Асфендияров 2-том indd

166
– Ты к нам? Дело! Молодчина, товарищ Ага-Аббас! Бери вин-
товку и сыпь, наши придвинулись уже к Центральному базару.
Ага-Аббас, хотя н плохо владел оружием, но захватил винтовку 
и пошел с группой железнодорожных рабочих и солдат. Группой 
командовал унтер-офицер ополченец. Ага-Аббас раньше встречал 
его; это был старший приказчик местного мануфактурного тор-
говца. Унтер чувствовал себя неладно, побаивался и предстоящей 
опасности, и солдат своего отряда. Он скрывал свой страх под 
маской шумной бравады: 
– Пошли, ребята, бить генералов!
У Центрального базара, где радиусом расходились улицы, дело 
застопорилось. В противоположном конце площади юнкера соору-
дили баррикаду из поваленных трамвайных вагонов и срубленных 
деревьев. Шла ружейная и пулеметная перестрелка. Отряды рабо-
чих и солдат залегли в канаве и в течение всего дня никак не могли 
сбить юнкеров с их хорошо укрепленной и, удобной позиции.
Унтер в нерешительности. Слить ли свой отряд и залечь в сво-
бодные канавы или предпринять что-нибудь другое? Двухэтаж-
ное здание, прилегавшее к баррикаде, занятое юнкерами, так и 
сыплет пулеметом. Ага-Аббас знает базар, как свои пять пальцев. 
Если взять вправо, вдоль большой оросительной канавы, можно 
незаметно добраться до самого здания и выйти в тыл позиции 
юнкеров. Унтер против. Десяток смель чаков, предводительству-
емые Ага-Аббасом, решились произвести этот маневр. Унтер с 
остальными влился в общий отряд, залегший в канаве. Быстро 
обошли улицу по задворкам хибарок, по краю еще наполненной 
кодой, большой и глубокой оросительной канавы; пробрались к 
самому дому. Перемахнули вмиг забор. Ага-Аббас, забравшись на 
дерево, влез в окно. За ним остальные. Комната пуста. В довольно 
простор ной комнате – грязно, окурки, плевки, разбросана мебель. 
У стола выпивают несколько офицеров. Пьют, подбодряют себя, 
хотят забыться на минуту. Переглянулись наступающие, молни-
ей пронеслась мысль: надо немедленно действовать! Ворвались. 
Испуганный вскрик, тяжелые удары прикладов, выстрел... Один 
из офицеров в панике бросается в окно. Звон стекла, грохот опро-
кинутого стола...
Ага-Аббас бежит в следующую комнату. Удар прикладом валит 
сидящего у пулемета офицера. Баррикада видна, как на ладони. 
Виднеются группы офицеров, юнкеров. Среди них видны фор-

167
менные фуражки гимназистов. Одни из солдат берется за пулемет. 
Паника. Офицеры и юнкера бегут, баррикада опу стела....
Ночь... Стихает стрельба. Дело явно клонится не в пользу Да-
нильченко. Он шлет делегацию для мирных переговоров. Обраща-
ется за посредничеством к чле нам городской думы. Переговоры 
ведутся по ночам и отвергаются обеими сторонами.
Для Ага-Аббаса мигом прошли еще три дня борь бы. Он быст-
ро приспособился к уличным боям, выде лялся среди других храб-
ростью. Крейцберг крепко жмет руку Ага-Аббаса: 
– Ребята довольны тобой! У нас мало местных людей. Старый 
город молчит. Есть слух, что Данильченко отступает туда, подни-
мает туземцев против нас. Ты там еще поможешь, знаешь, ведь, 
язык.
Дело близилось к развязке. Старшие офицеры, свя занные се-
мьями, сбежали, смешались с обывателями большого города. 
Молодежь беспробудно пьянствовала, чувствовала отсутствие ру-
ководства, твердой во ли. Казаки покинули самовольно город, не 
чувствуя охоты дальше драться. Данильченко терял голову. Этот 
новоиспеченный эсер, друг Керенского, военный юрист, поплыл 
безвольно за событиями.
Сообщение о бегстве Керенского, полученное по телеграфу, 
еще больше обескуражило его. Заброшен ный в далекую окраину, 
он не знал ни ее условий, ни настроений населения, ничего. Си-
деть бы в тиши кабинета, усидчиво штудировать толстые досье по 
различным вопросам!
Данильченко чувствовал, как крутится водоворот событий; но 
нет сил овладеть им, повернуть его в нужную сторону. Он чувс-
твовал, как рушится все, чувствовал, что отброшен в сторону, как 
щепка. Без него офицеры направили на грузовиках груды винто-
вок в старый город. Туземцы винтовки разобрали, но в борьбу не 
ввязываются. Без него офицеры и юн кера забрали со складов вино 
и водку. Без него воору женные люди уходили, приходили. Без него 
поредев шая группа офицеров и юнкеров бросила последнюю по-
зицию и, переодевшись в штатское, рассеялась, оста вив вождя на 
произвол судьбы. Утром Данильченко увидел рабочих и солдат, 
пришедших арестовать его в роскошном дворце генерал- губер-
натора.
Ага-Аббас срочно вызван к Крейцбергу. 
– Старый город не подает признаков жизни. Выяс нено, что 
туда отправлено три тысячи винтовок с патронами. Надо ехать. Я 

168
звонил комиссару старого города. Сообщает, что созовет общий 
митинг. Пригла шает нас. Видимо трусит, хочет прощупать. Реше-
нием военно-революционного комитета ты и я дол жны ехать для 
переговоров. Едем!
Белая мечеть. Волнуется толпа, попадаются древние лица, 
словно взятые из Ветхого завета – бородатые классические семи-
тические черты. Не то халдеи, не то вавилоняне. Чувствуется не-
рвная напряженность восточного потока жизни. Ага-Аббас близко 
чувствует эту толпу. В его мыслях проносится острое ощущение 
холодной жизни в неуютных, неотапливаемых глиняных мазан-
ках, без окон, с постоянным полумраком, освещаемым тусклым 
светом сальной свечи; сырой воздух; веселый теплый блеск огня 
в очаге, запах свалявшейся мокрой кошмы; резкий контраст тепла 
и холода.
Жизнь темная, угрюмо сосредоточенная. Ранний отрыв от ма-
тери-рабыни, с которой можно совершен но не считаться, которой 
можно командовать; страх перед грозным отцом; неловкое ощу-
щение стыда от проявления нежности или слабости, как не мужс-
кого поступка; наружная черствость, сдержанность чувств, клоко-
чущих внутри и потому во много крат более интенсивных...
Крейцберг призывает к объединению, зовет рабочих, трудя-
щихся к поддержке новой советской власти. Призывает к борьбе с 
богачами. Он несколько сму щен. Аудитория – непонимающая, но 
внимательно, без единого звука смотрящая на него. Один пункт, 
в который он вкладывает все свое красноречие: нача лась великая 
борьба классов, борьба не на жизнь, а на смерть! Победить или 
умереть! Он призывает сло жить оружие, не выступать против со-
ветской вла сти.
Ага-Аббас на трибуне. Простыми словами проника ет он в со-
знание этих людей страдания и терпения. Глаза его горят; нервный 
ток сковывает толпу в единое целое.
Речь взволнованного комиссара: 
– Мы не хотим вмешиваться в борьбу русских. Вер нем ору-
жие, не хотим помогать Данильченко... Комис сар – офицер старой 
армии, сын бека, суррогат евро пейской цивилизации. Народ мол-
чит... Грузовики уво зят сданное оружие, мир со старым городом 
заключен.
Власть перешла в руки военно-революционного комитета. 
Ага-Аббас прочел в газетах свое имя как члена этого комитета. 

169
Газеты выходят по-прежнему с разными направлениями. Одни 
поддерживают новую власть, другие выступают открыто против, 
пред сказывая ее скорое падение. Местами начинается саботаж ин-
теллигенции; связь с центром крайне слаба.
Ага-Аббас работал усиленно, вдохновенно. Забыта, брошена 
комиссионная контора; забыт учитель, за быта даже Ольга. Одна-
ко, всплывает потребность пойти поделиться с ними; в их сочувс-
твии он не сомневался. Ага-Аббас появляется на заседании беха-
истского духовного совета.
Но что случилось? Что стало с учителем? Всегда сдержанное, 
вдумчивое лицо Сеид-Абуль-Касима необычно. Он встает и об-
ращается к Ага-Аббасу с бичующей, необычной для него, непри-
вычной, несвяз ной речью:
– Вероотступник! Отец насилия! Присоединился к бандитам. 
Разве Бехаулла не учил, что только про свещением и воспитанием 
можно перестроить мир? Ад открылся перед неразумным, пре-
ступным сыном веры! Совет изгониттебя из своего состава, общи-
на из своей среды! Помни, нечестивец, шатер мира дер жится на 
двух столбах: возмездии и вознаграждении! Ты получишь возмез-
дие, оно не за горами, ибо скоро падет власть, которой ты помогал, 
преступник разума!
В такт отрицательно качают головами Сулейман, Шахруди и 
другие. Ага-Аббас поражен. Он как-будто упал с необычайной вы-
соты на землю. Не помнит, как вышел из собрания. Что он сделал, 
аллах, что он сделал! Яд старой жизни, отравлявший его в течение 
тридцати лет жизни, поднялся в его душе. Он не подумал, увлек-
ся! Крейцберг развратил его душу. Но... разве он не боролся за 
справедливость, за бедняков, таких же, каким он был долгие годы, 
ка ким был отец.
Скорей к профессору, к Ольге! Они поймут, убедят учителя 
простить его. Он загладит свою вину, если он сделал неугодное 
богу и бехаизму. Скорей к про фессору! Он, наверное, назовет Ага-
Аббаса «трибу ном», «Дантоном», он разъяснит все учителю. На 
пороге квартиры профессора он встретил Ольгу. Ага-Аббас по-
чувствовал беду. Что-то во взгляде, во всем виде девушки дало 
ему это почувствовать; ощущение катастрофы, несчастья...
– Вы – вместе с бандитами, убийцами, душителями свободы...
Голос ее дрожит.
– Боже! Вы надругались над всем святым, над моей любовью... 
Не думайте показываться отцу. Мы больше не можем быть с вами 
знакомы... Прощайте...

170
Ага-Аббас ошеломлен. Взгляд насмерть раненого, взгляд чер-
ного отчаянья и великого раскаянья бросил он на Ольгу, но круто 
повернулся и ушел...
Для Ага-Аббаса наступили ужасные дни. Мистиче ский страх, 
бессонные ночи. Нервное потрясение повлекло за собой упадок 
сил. Он словно потерял близкого, любимого человека. Ага-Аббас 
испытывал тягость совершенного ужасного поступка, его мучи-
ло сознание чего-то навсегда потерянного, невозвра тимого, точно 
был вырван кусок существования, который надо теперь чем-то 
заполнить. Что он сделал! Аллах, что он сделал! Это состояние 
приводило его в отча янье, в безысходное отчаянье.
Ага-Аббас подавленный, угнетенный, пришел к Крейцбергу 
просить освободить его от работы. 
– Пишись, Ага-Аббас, в партию большевиков.
Ага-Аббас, волнуясь, говорит. Он не может, не может работать, 
он просит отпустить его, он уйдет... 
– Уйдешь? – изумленно спрашивает Крейцберг. – Ведь ты наш. 
Куда пойдешь? Неужели к попу, или и девке под юбку?
Но Ага-Аббас не отвечает, он угрюмо твердит:
– Я уйду, я сделал все, что мог.
Крейцберг раздосадован, даже обижен. Он пристально смот-
рит на осунувшееся, побледневшее лицо Ага-Абба са. Он любил 
этого порывистого и искреннего парня.
– Нет, ты с работы не уходи. Будешь помощником комиссара 
продовольствия. Баста! На этом кончим. Не говори мне больше, а 
не то рассержусь. На этом и порешили.
Проходят дни, недели, месяцы. Наступил 1918 год. Край окру-
жен цепью белогвардейских фронтов. Ага-Аббас работал с комис-
саром продовольствия Петром Блинковым, с которым сражался 
в октябрьские дни на баррикадах. Днем работа, ночью кошмары. 
Снились мучительные полусны, полувидения. Старый отец, учи-
тель Абуль-Касим грозили проклятием, прокля тием бога, бога, 
водрузившего шатер мира на двух столбах: возмездии и возна-
граждении. Как-то оскор бил его больно бьющей фразой тихий 
сапожник бехаист: «вероотступник»!
Терзаемый этими переживаниями, Ага-Аббас хочет покаяния. 
Пусть он пройдет все муки униженья. Пусть же наложат на него 
любое испытание, любое нака занье! Он готов на все. Готов, по-
добно Мирза-Гуссейну, идти с воткнутыми в тело свечами по ули-

171
цам города. В отчаяньи Ага-Аббас решил пойти к своему бывше-
му покровителю купцу ІІІахруди.
– Уважаемый ага! К вам обращается несчастный. Я преступил 
завет Бехауллы. Пусть духовный совет назначит мне наказанье, 
даст какое-угодно поруче ние, я сделаю все. Все!
Голос Ага-Аббаса напряжен, он полон готовности идти на все. 
Сулейман Шахруди понял его. Наконец-то! Победила все-таки 
вера!.. Как возрастет после этого престиж духовного совета! Как 
возрадуется учитель Сеид-Абуль-Касим! Почему бы не исполь-
зовать, в самом деле, Ага-Аббаса у большевиков? Одолели, ведь, 
прок лятые контрибуциями! Пожалуй, можно будет использовать 
парня, он на все готов. Можно сделать много че го, можно спасти 
имущество, ведь большевики, все таки, власть, а с властью нужно 
жить в мире. Так учил Бехаулла. Большим, выгодным приобрете-
нием будет теперь Ага-Аббас.
– Брат! Бехаулла учил милосердию и гуманности, Я вижу ваше 
раскаянье и сообщу о нем духовному совету и учителю; ждите их 
решенья.
– О, слова ваши целебный бальзам!
Ага-Аббас ожил.
Дни идут, а ответа нет. Долго совещались Сеид-Абуль-Касим 
и Шахруди. Решили выдержать некото рый срок, но одновремен-
но подавать парню надежду. Надо крепче привязать Ага-Аббаса, 
надо обуздать как следует эту своевольную натуру.
Ага-Аббас выражает нетерпение при встрече с Шахруди. Шах-
руди возмутился:
– Как? Вы, совершивший столь тяжкий грех! Неуже ли вы ду-
маете, что, учитель и Совет могут так легко смотреть на это? Они 
думают о спасении вашей души, несчастный! А учитель? Разве 
ему легко? Вы, его любимый ученик, поступили, как змея, согре-
тая на груди. О, лучше было бы, говорит он, если бы Ага-Аббас 
пронзил меня кинжалом в тот памятный час.
Ага-Аббас понурился! Он испытывал тяжелые муки. Он сдал-
ся, капитулировал.
События общественной жизни развивались также бурно. Ост-
ро стад чувствоваться продовольственный кризис. Стало трудно 
сдерживать недовольство масс. Петр Блинков видит, как давит его 
стихия этого недовольства. Часто говорят о нужде, о надвигаю-
щемся го лоде; врываются в продком с шумными криками женщи-
ны; в молчании мужчин скрыто угрюмое неодобрение.

172
Блинкову делается не по душе. Кругом молчащие массы обы-
вателей. Шепот. Темные слухи везде: идут англичане, заняли уже 
ряд районов, наводят порядок, скоро наступит освобождение.
Заговор эсеров, восстание чехословаков
218
, интервен ция союз-
ников накаляют атмосферу. Ага-Аббас безу частно выслушал со-
общение Блинкова о решении пра вительства произвести ряд арес-
тов и повальных обыс ков в городе. 
– Положение, Ага-Аббас, плохое. Дело принимает серьезный 
оборот. Надо стукнуть буржуев, дать ребятам передышку, – гово-
рит Крейцберг.
Обыск дал изрядное количество муки и других припасов. Ага-
Аббас, проводивший его в старом городе, возвращался вечером 
домой. В душе его было пусто, он ждал привычных ночных кош-
маров. Настроение безнадежности веяло над ним. Хозяйка сооб-
щает, что его ждет какая-то барышня. Безразлично выслушивает 
ее.
В комнате сидела Ольга. Ага-Аббас оторопел от неожидан-
ности. Молча смотрел на ту, с которой было связано столько дум, 
столько чувств. Девушка была также смущена. Но что-то сильнее 
смущения, что-то тревожное внезапно прорывается в ней; какое-
то беспокойство, страх, ужас охватывают ее... 
– Я пришла вас просить... мой отец арестован... мама... мы бо-
имся за его жизнь... Ведь у них... От кого же ждать помощи?..
Она плачет. Весь ее образ, все его детали – стройный стан, этот 
знакомый узел пепельных неж нейших волос, весь облик этой кра-
сивой, такой близкой девушки ударил ему в голову жаркими воспо-
минаниями о прошлом.
Ага-Аббас медленно осмысливал ее несвязные слова. Она 
пришла просить. Профессору грозит беда. Она такая гордая, так 
презрительно посмотревшая на него год назад, пришла сейчас его 
просить!.. 
– Я все сделаю, что смогу. Не беспокойтесь, ему не будет сде-
лано вреда, – сдержанно ответил он. Что-то сковывало, подавляло 
Ага-Аббаса. Но все его суще ство рвалось к ней. Странное, мучи-
тельное раздвое ние, бессилие, онемение всех движущих центров. 
Сделать один только шаг, и она простит. Он это чувствовал, он 
видел это по ее побледневшему, прекрасному лицу, по ее дивным 
глазам. В глубине этих глаз мелькал затаенный призыв...
Она ушла. В успокоенной душе Ага-Аббаса роди лась горькая 
мысль. Только лишь несчастье с отцом толкнуло ее к нему. Разве 

173
до этого, в течение длин ного года мучений, она интересовалась 
им, его страда ниями! Нет! Порвала резко, навсегда. А теперь... 
Эти мысли принижали ее; по сравнению с его пере живаниями, ее 
чувства, страх за судьбу своего отца казались такими мелкими!
Утром Ага-Аббаса ждал еще больший сюрприз. В комнату во-
шел сам учитель Сеид-Абуль-Касим. На его обычно умном и неза-
висимом лице была неискренняя, смущенная полуулыбка. Он поз-
доровался принятым среди бехаистов приветствием: аллах абха! 
В этом чувствовалось забвение и прощение.
Учитель вежливо осведомился о его здоровьи. Ага-Аббас ме-
ханически ответил.
– Духовный совет, – сказал Сеид-Абуль-Касим, – просит тебя 
на собрание, которое состоится завтра. Получено сообщение от 
самого Абдул-Беха. В своем письме великий учитель упоминает 
о тебе.
Сеид-Абуль-Касим улыбается своей чарующей улыб кой, от ко-
торой становится светлым и прекрасным его рябое лицо. – Слава 
аллаху! Прошли дни страданья, и мы снова соединились с тобой, 
возлюбленный сын мой.
Слова учителя проникают в сердце Ага-Аббаса, оно поет слад-
кой болью, не вылившимися слезами...
Но что-то не договаривает учитель. Что-то беспокоит ого силь-
нее радости соединения. Наконец Сеид Абуль-Касим начал: – Они 
пришли ко мне, эти разбойники, с обыском, отобрали две комнаты 
и 15 пудов муки. Моя семья обречена на голод; тайны общества 
подвер жены опасности. Сделай добро, сын мой, во имя всего об-
щества, восстанови попранную справед ливость.
Ага-Аббас смотрит на обожаемое лицо учителя. Какимсветом 
убеждения, веры горело оно! Каким проникновенным казалось в 
тот памятный день, ког да Ага-Аббас шел убить его. Он покорил 
тогда Ага-Аббаса: навсегда, навсегда! И теперь этот стойкий му-
жественный человек пришел просить его.
И как вчера с Ольгой, что-то внутри Ага-Аббаса мертвой хват-
кой сковало его движения. Спокойно прозвучал ответ: – Уважа-
емый ага, учитель. Не беспо койтесь, все отобранное будет вам 
возвращено.
Абуль-Касим ушел несколько смущенный.
Вихрь самых разнообразных чувств овладел Ага-Аббасом. 
Люди, которых он любил, боготворил, при шли просить его. При-
шли в тот момент, когда он, полный раскаянья, истерзанный ду-

174
шевными муками, готов был униженно просить их прощения. Эти 
люди пришли просить его! Ударило вот несчастье – и они пре-
возмогли собственное унижение и свои принципы. И ради чего? 
Ага-Аббасу внезапно припомнился жир ный Шахруди, так вели-
чественно читавший ему на ставленья.
Разочарование охватило Ага-Аббаса. Мертвое, без молвное, 
убийственное. Казалось, энергия его истощи лась вконец. Он 
чувствовал усталость, смертельную холодную, опустошающую. 
Мертво и бессильно звуча ли теперь в его душе слова: шатер мира 
– возмездие и вознаграждение. Эти слова казались сейчас пустой 
фра зой, без смысла. Они уже не вызывали ответного бодрого на-
строения, они уже не являлись ведущим маяком, озарявшим его 
жизнь...
IV
1919 год. Ага-Аббас на тяжелом распутьи. Старая вера разбита 
вдребезги. Но убитая вера оставила ядовитое жало опустошения, 
душевной пустоты и разочарования. Постепенно затягивается его 
душев ная рана, Ага-Аббас приглядывается к товарищам, ищет у 
них ответа.
Петр Блинков весь в борьбе. На вопросы Ага-Аб баса он от-
вечает ему: – Погляди кругом, Ага-Аббас. И у нас, и у других: у 
персов, англичан, французов – везде богачи и бедняки, везде борь-
ба между ними. Не на живот, насмерть. А что до веры, то царь, 
жандарм и поп давно убили в нас всякую веру.
Другой товарищ, слесарь железнодорожных мастер ских, Фе-
дор Белоусов, говорит: 
– На кой ляд тебе вера! Не наше это дело. Наша взяла, крой во 
всю, раздавим гадов! А насчет веры разберемся опосля.
Стал Ага-Аббас приглядываться к местным людям. Понятнее 
они: свои, ведь, люди Востока. Руководите лями, вождями среди 
них были двое. Один – Туров. Ага-Аббас часто сталкивался с 
ним по работе. Вид Турова был особенный. Вечно напряженное, 
неестест венное лицо, иногда даже – мучительно напряженное, как 
будто у Турова болит живот или зубы, очки – на толстом носу. Все 
это придавало ему необыкновенную важность и внешнюю твер-
дость. Туров пользовался репутацией одного из авторитетнейших 
среди мест ных людей. Он выдвинулся речами о правах трудящих-
ся коренного населения, считался главой местных больше виков, 
непримиримым врагом колонизаторов.

175
– Нам, восточникам, надо взять от европейцев все лучшее. 
Они господствовали над нами благодаря нашей отсталости. Наши 
религиозные предрассудки, наш отсталый быт мешают нам идти 
вперед. Вот я пришел и сразу двинул вопрос: сколько русских в 
крае? Пять процентов. А сколько коренного населения? Девянос-
то пять. Вот я сразу и двинул вопрос.
Ага-Аббас понял скоро Турова. Понял, что этим че ловеком ру-
ководит огромное и обиженное самолюбие, из-за которого он не 
видит масс, не понимает глу бины происходящих событий. Оттол-
кнул он его еще тем, что ненавидел Крейцберга, считая его коло-
низатором.
Другой крупной величиной на местном горизонте был Сатур-
жаев. Небольшого роста, приземистый, со сладкими черными гла-
зами с поволокой. Крайне обходительный, общительный, он был 
полной противо положностью нелюбимому, вечно озабоченному 
собст венным достоинством Турову. Ага-Аббас знал Сатуржаева и 
раньше. Он был приказчиком у крупного местного коммерсанта, 
принадлежал к прогрессистам. Ага-Аббасу казалось, что у этого 
человека две жизни. Одна – на виду у всех, полна пафоса, призы-
вов к борь бе. Сатуржаев умеет говорить с глубоким волнением, со 
слезами, с дрожью в голосе патетические речи, про изводить впе-
чатление искреннего парня. Но есть у него другая, скрытая, вос-
точная жизнь, где всходят цветы мистически-философского Вос-
тока с его рационалистически-схоластическим исламом, деспотиз-
мом в причудливом сочетании с внешней демократич ностью, с его 
ленью и половой чувственностью. Все это у него переплеталось с 
заимствованной европей ской цивилизацией.
Приглядывался Ага-Аббас и к другим представителям местно-
го общества. Интеллигенция, сросшаяся с рус ской либеральной 
интеллигенцией, либо вместе с ней сбежала на другую сторону 
фронта, либо вместе со всей обывательской массой лихорадочно 
ждала своих луч ших дней. Откуда придет освобождение: с анг-
лийскими ли штыками или с бандитскими восстаниями – ей без-
различно, лишь бы установилась новая власть, свер гла бы, нако-
нец, большевиков.
Другая часть этой интеллигенции заняла позицию содействую-
щих, лояльных людей. Они исполнитель ны и полны собственного 
достоинства. 
– Мы не рассуждаем о политике, – говорят они Ага-Аббасу. 
– Это не наше дело. Мы исполняем свой долг, как честные и по-

176
рядочные люди. Мы уважаем обычаи, религию нашего народа к 
осуждаем тех, кто на них посягает.
Ага-Аббас с омерзением отталкивался от них, от их филистер-
ской добродетели, цену которой он слиш ком хорошо знал...
Рабочие-кожевенники, бедняки-трудящиеся Восто ка. Они, эти 
близкие Ага-Аббасу люди, проводили всю свою жизнь в тяжелом 
изнурительном труде, в труде, заменяющем недостающую маши-
ну. Их психи ка, их чаяния и ожидания были понятны Ага-Аббасу. 
Но чем они могут помочь ему разобраться в его душевной драме? 
Такие близкие и одновременно слиш ком далекие!..
Два потока жизни: европейская и восточная текут, не сливаясь. 
Вернее, сливаются по-прежнему лишь их мутные части: колони-
альный европейский сброд, и суррогаты европейской цивилиза-
ции из местных людей. Ловят рыбу в мутной воде.
В этот бурлящий, могучий поток жизни постепенно неумоли-
мо и твердо внедряется железной рукой диктатуры пролетариа-
та первая в мире, величайшая революция. Несмотря на грязь и 
копоть человеческих поступков, натучу примазавшихся авантю-
ристов, честолюбцев, карьеристов, колонизаторов, националис-
тов, ползающих и скрывающихся контрреволюционеров, сквозь 
бушующую анархию мелкобуржуазной стихии начинает чувство-
ваться твердая рука партии больше виков, упорно лепящих новую 
прекрасную форму. Оттуда: из Москвы, из Ленинграда непрерыв-
но льется, как эманация радия, эта преобразующая сила. Эта сила 
создает новых людей или кусочки этих новых людей. И кажется, 
что революция мощно и смело швыряетгорстями светлые семена 
в черную, грязную упрямую землю и всюду в этой грязи начинают 
за рождаться светлые побеги.
Железный круг фронтов был прорван на короткий срок. В го-
род прибыл пробившийся красногвардейский отряд. Отряд знаме-
нитого Берга. Он исколесил почти всю Россию и имел славу неус-
трашимой грозной и своевольной силы. Город трепетал от ужаса. 
Ходили слухи, что отряд не признает никакой власти. Уйдет ли 
отряд на английский фронт или останется отдыхать – этого никто 
не знал.
Ага-Аббас шел к Крейцбергу. Его тянуло к старому товарищу, 
хотелось поговорить, посоветоваться, что делать. Куда идти? Он 
чувствовал, что должен на что-то решиться, усилием воли стрях-
нутьмертвую хваткутоски и бессилья...
Встревоженная, сбившаяся в кучу канцелярия. Дальше идет... 
В кабинете Крейцберга гул голосов. Окруженный десятком с го-

177
ловы до ног вооруженных людей, стоит бледный Крейцберг. Кри-
ки, ругань: «не дашь вина, сволочь? Убьем ни месте!».
Ага-Аббас мигом сообразил, в чем дело.
– Вам вина, товарищи! Меня просите. Я комиссар продоволь-
ствия. Идем, откроем погреба – веселись, братва, уважим бергов-
цев!
Веселый шум, хлопанье по плечу. Ага-Аббас с ватагой выхо-
дит. Ведет к известному ему месту, где легко можно махнуть через 
забор и скрыться в садах.
Раз! Ага-Аббас, толкнув красногвардейца, быстро и неожи-
данно прыгнул через забор. Крики, выстрелы, но Ага-Аббас уже 
далеко. Вечером он узнал, что отряду все-таки дали вино, и он 
тронулся дальше на фронт против белых и англичан.
Ага-Аббас у Крейцберга. Крепким рукопожатием встречает его 
старый товарищ. Беседа затягивается далеко за полночь. Ага-Аб-
бас рассказывает о своих пе реживаниях, о своем разочаровании. 
Крейцберг, тепло и сочувственно слушая его, говорит:
– Пишись в партию, Ага-Аббас. Довольно ты искал. Что дали 
тебе твои попы? Достаточно показали они тебе свое нутро, чего 
больше хочешь? Ну скажи, разве ты можешь к ним вернуться?
Ага-Аббас молчит. Нет, он не может к ним вер нуться никогда, 
с ними покончено.
– Любовь, – продолжает Крейцберг, – это, конеч но, сложнее, 
это уж личное дело. Но разве не видишь, что помешало ей идти 
за тобой? Старая жизнь потянула за собой и не пускает ее. Пи-
шись в партию, товарищ. Помоги тысячам таких, как ты, еще не 
нашедшим вер ного пути. Много ты испытал, много пережил не по 
книжкам, а в жизни, будешь полезным. Вот мой тебе совет.
Ага-Аббас качает головой. Нет, он не может, не чувст вует в 
себе той энергии, той былой энергии, когда казалось, что мог бы 
мир перевернуть. Иссякла его сила, а разве таким место в великой 
партии?!
Друзья замолчали в тяжелом раздумья.
– Я еду на фронт, – говорит Крейцберг, – дела там сильно по-
шатнулись. Крайком решил направить меня в качестве председа-
теля реввоенсовета фронта, от центра мы отрезаны, помощи нет. 
Белогвардейцы с помощью англичан напрягают все силы, чтобы 
овладеть краем, соединиться с Колчаком. Назначение это для меня 
– очень подходящее, да и во время. Здесь не ладятся что-то мои 
отношения с Туровым. Не знаю, может, не понимаю его.

178
Перед измученным Ага-Аббасом блеснула заманчивая, захва-
тывающая идея. Блеснул выход.
– Возьми меня с собой на фронт, пусть это будет последним 
моим испытанием.
Фронт проходил через песчаную, пустынную местность, с 
редкими оазисами городов и селений. Железнодорожная война, 
война на рельсах. Штаб фронта помещается в уездном городке; 
в 3-4 перегонах – позиция англичан и белых, занявших цветущий 
плодородный оазис. Подступ к позициям белых чрезвычайно тру-
ден; широко раскинувшаяся, гладкая, как скатерть, степь не дает 
возможности подойти к их позициям, расположенным на цвету-
щих холмах, утопающих в зелени садов. Наступательный порыв 
красных после неудачных попыток взять приступом неприятель-
ские позициииссяк; неприятель укрепился, и инициатива перешла 
в его руки.
Ага-Аббас погрузился целиком в боевую обстанов ку. Станция 
забита на несколько километров эшелонами. Из вагонов несутся 
пение, шум, крик, гармошка. Всюду валяются отбросы пищи, кос-
ти, бараньи головы, требуха. Всюду тучи мух, густо садятся они 
на все предметы. Такого количества мух Ага-Аббас никогда в жиз-
ни не видел. Едет красногвардеец верхом на лошади, и вся спина 
его кажется черной от сидящих мух. Солнце печет невозможно. 
Отряду Берга надоело лежать в окопах против позиции белых, и 
он самовольно вернулся в город. В его эшелонах шумят больше, 
чем в остальных. В вагонах видны кучи до машнего скарба, мебе-
ли, граммофонов; среди военных – много приблудших женщин, 
даже детей.
В штабе у Крейцберга настроение серьезное, мрачное. Через 
перебежчиков и лазутчиков стало известно о прибытии подкреп-
лений к белым и подготовке к на ступлению.
У красных силы слабые. Первый советский полк состоит из 
коренного населения, его красноармейцы плохо владеют оружи-
ем, это добровольцы, ставшие под ружье бороться за советскую 
власть. Вооружение у них самое разнообразное: итальянские, ан-
глийские винтовки, русские трехлинейки, «японки», очень много 
берданок. Часть полка состоит из персов-каменщиков, пробира-
ющихся на родину. Полк без смены занимает окопы против по-
зиции белых в песчаной пустыне, под палящими лучами почти 
тропического солнца. Другой полк, немного лучше вооруженный, 
состоит из самых различных элементов: тут и мобилизованные 
переселенцы-украинцы, добровольцы из городов, многой авантю-

179
ристов. Надежные части – лишь два рабочих батальона и батальон 
австро-мадьяров. И наконец отряд Берга, вызывавший у Крейц-
берга больше всего опасений. У белых, по словам перебежчиков, 
– англичане в коротких юбках, черные с чалмами, повидимому, 
индусские сипаи, ку банцы и дашнаки.
Начальник штаба у Крейцберга, веселый рубаха-парень, пра-
порщик военного времени, говорит:
– Дела плохие. Если они начнут наступать, будет нам здесь 
всем каюк.
Крейцберг молчит, размышляет. Вбегает растерян ный предсе-
датель уездного ревкома:
– Тов. Крейцберг! Отряд Берга разграбил упродот, растащил 
магазин, забрал продовольствие и мануфактуру. 
Крейцберг взбешен:
– Черт! Вот паршивцы! Не то дерись с англича нами, не то со 
своими. Иду сейчас к Бергу, надо по кончить с этим.
Крейцберг и Ага-Аббас идут к эшелонам Берга. Штаб отряда 
помещается в ободранном международном вагоне. Берг – при-
земистый, низенький человек, сидит, изнывая от жары, в одном 
нижнем белье. У него характерное еврейское лицо: горбатый нос, 
короткая рыжая борода щетиной, глаза навыкат грязно-серо-жел-
того цвета. Застывшая толстая квад ратная фигура. В общем облик 
Берга не представлял ничего особенного – обычный тип еврея-ре-
месленника из Польши.
– 
Товарищ Борг, так нельзя! Ведешь себя так, чтои не знаю 
– с вами или с англичанами нужно воевать. Твои ребята разграби-
ли упродот. Начисто! Ведь если сами себя будем грабить, плохо 
кончим. Фронт вы бросили, теперь здесь безобразничаете. Одно 
из двух: либо прими меры, либо уезжайте вы все отсюда, без вас 
управимся.
Берг поднял тяжелые веки. Тень мысли мелькнула на его не-
подвижном лице.
– Что вы там балакаете? Ребята разграбили? Кого разграбили?
– Упродот, продовольственный магазин.
Глаза Берга расширились:
– Ну, что за безобразие! Товарищ командующий, так я застав-
лю их все вернуть. Я покажу им, собачьим детям. Гей! Алешка! 
– Голос Берга неожиданно принял громкий и грозный оттенок.
– Кличь тревогу! Дать с Маруськи сигнал (Марусь ка – старое 
клиновое восьмидюймовое орудие само дельного броневика Бер-
га).

180
Засуетились какие-то полуодетые люди. Берг в нижнем белье, 
босой, взяв наган, вышел из вагона, переваливаясь. Грохнула ог-
лушительно Маруська. Берг пошел мимо вагонов, откуда высыпал 
разно одетый, разноцветный народ, выглядывали растрепанные 
женщины. Берг останавливался у каждого вагона и грохотал:
– Выбрасывай мне из вагонов все, что забрали в городе! И по-
думайте, что за народ! Сучьи дети! А кто не сдаст, сам застрелю, 
як собаку! Убью! 
Голос Берга гремел грозно. Размахивая наганом, Берг прошел 
все эшелоны. К вечеру, ко всеобщему удивлению, упродотовское 
добро было возвращено.
Крейцберг восхищался:
– Вот, черт его раздери! Хоть бы на фронт дернула его нелегкая 
пойти.
Дело было действительно серьезное. Настроение тревожное и 
напряженное, как это всегда бывает перед большими событиями. 
Неприятель, по сведениям перебежчиков, готовил глубокий об-
ход красных позиций. Пользуясь превосходством сил и особенно 
вооружения, белые, видимо, решили одним ударом по кончить с 
красными. Об этом хвастливо писали их газеты, сообщая о скором 
соединении с Колчаком и совместном походе на Москву, присово-
купляя сюда и победы Деникина.
Крейцберг, не надеясь на отряд Берга, решил стянуть к городу 
все надежные части. Фронт решил держать отдельными частями, 
причем командирам этих частей приказал держаться возможно 
дольше.
– Город отстою с рабочимибатальонами и мадьярами; в случае 
обхода сумею эвакуироваться, – думал он
На утро неожиданно пришел Берг.
– Так что я хочу знать положение на фронте, товарищ коман-
дующий.
Крейцберг стал объяснять ему ситуацию. Берг на пряженно 
слушал и внимательно водил корявым паль цем по карте. Крейц-
берг с усмешкой спросил:
– Может, и ты поможешь обороне города?
Берг ответил:
– Мне, товарищ командующий, кажется, что треба напасть на 
их фронт. – Крейцберг вспылил:
– Сам знаю лучше тебя, что надо было бы опе редить их, самим 
напасть. А чем нападешь, ворона!

181
– Я возьму иху позицию, – спокойно сказал Берг, – давай при-
каз, товарищ командующий.
Крейцберг крепко пожал руку Берга:
– Вот это дело, товарищ!
Немедленно составили план наступления. Отряд Берга, под-
крепленный первым полком, рабочим ба тальоном, австромадьяр-
ской батареей и самодельным броневиком Берга, всего колонна в 4 
тысячи человек, должен был составить ударный кулак, наступаю-
щий на неприятельскую позицию в лоб; остальные части должны 
были пойти в обход правого фланга не приятеля. Берг должен был 
выступить с вечера, чтобы к рассвету подойти как можно ближе к 
позиции противника, одновременно должен был начаться обход.
Ага-Аббас попросился в отряд Берга. Берг взглянул на него, и 
ему понравился этот красивый парень.
– Добре, идем с нами, посмотри, как дерутся крас ные парти-
заны.
Днем Берг устроил совещание командиров. Дымят громадные 
«козьи ножки». Берг сообщает твердым и уверенным голосом:
– Пойдем, значица, на фронт, товарищи и команди ры! Быть го-
тову. Чтоб все было в порядке: пулеме ты, винтовки, чтоб ни один 
собачий сын не отстал, не трусил! Возьмем позицию – все будет 
ваше.
Берг замолчал, выжидая. Как позднее уже узнал Ага-Аббас, 
Берг считался с мнением трех команди ров. Это были: чернигов-
ский бедняк-крестьянин, которого война окончательно отбила от 
деревни и лик видировала его хозяйство; молодой гуляка-парень, 
кокаинист и удалец и третий – кривой, с выжженным от оспы гла-
зом, татарин.
Черниговец сплюнул и коротко сказал:
– Добре, ходим быты англичанку!
Лихо крикнул молодой парень:
– Гуляем, братцы, под пулями!
Татарин быстро заговорил:
– Пуйдем, пуйдем! Скушна мине здеся, скушна мине.
Совет окончился.
Ага-Аббас пошел знакомиться с отрядом. Это был разношерс-
тный отряд. Главную массу его составляла выбитая из колен вой-
ной и революцией люмпенская и мелкобуржуазная масса. Эти-
люди одичали за вре мя войны и гражданских фронтов; это была 
разруши тельная анархическая стихия, которую сдерживали и на-

182
правляли железные когорты пролетариата. Эта шумная ватага не 
признавала никакой дисциплины. Непонятным путем ею овладел 
лишь Берг. Его боя лись и в то же время его любили до забвенья. 
Он сам редко пользовался своей властью, много им спускал. Эта 
ватага и сейчас по одному его жесту стала не медленно собирать-
ся в путь, чистить винтовки и пу леметы, без сожаления выбрасы-
вая лишнее добро, которым обзавелись во время вагонной жизни; 
кро вати, граммофоны, куски материй, все летело прочь. Словно 
шумный и беспорядочный половецкий стан, с песнями и криками 
трогался эшелон за эшелоном армии Берга.
В час ночи двинулись собранные части, стараясь незаметно 
подойти позиции неприятеля. В песках всегда бывает резкий кон-
траст между нестерпимым жаром дня и холодом ночи. Чуть забре-
жжил рассвет. Настроение у всех бодрое, как это всегда бывает 
после бессонной ночи, проведенной на открытом, свежем воздухе 
ночи. Шли бодрые, слегка продрогшие.
Грозно и тяжело грохнула восьмидюймовая Ма руська. Загрохо-
тали в ответ неприятельские броне вики. Над цепями отряда часто 
стала рваться шрапнель, застучали пулеметы, вся линия белых так 
и сыпала огнем. Прогремел далеко слышный голос Берга:
– Вперед, красные партизаны!
Цепи бежали, сближаясь с противником.
Раздался оглушительный взрыв. Ага-Аббаса бросило на-земь. 
Вскочив, он увидел невдалеке лежавшего Берга. Он кинулся с не-
сколькими командирами к нему. Берг лежал навзничь. Рубашка на 
груди намокла и покраснела.
– Носилки, носилки! – засуетились голоса.
– Не надо, – хрипло зазвучал голос Берга, – не подходи, сво-
лочь!.. Покуда не возьмете позицию... не подходи!..
Рука его судорожно водит сжатым в руке наганом.
– Не подходи... передать ребятам... буду лежать здесь на земле, 
пока не возьмут позицию...
В груди Берга хрипело и клокотало, но глаза были широко рас-
крыты и в них светилась неукротимая воля.
Молча бросились люди вперед, как-бы подстегивае мые пос-
ледней волей Берга.
Ага-Аббас быстро бежит с винтовкой наперевес. Свистят пули, 
падают люди. Замелькало впереди зда ние станции, зеленеют де-
ревья. Группа обезумевших от страха людей в белых рубахах под-
нимает руки. Это сдаются дашнакские дружинники. Вперед!.. По 

183
рель сам бегут высокие люди в коротких юбках, падая на путях. А, 
вот они, англичане! Вперед! Ага-Аббас уже на станции. На перро-
не валяются трупы. Два свежевыкрашенных бронепоезда; дальше 
– ряд по кинутых составов. Кругом бегут красноармейцы, трещат 
выстрелы. Победа! Полная победа!
Ага-Аббас вспомнил Берга. Вместе с двумя команди рами бро-
сается он обратно. Берг лежит. Закрытые глаза, смертельно-блед-
ное лицо; крупные кап ли пота на лбу, спутанные мокрые волосы, 
страш ное хрипенье и клокотанье в груди.
– Товарищ Берг, взяли позицию! Победа! – закричали все в 
один голос. Как-будто что-то дрогнуло в лицо Берга. Хрипенье 
усилилось... потом стихло... и кончилось...
Ага-Аббас вступил в партию. Пробыл до ликвида ции белого 
фронта в конце 19 года. Рухнула кро потливо слаженная машина 
интервенции под напором рабочих батальонов. Ага-Аббас коман-
довал теперь батальоном, составленным почти исключительно из 
местного населения. В крае вспыхнул бандитизм. Ага-Аббаса с 
батальоном отправили против бандитов.
Упорная, жестокая партизанская война. Восточный крестьянин 
платил кровавую дань за свою вековую отсталость, за свою непри-
способленность, за тех, кто держал его веками в косности, темно-
те, фанатизме и теперь использовал для своих целей... Империали-
стическая война... Жить делалось все хуже и хуже. Выбитые из 
колеи, массы крестьянства потеряли по следнее, что создавало у 
них цепкую привязанность к родному углу, к кусочку земли. Кто 
виноват? Аллах разгневался! Он шлет грозную кару за нарушение 
законов, данных им в шариате. Одно спасение – в борь бе за веру. 
Умрешь –будешь мучеником перед алла хом; победишь – будешь 
лучшим мечом аллаха, перед которым склоняются враги. Слава 
шахидам-мученикам – их ждет рай, и небесные гурии! Слава гази-
победителям – их ждет сладостное зрелище, перед ними лежит 
поверженный, униженный враг и богатая добыча!
Так ткут сеть, обмана и лжи муллы и купцы; иску сно ведет ра-
боту британский империализм.
Стихийно растет движение; льется кровь. Старая жизнь цеп-
ко держится, дорого стоит ее разрушение. Ага-Аббасу понятна 
психология этих темных людей. Вот засела кучка у маленького 
селения. Ужасна эта отчаянная, обреченная храбрость! Бьются... 
Никто не хочет уйти. «Он отдался весь, он шахид
6
», говорят о та-
ких с почтением.
6 
Шахид – Мученик.

184
Ага-Аббас понимал их. Давно ли он сам готов был на такую 
бессмысленную, фанатическую борьбу! Он стал смело проникать 
со своими людьми в самые отдаленные села, в тыл бандитов, где 
они находили себе убежище, скрывались от преследования. Он 
вы ступал там с речами и говорил, вкладывая в слон слова всю 
свою силу и страсть. Он говорил о совет ской власти, о комму-
нистической партии. Говорил о хозяйственной помощи, раскры-
вал проделки местных богатеев, кулаков и мулл. Нередко после 
его речей пород одичавшими, затравленными, потерявшими все: 
землю, дом, семью, людьми мелькал луч надежды. Об раз мирной 
трудовой жизни, мечта возврата к ней всплывала в их душе. Эти 
образы смягчали сердца, напряженность волчьей борьбы, и они 
шли за Ага-Аббасом. А жестокий классовый враг, двигавший всю 
эту слепую силу, ткал дальше свою сеть измены и провокации, 
действовал через накипь и отбросы ре волюции, через бывших 
служащих царского режима, через дурман религии, через муки 
отчаяния, через силу привычек и предрассудков... Ага-Аббас раз-
рушал их хитросплетения, но они снова плели их, и борь ба про-
должалась. Он сделался очень популярным, его отряд посылали 
в самые трудные и опасные места. Так прошел 20-й год, полный 
тревог, опасности и крови.
Но постепенно замирал бандитизм, и обновленная жизнь стала 
снова расцветать. Казалось, смывалась вековая грязь, и новые от-
ношения уже пускали свои молодые побеги. Гибли, исчезали одна 
за другой за цепки старой жизни, революция захватывала новые 
слои народных масс. Тяжело раненый в одной схват ке Ага-Аббас 
вернулся в центр края.
V
В центре Ага-Аббас нашел много перемен. Крейц берг уехал в 
Москву. Турова и Сатуржаева также не было уже. На смену им по-
явились новые люди, сдвинулись новые пласты. Эти новые люди 
энергично принялись за очистку мути и грязи в двух сливших ся 
потоках жизни: европейском и восточном. Все, что мешало им до 
сих пор слиться, что непроходимой пропастью разделяло их, было 
теперь уничтожено великой революцией. В крае совершался пе-
релом, начисто сметался весь мусор, вся заваль старого. Прогре-
мел Кронштадт. Наступил период нэпа. Ага-Аббас узнал о смер-
ти учителя Сеид-Абуль-Касима, узнал и о судьбе Ольги. Вышла 
замуж. Старое прохо дило безвозвратно. Ага-Аббас работал среди 

185
рабочих кожевенников. Жизнь не прошла для них даром. Старое 
поддавалось, в нем появились большие трещины.
Однако, с нэпом как будто окрылялись надежды от живающих 
классов. Это тревожило Ага-Аббаса при зраками минувшего. Он 
глубоко ненавидел своих прежних кумиров: религию и торговлю. 
А тут заго ворили о необходимости учиться торговать. Были сде-
ланы уступки и в области религии, в области быта. Зашевелились 
сектанты-баптисты, бехаисты, живая церковь. Зашевелились про-
грессивные муллы, до казывающие, что ислам и коран «против ка-
питализма» и пр.
Ага-Аббас чувствовал неуверенность. Он снова бо ялся душев-
ного разлада. Неужели такова участь сы нов Востока? Неужели 
до тех пор, пока не задымят фабрики в безбрежном восточном 
просторе, люди его обречены на постоянные сомненья и неустой-
чивость?... Ага-Аббас мучился, путался в разрешении этих вопро-
сов... Вскоре вернулся к руководству в крае Туров. С ним Ага-Аб-
бас работать не мог. Воспользовавшись необходимостью лечиться 
от последствий полученных ран, Ага-Аббас взял длительный от-
пуск и уехал в Москву.
Радостная встреча с Крейцбергом. Крейцберг те перь директор 
треста, он весь погружен в работу. Долгие беседы. Крейцберг на-
шел своего старого товарища сильно изменившимся. Он окреп, 
возмужал, чем очень радовал Крейцберга. Однако Крейцбергу 
были непонятны сомнения Ага-Аббаса в отношении нэпа. Крей-
цберг говорил:
– Сам знаешь, куда было идти дальше? – Дали нам передышку, 
приходится и им дать маленько отдышать ся. Поборемся на другом 
фронте, посмотрим, кто кого окончательно забьет.
Ага-Аббас упорен в своих возражениях. Нет, нельзя уступить 
ни шагу. Надо выкорчевать религию силой. Чтобы не было ду-
ховенства. Надо разнести, стереть с лица земли церкви, мечети. 
Даже не пере давать под клубы. Надо уничтожить торговлю, чтобы 
ни у кого мысли не было заниматься торговыми де лами.
Спор разгорался и не приводил ни к чему. Крейц берг решил 
дать возможность послушать Ага-Абба су вождей, побывать на ра-
бочих собраниях.
Ага-Аббас бывал всюду и жадно слушал новые речи новых 
людей; он крепко ухватился за возмож ность раз навсегда решить 
мучившие его вопросы. Он чувствовал, что старая жизнь в нем 
слишком переломана и разрушена, чтобы он мог вернуться к ней, 

186
но и новое, захватившее его, не дается еще целиком. Однажды 
увидел он жирного Шахруди, перекочевавшего в Москву и став-
шего одним из заправил советско-персидской торговли. Притвор-
ная, опасливая радость при встрече, расспросы о здоровьи.
На Ага-Аббаса внезапно пахнуло прошлым. Он быстро отде-
лался от Шахруди, но эта встреча долго томила его мрачными 
предчувствиями, горечью старых ран. Как-то Крейцберг вызвал 
его: 
– Едем в Петроград, сейчас конгресс Коминтерна, послушаем 
самого Ильича.
Ага-Аббас волновался, – он увидит, услышит то го, кто был ду-
шой революции, ее мозгом...
В битком набитом зале с трудом они заняли удоб ное, близкое к 
трибуне место. Председатель предо ставил слово Ленину. Весь зал 
в едином порыве сразу поднялся с места... Ага-Аббас с глубоким 
вол нением, охватившим все его существо, смотрел на невысокую, 
коренастую характерную фигуру Ленина. Шум постепенно сти-
хал, и наконец Ленин начал.
Его речь! Как передать впечатление от этой речи!
В ней не было того, что отмечал Ага-Аббас в ре чах известных 
н прославленных ораторов той эпохи. Ни словесных фейерверков, 
ни мелодраматизма, ни тяжелых, непонятных иностранных слов. 
Но зато слова лились из самой глубины теплого, человеческого 
чувства, соединялись в четкие, простые и вместе с тем порази-
тельно ясные фразы, в речи клокотала такая близкая, такая простая 
и такая глубокая мысль. Ага-Аббаса поражала убедительность, 
полный глубокий внутренний смысл его слов. Он обезоруживал, 
обезволивал слушателя. Ни одного лишнего слова! Он не жертво-
вал ради красивого словца, красивого обо рота, цельностью и пос-
ледовательностью своей речи. В его словах слышались отзвуки 
грядущих событий, как-будто он ясно видел их течение. Его голос 
звучал твердо и жестко, когда он призывал к выковке сталь ной 
воли в предстоящих схватках. Голос был полон скрытого, теплого 
чувства благороднейшего, великого сердца, когда он говорил об 
устройстве миллионов тру дящихся, об успехах социалистическо-
го строительства.
Он перешел к колониальным революциям. С гениаль нейшей 
прозорливостью, никогда не бывав на Восто ке, он, казалось, ясно 
видел необозримые простран ства с тысячелетней замкнутой жиз-
нью, с сотнями миллионов рабов... Он словно сам переживал, 

187
чувство вал, как стонут распыленные миллионы колониальных 
рабов, видел сидящих на шее этих тружеников жирных мулл, глу-
пых, заносчивых феодалов, сонм комиссионеров, купцов, ростов-
щиков, и над ними всеми жадные, цепкие лапы империализма... 
Гениаль ное проникновение в эту восточную жизнь чувствовал 
Ага-Аббас в словах Ленина, чувствовал, что всем существом сли-
вается он в этот момент с вож дем мировой революции. На мгно-
вение острый взгляд Ильича скрестился с горящим взглядом Ага-
Аббаса. Скрестился и запечатлелся навсегда.
По возвращении в Москву, часто бывая в наркомнаце, Ага-Аб-
бас встретил Сталина. И так же, как и тогда в Петрограде, во вре-
мя речи Ленина, Ага-Аббаса поразила в разговоре со Сталиным 
эта гениальная прозорливость, проникновение во все тайники его 
восточной жизни, которую не понимали, не могли разъяснить дру-
гие. Ага-Аббаса поража ло, как то, что накопилось в его сознании, 
что не поддавалось речи, не оформлялось в живую картину, сразу 
понимал Сталин и выливал в четкую форму.
Особенно запомнилось Ага-Аббасу одно вскользь брошенное 
заключение Сталина:
– Недавно я болел, не выходил из дому, – сказал он среди раз-
говора, затягиваясь трубкой, – а когда болею, люблю читать не 
из современной эпохи, а из истории. Читал историю древнего 
Египта. Возьмите письмен ность Египта – иероглифы. Они стано-
вились могучим орудием в руках господствующего класса, средс-
твом эксплоатации. Массам была недоступна эта письмен ность, 
она была слишком трудна для них. Так и у вас. Арабский алфавит 
– это аристократический алфавит. Он недоступен массам и тоже 
являлся средством эксплоатации. Поэтому надо скорей перейти на 
новый демо кратический, легкий алфавит.
Ага-Аббас живо представил свое прошлое: мектеб
7
, палка мул-
лы и бессмысленная зубрежка; вспомнил, как и он сам, и отец его 
уважали муштеида, почти тельно, почти со страхом, смотрели на 
него, когда муштеид свободно читал замысловатые узоры араб-
ской книги...
На жалобы и страстную речь Ага-Аббаса о тяже лом положе-
нии ремесленников, рабочих коренного населения, изнывающих 
на кустарных «потогонных» частных предприятиях, о роли тор-
говца Сталин просто ответил:
7
Мектеб – школа.

188
– В будущем, при первой возможности, мы построим промыш-
ленность там, где ее не было, там на Востоке.
Ага-Аббас долго находился словно в экстазе, под обаянием этой 
встречи со Сталиным и речи Ильича. Пе ред ним как бы раскрыл-
ся новый мир. Трудна борь ба на Востоке, тяжела доля его сынов, 
но уже выст раиваются первые ряды борцов за новую жизнь. Их 
путь – путь кровавой борьбы, путь, огнем и мечом выжигающий 
прошлое, путь тяжелых, жестоких схва ток с липнущей цепкостью 
уходящего старого мира, путь смертельной борьбы с могучим чу-
довищем им периализмом. Но первые ряды уже строятся, вступа-
ют в борьбу!..
Их приветствует весь мир трудящихся. Пролетариат протя-
гивает им могучую, грозную для врага, руку помощи. В потоках 
крови, и стонах несчастных, за травленных, высосанных импери-
ализмом миллионов» черпают борцы за новую жизнь силы, про-
никаются непримиримой ненавистью к классовому врагу. Ужа сна 
бойня, ужасна последняя судорога умирающего капитализма...
И сквозь грохот и шум падающего строя все яснее и яснее слы-
шится стук миллионов молотков армии трудящихся, строящих но-
вую жизнь, все явственнее слышится их стук во всем мире; он до-
носится оттуда, из великой страны пролетарского государства...
Быть в первых рядах бойцов! Какая счастливая судьба! Ага-
Аббас настаивал на своем желании ехать в Пер сию. Он хотел вер-
нуться на родину, в страну, которую он покинул 17 лет назад де-
вятнадцатилетним юношей.
Крейцберг отговаривал его:
– Куда тебя несет! Работай здесь. Ты незаменимый работник 
для нашего советского Востока. Пойми, какое поле работы откры-
вается перед тобой. Брось свои выдумки, рассержусь!
Ага-Аббас упорен. Последний вечер. С тяжелым чувством рас-
ставался Крейцберг с Ага-Аббасом. Он смотрел на мужественное, 
красивое лицо Ага-Аббаса, полное какого-то трагизма. Перед Крей-
цбергом про носились картины его жизни и работы. Будничная тя-
желая работа, баньщик-массажист, рабочий-кожевенник,торговая, 
октябрьские бои, отряд Берга…
Крейцберг почувствовал острую боль, когда послед ний раз об-
нял Ага-Аббаса, он долго не мог про изнести ни одного слова.

189
VI
Бой шел третий день. Революционные войска, выби тые из об-
ласти, которую они накануне еще зани мали, оборонялись на пос-
ледней позиции. Ими ко мандовал Муса-Ага, поднявший восста-
ние полгода назад. Революционеров было тысячи четыре, их пра-
вым флангом командовал Ага-Аббас. Правительствен ные войска, 
во много раз превосходящие революционеров, ежедневно броса-
лись в атаку, но с большим уроном отступали назад.
Последний день их поведение изменилось. Повидимому, при-
бывшие английские инструктора приняли иную тактику. Начался 
усиленный артиллерийский об стрел позиций революционеров. С 
утра до вечера гре мели орудия, осыпая позиции шрапнелью н гра-
натами.
Муса-Ага вечером созвал совещание командиров. Он только 
что получил сообщение, что вся его семья, жена, двое детей и ста-
рая мать, оставшиеся в род ном городе, растерзаны фанатической 
толпой. Тол пой!.. Муса-Ага, с печатью глубокого горя на усталом 
лице, развивает свой последний план. Дело про играно. Надо спас-
ти остатки революционной армии и завтра ночью сняться с пози-
ции и уйти в пределы СССР. Осталось всего несколько переходов. 
Все бу дет подготовлено к отступлению, но надо продержать ся 
еще день. План одобрен всеми. Ага-Аббас ду мает о том, что снова 
увидит великую страну. Он при едет теперь крепким, испытанным 
большевиком. Он воспитает из революционеров, которыми ко-
мандует преданных большевиков. Борьба еще впереди!
Ага-Аббас полгода наблюдал за ними. Эти кресть яне, исто-
щенные эксплоатацией помещиков, кажется, и до сих пор еще не 
оторвались от той чудесной жизни, которой жили они последнее 
время. Неудачи и пора жения не могли заслонить им ощущения 
той дружной атмосферы бодрости и освобождения, которые охва-
тили их после изгнания помещиков, ростовщиков и купцов. Как 
дружно стали они строить свою жизнь по-ново му! Сколько было 
радости! И как подчас кажется нич тожным, маленьким то, что со-
ставляет иногда малень кое счастье отдельного человека...
Вот бедняк, везущий последний мешок муки в уп лату долга. 
Что будут делать жена, дети? Аллах даст! Может быть, удастся 
под залог будущего урожая по лучить хотя бы половину мешка об-
ратно. Что будет, аллах, что будет?.. Темные, мрачные мысли бро-
дят в голове бедняги. И вдруг – оказывается новая власть, крес-
тьянская. Проклятый ростовщик Кадыр-Ага бежал, и не только не 

190
нужно теперь платить мешок муки, но беднякам власть дает до-
полнительную по мощь. Как описать эту радость! Есть еще правда 
на земле! Машалла!!.
Или вот сидит старый солдат Мухтар. За пустяшный проступок 
помещик загнал его в солдаты. Постарел на службе Мухтар, иско-
лесил тысячи фарсахов, го няясь или убегал от бахтиаров, курдов 
и других во инственных кочевников. А дома хозяйство рушилось, 
еле держалось; любимая дочь – в гареме помещика. Какое было 
счастье после захвата поместья, освобо дить дочь, видеть слезы 
старой жены и тихое веселье всей семьи в своей лачуге при свете 
очага!..
Кто раз вкусил сладость власти трудящихся, тот разве забу-
дет ее! Полетят на сотни, тысячи километров слухи, расцветут 
легенды, будут передавать друг другу, и в будущем, когда снова 
вспыхнет революция, скры тые, брошенные семена первой бурно 
зацветут...
Ими двинулся, тронулся лед вековой восточной спячки ярче, 
смелее, новее светит солнце свободы, скоро придет окончательное 
освобождение! Так думал Ага-Аббас, так думали и все остальные. 
И затихала боль от недавно пережитой потери близких – жертв 
кро вавого мщения победившей контрреволюции. Страдания, ос-
тающихся казались скоропреходящими, предчувствие грядущей 
свободы утишило боль сер дца...
Следующее утро последнего дня боя началось с сильнейшей 
канонады. Это испытание нервов, силы сопротивления человека 
казалось нескончаемым. Рвалась шрапнель, оглушительно гро-
хотали, выбра сывая огромные комья земли, гранаты. Ага-Аббаса 
беспокоил вопрос о возможности обхода его фланга, это сорвало 
бы план Муса-Аги и кончилось бы пол ным разгромом. Он выслал 
конную разведку. Не до вольствуясь этим, через некоторое время 
Ага-Аббас выехал сам. Он поехал к селенью, расположенному в 
двух километрах позади его позиции. Вскоре он нашел выслан-
ную разведку. Все, казалось, было бла гополучно. У околицы по-
или коней. Ага-Аббас за метил у полуоткрытой калитки бритую 
голову и блестящие черные лазейки восьмилетнего мальчика. Он 
вытащил его; солдаты со смехом окружили мальчишку. – Единс-
твенный храбрец, оставшийся в селе.
Мальчик сразу успокоился, увидя своих. Ага- Аббас с любо-
вью погладил его по бритой голове.
– Молодец! Сразу вижу, что будешь другим, свобод ным чело-
веком. Вот учись на этом, – прибавил он, когда мальчик прижался 

191
к нему при громе разорвавшейся невдалеке, давшей перелет, гра-
наты. – Будь защитником угнетенных. Повтори за мной: зиндабад 
хакимиати шурави! Да здравствует советская власть!
Мальчик повторил. Солдаты радостно смеялись.
Пора ехать. В последний раз он ласково потрепал по плечу 
мальчишку. Ага-Аббас высыпал горсть мел ких монет в ручонку 
мальчика.
– Прощай! Помни нас! Зиндабад хакимиати шурави!..
Скоро начнет темнеть, и революционная армия, снявшись с по-
зиций, уйдет за пределы своей родины. Всадники прибавили ходу. 
Над позициями усиленно рвались снаряды. Подъехав к окопам, 
Ага-Аббас решил осмотреть позицию противника. Конь, фыркая 
легко вынес Ага-Аббаса на вершину холма. Ничего подозритель-
ного, никакого движения не было нигде заметно. Видимо, про-
тивник решил взять их измором и превосходством артиллерии, и 
численностью пехоты.
Ага-Аббас повернул коня и начал спускаться с крутого хол-
ма. В этот момент ударила очередь батареи. Снаряд высоко про-
несся над головой Ага-Аббаса, другой с громом ударился где-то 
сбоку. Секунду спустя совсем близко оглушительно грохнуло, 
и конь Ага-Аббаса рухнулся на землю. Высвободившись из-под 
коня,Ага-Аббас почувствовал острую боль в руке.
– Сюда, Ага! – кричали солдаты из окопа. Ага-Аббас шагнул 
вперед, но голова кружилась от взрыва, мутило, тошнило. Надо 
скорее спуститься в окоп, ободрить солдат, обезумевших от ужаса 
бомбардировки. Скорее к ним!.. В этот момент где-то близко раз-
дался страшный грохот разрыва гранаты, что-то со стремительной 
силой ударило Ага-Аббаса сзади, в спину. Он упал и потерял со-
знание.
Когда сознание вернулось к нему, стояла глухая, тем ная южная 
ночь. Звезды ярко светили на бездонном глубоком небе. Ага-Аб-
бас чувствовал крайнюю слабость. Ему казалось, что огромный, 
тяжелый, бесформенный ком навалился на грудь, мешал ему 
дышать. Этот ком ворочался и устраивался на его груди. От его 
движений мутнела голова, туманился взор, оставляя узенькую по-
лоску света, в которой мерцали далекие звезды. Начинало тош-
нотворно мутить.
И Ага-Аббас снова терял сознание. Так он лежал, часто впадая 
в забытье.

192
Когда сознание вновь вернулось к нему, Ага-Аббас увидел, что 
наступило утро. Страшная жажда томила его. В груди хрипело и 
клокотало. Ком крепко устроился на груди, пыжился и раздувался. 
Он казался Ага-Аббасу живым существом, внедряющимся в его 
грудь. Каждое движение этого существа вызывало тупую боль, от 
этого еще больше мутнела голова н липкий, холодный пот высту-
пал на теле. Мелькали обрывки мыслей. Он увидел отца с веч-
ной заботойна лице; рябое, умное лицо учителя Абуль-Касима!.. 
Шатер мира держится на двух столбах: возмездии и вознаграж-
дении. Это видение было мимолетно, не произвело впечатления! 
Мелькнул образ Ольги – бледно, туманно. Ком ворочался, вызы-
вая припадки удушья. Ага-Аббасу казалось, что ком властно обры-
вает его мысли, путает их, делает бессвязными... Дышать!.. Если 
бы можно было вздохнуть! Полной грудью, глубоко!.. Холодный 
пот выступает на теле, рас пластавшемся, бессильном...угасает со-
знание... Смерть...
На минуту сознание вдруг вернулось к нему, как будто подстег-
нутое внезапной силой. Ком съежился. Ага-Аббас почувствовал, 
что проснулся от нелепого, жуткого кошмара. В этот момент он 
услышал звон кое пение.
Взглянул па дорогу. Увидел бегущего мальчика. Бри тая голова 
блестела на солнце, мелькало смуглое тело. Сзади медленно дви-
галась черная закутанная фигура.
С невыразимым чувством Ага-Аббас смотрел на этого мальчи-
ка. Любовь великая, всеобъемлющая охватила его. Яркий плени-
тельный образ, образ Ленина, ка ким он его видел тогда в Петрог-
раде, встал внезапно перед ним...
Ага-Аббас жадно вдыхал воздух, но тяжело сжимало его грудь... 
Ком вдруг внезапно вырос, стал грубо рвать его внутренности! Со 
страшным хрипом и сто ном Ага-Аббас втянул воздух...
Мальчик все бежал по дороге. Ближе, ближе... Вдруг он оста-
новился, как вкопанный, и бросился к подходившей матери...
Мать и сын увидели на склоне холма, у трупа убитой лошади, 
в неестественной позе, с вывернутой, и подогнутой рукой, лежав-
шего человека... Бледное красивое лицо, успокоенное смертью. 
Изо рта текла, слегка пенясь, широкая струя крови...

193

жүктеу/скачать 1,77 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: