устал!
— Нужно…
— Да у нас еще целых полтора дня впереди!
— Всего лишь полтора дня!
— Да никуда не денутся твои декорации!
Юрка швырнул кисть в сторону и сделал три шага, оказавшись с Володей нос к носу. Посмотрел ему
в глаза и намного тише сказал:
— А вот мы еще как денемся… Напомнить, что будет послезавтра, кроме спектакля?
Володя нахмурился и отвёл глаза. Но тут же поднял взгляд, и в нём промелькнуло и понимание, и
сожаление одновременно.
— Я помню… — печально ответил он. — Ты прав, да.
Юрка положил руки ему на плечи. Погладил их, затем — шею и зарылся пальцами в волосы на
затылке. Володя обнял в ответ: обвил руками талию и прижал Юрку к себе, потянулся к его губам.
Но поцеловал вовсе не так, как рассчитывал Юрка.
— Нет, поцелуй меня, как в лодке, — попросил он, прижимая Володю еще крепче.
— Не стоит, — серьёзно ответил Володя и, задумавшись, добавил чуть позже: — Юр… Юра, может,
зря мы это делаем?
— Зря? Почему? Ты больше не хочешь? — Юрка ожидал, что Володя начнёт убеждать его в
обратном, но он только молча пожал плечами. Юрка разволновался не на шутку: — Володя, но я не
хочу прекращать. Мне это нравится! Неужели тебе больше нет?
Володя отвернулся. Посмотрел сначала в потолок, потом на пол и только после этого ответил:
— Нравится.
— Тогда почему зря?
— Вдруг руки опять распущу? Да и все-таки это странно. Это против природы, это неправильно и
гадко.
— Тебе гадко? — оторопел Юрка.
Он задумался. Да, возможно, со стороны они и правда выглядят странно. Но это только со стороны.
Быть «внутри» их отношений, их дружбы и, может быть, даже любви казалось Юрке совершенно
естественным и прекрасным. Ничего не было и не могло быть лучше того, чтобы целовать Володю,
обнимать и ждать встречи с ним.
— Не мне, — понуро кивнул Володя, — остальным гадко. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что
всем этим я сбиваю тебя с правильного пути, Юр.
Юрка рассердился:

— Напомни, кто кого у щитовой поцеловал? — он сложил руки на груди и насупился.
Уголки рта Володи поползли наверх, но он сдержал улыбку и чуть погодя снова серьезно спросил:
— Юр, а ты-то что об этом думаешь?
— Я стараюсь не думать, — в тон ему ответил Юрка. — Какой смысл — сдерживаться ни ты, ни я не
можем. А тем, что целуемся, мы никому не причиняем вреда.
— Кроме себя.
— Себя? Что-то я не вижу, чтобы от меня убыло. Наоборот, мне это приятно. А тебе?
Володя сконфуженно улыбнулся:
— Ты и так знаешь ответ.
Юрка не стал больше просить или уговаривать, а просто взял инициативу в свои руки. Это был их
второй настоящий взрослый поцелуй — и он оказался совсем не таким, как первый. Тогда, в лодке,
было жарко и волнительно, она плавилась под грохот сердец и стук дождя, а теперь было тихо.
Совершенно тихо. За окнами — ночь, в огромном зале — пустота, всё будто бы замерло, и только
они вдвоем плавно, медленно и тягуче снова узнавали друг друга через движения губ.
Но вдруг что-то грохнуло у входа, застучало и покатилось вниз. Ребята отпрянули друг от друга так
быстро, будто между ними ударила молния, отбросив их в разные стороны. По ступеням зала вниз
катился небольшой фонарик. А в дверях, округлив глаза, пятилась назад Маша.
Первой Юркиной реакцией была паника, потом парализующий ужас. Казалось, что земля ушла из-
под ног, что сцена ломается, что всё вокруг переворачивается вверх дном. Затем пришло
непонимание и неверие — может, у него фантазия разыгралась? Ну откуда тут, почти в час ночи,
взяться Маше?
Но она была — живая и настоящая. И собиралась как можно быстрее исчезнуть — уже нащупывала
за спиной ручку двери.
— Стой! — крикнул Володя, первый отошедший от шока.
Маша замерла, а он побежал со сцены и в несколько прыжков по ступеням оказался рядом с ней.
— Не убегай. Пожалуйста.
Маша не могла сказать ни слова — открывала и закрывала рот, глотала воздух, как рыба,
выброшенная на берег.
— Маш? — Володя протянул к ней руку, но она дёрнулась от него, как от чумного. Только пискнула,
задыхаясь:
— Не трогай меня!
— Ладно, хорошо… — Володя судорожно выдохнул. Он пытался говорить спокойно, но безуспешно.
В голосе звенели натянутые нервы. — Только не паникуй. Спустись, пожалуйста. Я все объясню.
— Что? Что вы мне объясните… Вы… Вы… Что вы тут вообще… Это отвратительно!
Юркино сознание будто отключилось, он не мог решать что-либо, делать выводы. Он даже не
чувствовал рук, а ватные ноги не гнулись. Но медлить было нельзя. Невероятным усилием воли
Юрка заставил себя решиться и подошел к ним. Маша уставилась на него еще более дико и
испуганно, чем на Володю.
— Маш, — произнес Юрка, с трудом выговаривая слова, — ты только не думай ничего плохого.
— Вы ненормальные, вы больные!
— Нет, мы нормальные, просто…
— Зачем вы это делаете? Это же неправильно! Так не бывает, так не делают, это совсем… совсем…
Маша задрожала и всхлипнула. «Ещё чуть-чуть, — понял Юрка, — и у неё начнётся истерика!
Прямо сейчас она пойдёт и всем!..»
Он не закончил мысли. Тут залихорадило его самого. Перед глазами поплыло и потемнело.
Казалось, Юрка вот-вот упадёт в обморок, а потом сразу под землю — от ужаса ноги не держали.
Худо-бедно сохраняя хотя бы внешнее спокойствие, он не мог отвязаться от страшных картин,

непрерывно всплывающих в воображении, картин того, что ждёт их с Володей, когда Маша всем
расскажет: позор и осуждение. Они станут изгоями, их накажут, страшно подумать — как!
— Это баловство, понимаешь? — нервно хохотнул Володя. — Шалость от нечего делать, от скуки. И в
этом нет ничего серьёзного. Ты права, такого не бывает, у нас ничего на самом-то деле и нет.
— Тебе девушек мало? Что ты в нем ищешь такого, чего в нас нет?
— Конечно нет! Сама подумай: природой заложено, что парни любят девушек, мужчины — женщин,
так и есть… Машенька, я ничего не ищу и не собираюсь. И не найду. Мы же… мы же с Юркой
просто… мы друг другу никто, разъедемся из «Ласточки» и забудем. И ты забудь, потому что эта
ерунда ничего не стоит, это придурь, блажь…
Юрка слышал его глухо, будто через стену. Не чувствуя ни рук, ни ног, не в состоянии ровно
дышать, он закрыл тяжёлые веки и вздрогнул от боли. Она жгла всё тело, не концентрируясь в
одном месте, она растеклась повсюду, кажется, даже за пределы его тела. Ведь Володя мог бы
сказать, что они это сделали на спор, да что угодно мог сказать, хоть «учимся целоваться», вдруг
она бы поверила? Юрка открыл глаза, посмотрел ей в лицо и прочёл — нет. Машу не провести
отговорками, шутками и обещаниями. Чтобы поверить, ей нужна была правда, хотя бы крупица, но
правды, а в словах Володи правда была: законы природы, расставание, «мы с Юрой просто…».
Юрка уставился на Володю, ища ответ на страшный вопрос: «В том, что ты говоришь, есть хотя бы
капля лжи?» Ему было больно слышать всё это и еще больнее понимать, что сказать именно так —
единственный выход.
— Пожалуйста, Маш, не говори об этом никому. Если о таком узнают… Это пятно на всю жизнь и
испорченное будущее. Понимаешь? — продолжал Володя. Юрка стоял немой, как и прежде.
— Ла… ладно… — всхлипнула Маша. — Поклянитесь, что вы больше никогда такого…
Володя глубоко вдохнул, будто собираясь с мыслями:
— Клянусь. Больше никогда.
— И ты, — Маша повернулась к Юрке. Её взгляд из умоляющего стал злым. — Теперь ты!
Юрка перехватил на мгновение Володин взгляд и увидел в нём чистое, абсолютное отчаяние.
— Клянусь. Никогда, — задохнулся Юрка.

жүктеу/скачать 1,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: