Б. У. Джолдасбекова, Н. К. Сарсекеева
жүктеу/скачать 1,2 Mb. Pdf көрінісі
|
treatise15377
| свободная проза,
в которой может и не быть главного героя или литературных персонажей, которые «определяют» судьбу романа, рассказа, повести. Им было высказано также предположение, что в недалеком будущем проза должна будет стать свободной, интеллектуальной, но не для того, чтобы как-то отличаться, а чтобы сделаться раскрепощенной, более точно определять внутренний мир человека. Специфику этой поэтической , по словам писателя, прозы будет определять сюжет: его существование или отсутствие. Литературную прозу в своем блоге он делит на пять направлений: социально-антропологическую, коммерческую, научно-фантастическую, философско-метафизическую и поэтическую. Последняя, по его мнению, - прозы высшей пробы. Всю мировую литературу в глобальном масштабе, продолжает писатель, можно разделить на три эпохи: классичскую, модернистскую и постмодернистскую. В классическую эпоху в основном литература развивалась в направлении социально-антропологической прозы, бурное развитие науки и техники заложило почву для научной фантастики. С развитием капитализма появилось большое количество издательств и типографий, а вместе с этим – и коммерческой прозы. Поэтическая проза, настаивает писатель, была во все времена, просто она была незаметна, а ее расцвет приходится на Х1Х-ХХ в.в. Западноевропейские и американские модернисты перевернули обыденное сознание и обыденное понимание литературы: привычный уклад жизни был нарушен, каждый человек, как огромная бесконечная Вселенная, уходил в себя. Это необходимо было выразить в новом стиле и формате. Такие, как Хэмингуэй, все смыслы сжали в короткие предложения, и каждое из них несло в себе заряд, энергию. Модернизм открыл поток сознания, а начиная с 1940-х-1960-х, наступила новая эпоха в литературе – постмодернистская. Критика неизменно отмечала его близость к постмодернизму, философский склад ума, способность к емкому воссозданию сюжета и красочного образа персонажа, любовь к французским авторам (особенно Бодлеру). По мнению А.Кодара, творчество Д.Амантая представляет собой яркое модернистское явление, так как модерниста характеризует яркая активная позиция, которая есть у писателя. А.Кодар отмечает также перекличку писателя с Хэмингуэем и Камю, его истинными «прародителями». Как известно, Хэмингуэй разработал и успешно использовал в своем творчестве прием «айсберга»: использование точных, рубленых фраз, за которыми остаются «вертикальные смыслы», практически не улавливаемые при чтении. В какой-либо драматический момент герои могут благодаря этому приему говорить совершенно об отвлеченных вещах, и смысл этих событий оказывается доступен читателю. И в то же время Хэмингуэй создал «эффект присутствия» - когда при чтении текста какая-то деталь «притягивает» 137 читателя, заставляя его сопереживать, превращая его в соучастника описываемых событий. В вышедшей в 2003 г. книге «Цветы и книги» Д.Амантай сформулировал две главные «заповеди»: «цветами восславлять Землю и Солнце, книгами отвергать пустоту». Что же представляет собой эта книга, посвященная исследованию литературного творчества, его актуальности, творческим сомнениям, поиску форм, в котором сложно смешаны вымысел и реальность? Автор через своего героя – писателя Алишера - ведет философский и религиозный поиск, основанный на той духовной толерантности, которая присуща Центральной Азии в целом. Эпиграфом к «Цветам и книгам» взяты слова из Книги Тенгри: « Какое из них уступает одно другому: тьма, избегающая света или свет, разгоняющий тьму ?» Противоборство света и тьмы, заявленное в эпиграфе, определяет сюжет и структуру повествования книги, начиная уже с первой ее части, озаглавленной «Алишер»: « Землю накрыл туман. Небо провисало все ниже. Под его гнетом невозможно было расправить плечи, люди вынуждены были перебираться ползком. Тяжелейшей из мук оказалось именно это бессилие распрямиться в рост» [32, с.76]. Как выясняется далее, это был сон, но он мало чем отличается от действительности, в которой живет герой Д.Амантая – писатель Алишер. Алишера, по его словам, волнуют три вопроса: что есть книга, что связывает день сегодняшний и прошлое, и кто есть тюрки. Герою никак не удается завершить роман, посвященный событиям из истории древних тюрков - «о распаде великой династии на два лагеря», о том, как люди, разбившись на «сорок родов», обрушили законы, установленные Всевышним. В результате были забыты коренные ритуалы сватовства и братства, извращены нравы, утеряны память и разум… Книга Алишера должна стать «плачем» по утерявшим веру в Тенгри тюркам, скорбной песней об исходе сотрясавшей Степь героической эпохи тюрков. В книге приводятся длинные списки авторов всех континентов, мысли которых созвучны авторским. Среди них - и Абай, и Махамбет, и наш современник Олжас Сулейменов. По мнению автора, его современники также отдалились от внутренних основ тюркской культуры, столь близкой ему, утратили Бога Тенгри – Верховное божество степного мира, где «природа является верховным правителем, сегодня теряющим свою магическую и загадочную ауру» [32, с.91]. Немало места в повествовании отдано металитературной проблематике, «агонии» книги и «жизнеспособности» литературного творчества в целом в ХХ1 веке, размышлениям о специфике литературного труда и психологии литературного творчества - эта тема, в частности, является предметом бесед Алишера и журналистки Жамили. Можно наблюдать все то же, заявленное с самого начала, противостояние «света и тьмы»: Разве не в том цель творчества, чтобы вылечить болящего, спасти умирающего, отвести подступающий на рассвете призрак смерти от того, кто в муках бессонницы готов к роковому решению. По сути, книге назначено отрицать небытие. Его же роман пропитан безысходной печалью. Или, можно надеяться, он побудит 138 читателя к размышлениям и облегчит хоть кому-нибудь бремя личных невзгод» [32, c. 101]. Не случайно для Алишера все вокруг пахнет книгами, книжной пылью: « можно предположить , - рассуждает Алишер, - что все литературные приемы исчерпаны, а талант вполне заменяет ловкость письма». Однако все его мучения, связанные с процессом создания книги, и сама книга, отрывки из нее, «вмонтированные» в повествование, свидетельствуют об обратном. Изменился читатель, который « может или бездумно следовать за излагаемой хроникой, или проникнуться мыслью, лежащей под спудом внешне хаотичных событий романа. Он сам выберет то, что ему интересно». Немало интересных сведений можно почерпнуть из главы «Летопись», в которой освещаются этапы и специфика формирования письменности, главы «Автор», в которой говорится о «хорошем авторе» и писателе « модного направления, похожего на родителя-тирана, уверенного в своей власти над волей и свободой собственного отпрыска » и др . А в самом конце главы дается типичное для писателя обобщение: « Пришло время автору дать свободу произведению». жүктеу/скачать 1,2 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|