Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания
жүктеу/скачать 1,33 Mb.
|
Гельмут Фигдор, Беды развода и пути их преодоления
- Бұл бет үшін навигация:
- Неспецифические последствия развода
1.4. Долгосрочные последствия разводаГосподин П. вот уже в течение двух лет проходит психоаналитическое лечение по поводу своих тяжелых депрессий. Он – бывший «разведенный» ребенок. Но можно ли все же с полным основанием заявить, что заболевание господина П. является следствием развода его родителей? Родители его разошлись, когда ему было семь лет. Он вспоминает, что с самого раннего детства у него были очень близкие отношения с матерью, до одиннадцати лет он часто спал с нею в одной постели. Он очень уважал своего отца и даже искренне им восхищался, хотя видел его редко, так как тот, как ему говорили, неделями бывал в командировках. Но когда отец на пару дней появлялся дома, между родителями, как правило, разыгрывались сильные ссоры. Мальчик не понимал, о чем шла речь, родители высылали его из комнаты и запирали дверь. Но он даже сегодня слышит, как отец кричит и, когда он выходит из комнаты, лицо у него красное от злости. Покидая квартиру, он в сердцах хлопает дверью. У матери глаза, опухшие от слез, а сам он – маленький и жалкий, дрожит от страха. Потом был развод, после чего он видел своего отца всего два раза год – на день рождения и на Рождество в доме у дедушки и бабушки. Когда ему исполнилось десять лет, отец вообще переехал жить заграницу. Два свидания в год заменили два коротких письма, опять же за год. Следующая встреча состоялась лишь семь лет спустя. Когда ему исполнилось одиннадцать лет, мать вышла замуж и у нее родился новый ребенок. Своего отчима господин П. называет не иначе, как «муж моей матери». Хорошо еще, если они просто избегали друг друга, хуже, когда между ними разыгрывались тяжелые ссоры, которые заканчивались тем, что мальчик убегал из дому и часами где-нибудь прятался. Его школьные успехи снизились до нуля, пока он не попросил мать отправить его в интернат. Та согласилась. Мальчик сконцентрировался на учебе и хорошо закончил школу. Но он избегал людей, был угрюм и испытывал постоянную тревогу. Затем он поступил в университет, где начались, по его словам, лучшие годы его жизни. Товарищи уважали его за общительность и готовность в любой момент придти на помощь, у него было много друзей и, наконец, он влюбился. Но отношения с любимой девушкой вдруг разрушились, и именно в то время, когда он писал свою дипломную работу. Вначале, пока он был занят работой, казалось, что все еще в порядке, но недели через две после защиты диплома, когда минула первая радость, он вдруг ощутил ужасную пустоту. Сегодня господину П. тридцать. Он не испытывает большого интереса к жизни, у него нет планов на будущее и жизнь его становится все печальнее. Вот уже несколько месяцев, как у него по утрам нет сил вставать с постели и собираться на работу... Что именно из удручающих переживаний прошлого действительно повинно в душевном состоянии господина П.? Практическое отсутствие отца в раннем детстве? Родительские ссоры, внушавшие такой страх? Развод родителей? Исчезновение отца из его жизни? Плохие отношения с отчимом и чувство, что он больше не нужен матери? Одиночество в интернате? А может, все еще могло бы наладиться, если бы его не бросила возлюбленная? Конечно, ни одно из этих переживаний в отдельности не могло бы привести человека в такое плачевное состояние. Но все вместе – безусловно! А не началась ли эта история уже раньше, с самого его рождения? Не дали ли уже тогда отношения родителей серьезную трещину (о чем мы говорили выше, в главе 1.1). Не было ли душевное самочувствие матери уже в первый год его жизни таким неуравновешенным, что она просто не в состоянии была достаточно хорошо исполнять свои материнские функции? Комплексное взаимодействие этого множества факторов, столь важных для психического развития ребенка, навело меня на мысль, что развод следует рассматривать не как событие, а как жизненную судьбу 50. Судьбу, которая определяется тем обстоятельством, что рано или поздно, где-то между рождением и достижением совершеннолетия, родители расстанутся друг с другом. Но имеет ли смысл говорить об этой особенной жизненной судьбе? Не определяет ли индивидуальное формирование социальных условий как до, так и после развода, значение самого фактора «развода родителей» для общего развития личности ребенка, ведь, как уже говорилось, один развод не похож на другой? И тем не менее я считаю, что такое обобщение целесообразно с научной точки зрения, и это по нескольким причинам: во-первых, каждый развод родителей, как бы он ни выглядел в каждом отдельном случае, прежде всего означает значительный слом привычных условий жизни ребенка, к чему добавляются переживания по поводу частичной потери отца (значительно реже – матери), при том, что размер этой потери индивидуально может быть очень различным. Во-вторых, разрыву отношений родителей, как правило, в той или иной степени предшествует длительный кризис, который не ускользает от внимания ребенка и оказывает решающее влияние на его психическое развитие. И, в-третьих, исторические условия жизни, а также общие психические реакции родителей предвосхищают типичные черты (внешних и внутренних) социальных условий, в которые ребенок попадает после развода: послеразводный кризис, конфликты лояльности, дефицит триангулирования, отсутствие мужского любовного объекта и объекта идентификации в повседневной жизни, конфликты с новыми супругами родителей и многое другое. С другой стороны, учитывая комплексность и индивидуальность вышеприведенных факторов развития, мы не можем рассчитывать на то, что в долгосрочных последствиях развода мы найдем абсолютно типичные картины симптомов или черт характера. Упомянутые обобщения различных индивидуальных «разводных судеб» позволяют, тем не менее, из познаний, полученных благодаря психоаналитическим исследованиям типичных вариантов индивидуальных случаев51 сделать выводы, во-первых, какие психические области и сегменты развития на будущее оказываются пораженными различными компонентами «разводной судьбы» и, во-вторых, как этот общий фактор влияет на развитие данных психических областей. «Познания», полученные таким образом, основаны на прогностических размышлениях. Но поскольку комплексность психологически важных факторов развития не позволяет установить достаточно надежные прогнозы, было бы желательно сопоставить прогнозируемые долгосрочные последствия развода с действительным развитием. Насколько мне известно, как бы ни было велико число эмпирических исследований непосредственных симптомов развода52, имеется лишь одна работа, в которой эмпирически достаточно обоснованно указывается на взаимосвязь проблем (молодых) взрослых и их переживаний в детстве по поводу развода родителей. Я имею в виду исследование Юдифи Валлерштейн (Wallerstein/Blakeslee, 1989), охватывающее период в пятнадцать лет. Есть и другой эмпирический источник, позволяющий оценить долгосрочные последствия развода, которым, что любопытно, до сих не воспользовались даже те, кто имеет к нему доступ. Это, как в примере господина П., психоанализ тех пациентов, которые были когда-то «разведенными» детьми. Поскольку в психоаналитической терапии речь идет, в первую очередь, не об избавлении от симптомов, а о реконструкции бессознательного значения кажущейся иррациональности, то есть о значении и истории симптомов и черт личности, то мне в ходе моей многолетней практики довелось невероятно много узнать от тех моих пациентах, которые пережили в детстве развод родителей. И не только о долгосрочных последствиях и развитии их характеров, но и о типичных формах переработки ребенком переживаний развода. Следующее сопоставление долгосрочных последствий развода (исходя из вышесказанного, скорее, следовало бы говорить об их тенденциях) вытекает из трех источников: прогнозов развития (точнее, из психоаналитически-педагогических исследований отдельных случаев), из опыта Юдифи Валлерштейн и из исследования тех черт личности моих пациентов, которые (на основе психоаналитического рассмотрения) довольно четко указывают на переживания развода53. Неспецифические последствия разводаПсихоанализ говорит, что невротические симптомы, приносящие страдание (страхи, депрессии, чувство собственной неполноценности, вынужденные действия или представления, психосоматические жалобы, проблемы в партнерстве, сексуальные нарушения и многие другие), уходят корнями во внутрипсихические конфликты, начало которым было положено в раннем или самом раннем детстве. Это, конечно, не означает, что данные субъекты страдают симптомами уже с самого детства. Этот, с виду, парадокс находит свое объяснение в том обстоятельстве, что в детстве (невротические) процессы защиты несут очень важную функцию приспособления: вытеснение внутрипсихических конфликтов, с которыми ребенок не может справиться, защищает его от невыносимых аффектов (чувства стыда и вины, унижения и, прежде всего, от экзистенциальных страхов). Замена конфликта симптомами или определенными чертами личности (защита как «отражение удара») позволяет получить оптимальное удовлетворение (тех стремлений, которые замешаны в конфликте) при условии минимизирования страха. Какие из данных образований компромисса переймут эти функции, не в последнюю очередь зависит от условий жизни, которые в большой степени определяются личностью родителей и их поведением. Таким образом, каждое важное изменение жизненных обстоятельств ставит под вопрос уже имеющиеся защитные механизмы. Такими изменениями могут быть пубертат, переход к профессии, (новые) сексуальные отношения, жизненные кризисы, потеря партнера, болезни, рождение ребенка, эмиграция, менопауза и т. д. Если эти изменения приносят большое беспокойство, то уже имеющаяся защита, которая состоит, собственно, в защите против страха, теряет свои функции. Таким образом она может даже вообще сорваться. И тогда внутрипсихический конфликт (и вместе с ним отраженные было аффекты), – против которого на протяжении многих лет и была направлена защита, – снова прорывается наружу. Новая защита против этих вновь прорвавшихся конфликтов приведет в действие новые механизмы защиты, что породит и новые симптомы в зависимости от новых жизненных обстоятельств. И эта новая симптоматика может оказаться еще более «патологичной», чем старая: в ходе реактивизации старого конфликта возрастают соответствующие ему аффекты, и прежде всего связанные с ним страхи. Если это так, то новая система защиты окажется более хрупкой, чем старая, а это значит, что она повысит вероятность дальнейших срывов защиты, и данный субъект и в дальнейшем на каждое переживание или тяжелое изменение жизненных обстоятельств будет реагировать обострением защиты и образованием новой симптоматики. Чем массивнее отраженные конфликты, тем шире становится симптоматика, то есть иррациональные (по причине своей детерминации) переживания и виды поведения будут захватывать все большие жизненные области, отнимая способность автономно и разумно строить свою жизнь и увеличивая страдание. Мы уже говорили о процессах срыва системы защиты, которые связаны с возрастанием страхов (в описаниях деструктивных аффектов послеразводного кризиса, жүктеу/скачать 1,33 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|