Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания


К проблеме «кооперативности» родителей после развода



бет6/36
Дата21.06.2022
өлшемі1,33 Mb.
#146932
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   36
Байланысты:
Гельмут Фигдор, Беды развода и пути их преодоления

1.2. К проблеме «кооперативности» родителей после развода


Во всей психологической литературе о разводах нет ни одной работы, где не говорилось бы о том, что продолжение отношений с отцом после развода жизненно важно для ребенка. Думаю, нет необходимости повторять, почему это так важно, мы только что об этом говорили: о страхах ребенка навсегда потерять любимого папу, о функции триангулирования, о роли отца в построении собственной личности и т. д. Я понимаю, что это требование – какое бы общее согласие оно ни вызывало – во многих случаях весьма трудно выполнимо. На пути к продолжению свободных отношений ребенка с обоими родителями часто стоят не только чувства разведенных супругов, но и чувства самих детей. Не случайно 70 % детей уже спустя четверть года не поддерживают больше регулярных отношений с разведенными отцами.
Когда мы говорим, что ребенок хорошо перенес развод, это означает, что его отношения с отцом – не простая формальность и его отношения с обоими родителями не обременены большими конфликтами. Ребенок должен быть не просто уверен в том, что мама и папа продолжают его любить, он должен знать, что и сам он имеет право и дальше любить обоих родителей. Если же родители не находят общего языка друг с другом, это приводит детей к тяжелым конфликтам лояльности (о чем тоже будет подробно говориться дальше).
Это еще одна из причин, по которой я рассматриваю развод не как событие, а как процесс. Процесс, который, как уже говорилось, начинается задолго до развода, а часто – с самого начала жизни ребенка, и он не заканчивается ни после разъезда родителей, ни по окончании послеразводного кризиса. И не только по причине изменения семейных обстоятельств, а прежде всего потому, что, как правило, конфликты между родителями не кончаются и теперь, за что дети платят своими отношениями с отцом.


Наиболее частые причины провала намерений «кооперирования» между разведенными родителями

Трудности родителей после развода, что касается детей, заключаются не только в продолжении старых конфликтов, но и в их страхе перед будущим. И прежде всего перед будущим своих отношений с ребенком. Многие из тех матерей, которые не дают возможности детям встречаться с разведенными отцами или дурно о них отзываются, делают это вовсе не потому, что они «бессовестны» или «безответственны», просто мать страшно боится, что отец отнимет у нее любовь детей: ведь теперь он старается их баловать, привлекая на «свою сторону», а кроме того, дети склонны идеализировать родителя, который живет отдельно. Страх свойственен и отцам: они тоже боятся за любовь детей, которых видят теперь так редко. Именно по этой причине они тоже часто балуют их или создают коалицию против матери.


Страх матери за любовь детей нередко руководит желанием, чтобы отец вообще навсегда исчез из жизни ребенка. Проявляться этот страх может по-разному: от мимоходом брошенных неприятных замечаний в адрес отца до более или менее субтильных стратегий «коалиции» («папа был очень зол на нас, теперь мы должны держаться вместе!» или «папа хочет отнять тебя у меня!») или даже до открытых запретов встречаться с отцом.
Есть и другие причины, вынуждающие многих матерей запрещать посещения и даже искать (и, к сожалению, находить) поддержку суда и психологов: например, многие дети после посещений становятся очень беспокойными. Иногда они уже заранее нервничают, вплоть до того, что не хотят идти к отцу, или после посещения отца создается впечатление, что ребенка словно подменили – он становится агрессивным, непослушным, не может сосредоточиться в школе или жалуется на головные боли и т. д. Мать «заносит в протокол», что такое состояние ребенка длится почти неделю, пока он снова не становится «нормальным», но потом приходят выходные, когда ребенок опять должен идти к отцу. Многие отцы, в свою очередь, рассказывают нечто подобное: дети в воскресенье вечером не хотят возвращаться к матери, и это даже те, которые вначале не хотели ехать к отцу. Вера, что ограничение или отмена посещений могут помочь ребенку, базируется на двух недоразумениях. С одной стороны, фальшиво само объяснение феномена: отец или его влияние повинны в реакциях детей. На самом же деле в большинстве случаев речь идет о типичных реакциях на развод, то есть реакциях переживаний, которые могут считаться вполне нормальными, особенно для маленьких детей. С другой стороны, нельзя считать, что именно то, что в настоящий момент так беспокоит ребенка, непременно должно иметь дурные последствия для его психического развития.
Здесь я позволю себе привести пример из другой области. В настоящее время во многих европейских странах стало правилом позволять родителям ежедневно навещать своих детей, когда те находятся в стационарах больниц. Но еще несколько лет назад родители имели право видеть ребенка лишь раз или два в неделю. Сохранение такого обычая было удобно медсестрам, которые достаточно справедливо аргументировали свою позицию так: каждый раз, когда родители уходят, дети начинают кричать и плакать, становятся беспокойными и непослушными. Однако если на следующий день с ними бывало еще трудновато справиться, то потом они примирялись со своим одиночеством и сестрам снова становилось легче ими управлять. Из-за того, что дети действительно становились спокойнее, считалось, что так лучше и для них тоже.
Итак, внешнее наблюдение вроде бы верно. Но не следует забывать, что внешним проявлениям соответствуют определенные внутренние процессы. Невозможность целую неделю видеть родителей ведет к регрессии, разочарованию и даже к нарушению незыблемости основ доверия. Многие родители знают, что после долгих разлук дети встречают их не так, как обычно: они проявляют отчуждение, сохраняют дистанцию, а иногда реагируют даже яростью или слезы в их радости выдают пережитое отчаянье.
Когда речь идет о разводе, следовало бы спросить, действительно ли спокойствие ребенка, достигнутое при помощи отмены посещений, свидетельствует о пользе для его дальнейшего развития? Я занимаю в этом вопросе диаметрально противоположную позицию. Все дело в том, что для ребенка чрезвычайно труден внезапный переход от тройственных отношений к двум двойственным. То есть одно дело, когда я могу одновременно поддерживать отношения с двумя родителями, и совсем другое, когда я могу видеться с папой лишь при условии отказа от мамы, и наоборот. У ребенка появляется страх вообще потерять отца или мать: маленький ребенок не может знать, что случится в его отсутствие: «Кто знает, найду ли я потом маму на месте, не случится ли с нею чего? В последнее время я был на нее так часто зол, а вдруг мои злые фантазии исполняться?». Или: «А что будет с папой через четырнадцать дней, если я его сейчас брошу и снова уйду к маме?». Кроме того, столь характерная для развода проблематика разлуки в ситуации посещений каждый раз вновь реактивируется. Но если я не просто каким-то образом лишу детей этих болезненных переживаний, а, наоборот, постараюсь им помочь на их основе приобрести новый опыт, то есть если дети убедятся, что их опасения напрасны (папа, как обычно, через четырнадцать дней встречает ребенка доброй улыбкой и мама тоже дома и не сердится на него), то из этого кризиса, для которого известная ирритация абсолютно естественна, они вынесут только новую силу и новую уверенность в жизни. Поэтому я считаю, что посещения – за исключением, может быть, лишь тяжелейших случав – никогда нельзя ни прерывать, ни редуцировать, поскольку обрыв отношений не только помешает бесстрашному привыканию к новой ситуации, но и приведет к обратному результату. Это, как и у детей в больнице: разочарование ребенка будет лишь расти, в результате чего он может и вовсе отказаться от отца. И вряд ли позднейшее возобновление отношений станет возможным, не говоря уже о том, что не только ребенок потеряет часть своей любви и доверия, но и у отца появится к нему отчуждение.
Если встречи ребенка с отцом прерываются, то можно ожидать вступления в действие необратимого процесса, заканчивающегося полным обрывом отношений. (Когда мать – во имя спокойствия ребенка – стремится «на время» прервать его отношения с отцом, она бессознательно, собственно, именно того и желает. Того же бессознательно желает и отец, который – все равно по какой причине – «временно» не хочет встречаться с детьми. Об этих скрытых и (или) бессознательных мотивах родителей тоже речь пойдет позже.)
Желание прервать контакты с отцом может исходить и от самого ребенка. Здесь вряд ли идет речь о прямом влиянии матери, скорее это результат бессознательной переработки конфликта, заключающегося в том, что ребенок приписывает вину за развод отцу или отвечает яростью и обидой на то, что его покинули. А может быть, и собственное чувство вины заставляет его опасаться мести отца. Но в большинстве случаев этот феномен возникает из-за конфликта лояльности, в который попадает ребенок в данной ситуации. Конфликт этот может стать настолько невыносимым, что ребенку ничего не останется, как «расщепить» образы родителей, то есть он – конечно же, бессознательно – во всем сделает виноватым и плохим отца, а мать, таким образом, станет невинной и хорошей. Можно сказать, что ребенок в известной степени отказывается от одного из родителей для того, чтобы можно было, наконец, безбоязненно существовать с другим, в полной гармонии идентифицируя себя с ним26.
Конечно, многие отцы просто забывают о своих детях. Около 40 % отцов так или иначе обрывают свои отношения с детьми27.
Вероятно, есть такие люди, которых можно охарактеризовать словом «безответственный». Но, по моему опыту, большинство из тех отцов, которых их бывшие жены считают безответственными и плохими людьми, не заинтересованными в своих детях, вовсе не таковы. Чаще это те мужчины, которые просто не осмеливаются показываться на глаза своим бывшим женам, им невыносимо приходить в ту квартиру, где они жили вместе, и они не выдерживают отчужденного отношения детей, чувствуя себя лишними. В жизни существуют настолько тяжелые ситуации, от которых многие отцы просто бегут прочь. Конечно, это довольно инфантильный способ решения проблем, но, тем не менее, важно знать, что многие отцы, которые не заботятся о детях, чаще всего поступают так по причине своих страхов и внутренних проблем. Похожими мотивами руководствуются и матери, «не позволяя» детям встречаться с отцом28.
Многие разногласия между разведенными родителями подкрепляются особой формой (бессознательного) «расщепления». Чаще всего человек лишь тогда способен расстаться с другим, когда он «сделает» из другого «отъявленного негодяя» или «злющую ведьму». Любые любовные отношения, как известно, весьма амбивалентны. Если супружество приходит в упадок, наступает такой момент, когда – и это знает каждый, кто прошел через опыт разлуки, – ты знаешь, что отношения уже никогда больше не будут счастливыми, что они не оправдали твоих надежд, что это далеко не то, о чем ты мечтал, но расстаться у тебя все же не достает сил. Картина супружества обычно очень сложна, и разочарование само по себе еще не означает, что супруг потерял для тебя абсолютно все привлекательные стороны или окончательно утратил свои функции. Не говоря уже о том, что конец любых отношений так или иначе внушает страх. Часто я лишь в том случае в состоянии сказать последнее «нет», когда мне удается – конечно, чаще всего бессознательно, – вызвать в себе те же психические механизмы защиты, которые мы уже видели у детей, а именно «расщепление». Я расщепляю представление о себе и о моем партнере так, что все хорошие черты относятся теперь лишь ко мне, и я становлюсь невинной жертвой, которая всегда только заботилась о сохранении брака, в то время как другой становится исключительно плохим, безответственным, бессердечным эгоистом и т. д. И, конечно, теперь разойтись с таким человеком намного легче.
Итак, в отношении способности к кооперации разведенных супругов эти бессознательные решения внутренних проблем являют собой форменную катастрофу. Подумать только, как могу я, ответственная и любящая мать, доверить своего ребенка человеку, чья ненадежность и злонамеренность не вызывают у меня никакого сомнения? И как я, любящий отец, могу не бороться с влиянием матери, если я уверен, что эта женщина только вредит ребенку?


Ребенок полностью теряет контакт с отцом

Как мы видим, требование специалистов к родителям оставаться способными к кооперации на практике чрезвычайно трудно выполнимо, а это значит, что у большинства детей отнимается важнейшее условие для избежания последствий травматизации.


Что означает потеря ребенком контакта с отцом? Вспомним еще раз о бурных реакциях на сообщение, что папа не будет больше жить вместе.
Реакции эти вызваны прежде всего потерей отца (свершившейся или предстоящей). Но это пока лишь частичная потеря, поскольку развод еще не означает, что ребенок вообще никогда больше не увидит своего папу. Безусловно, то, что отец не будет больше досягаем в любую минуту, страшно уже само по себе, но боль детей распространяется гораздо дальше, у них появляется страх – а вдруг папа и правда навсегда исчезнет из моей жизни? Вновь обрести свое душевное равновесие без необходимости подключения невротических механизмов защиты можно лишь в том случае, если эти ужасные опасения не оправдаются. Но, если отношения с отцом и правда прерываются, это как раз и становится доказательством справедливости страхов. Как же сможет ребенок потом снова придти к убеждению, что «папа меня все же до сих пор любит»? Как он может избавиться от своего чувства вины, если он не увидит, что папа не упрекает его ни в чем и совсем на него не сердится? Отсутствие отца только подтверждает его «вину»! Как же может снова зарубцеваться нарциссическая рана, образовавшаяся в результате потери: у мальчика – первичного объекта идентификации, а у девочки первичного любовного объекта? Можно смело сказать, что непосредственные реакции на развод являются как бы опережением травмы потери отца. Некоторым детям все же удается ее избежать, поскольку, во-первых, отец постоянно остается в пределах досягаемости и, во-вторых, – у совсем небольшого количества детей – ребенок осознает это успокоительное обстоятельство прежде, чем у него начинается процесс вытеснения29 страха. Но если отец и правда исчезает из жизни ребенка, то самые страшные опасения и фантазии становятся явью.
Психологическое значение, которое имеет действительная потеря отца, распространяется далеко за пределы послеразводной фазы. Мальчики теряют не только часть своей (состоявшейся) идентификации, они теперь и в будущем вынуждены будут обходиться без него. А девочки не только страдают из-за разлуки с эдиповым любовным объектом, они и в будущем вынуждены будут обходиться без любви взрослого представителя мужского пола. Сюда добавляется то обстоятельство, что отец теперь отсутствует и в качестве триангулярного объекта – в этой своей роли он не может выступать ни в выходные, ни по телефону, ни даже в фантазиях и представлениях ребенка, что неизбежно приводит к новым конфликтам в отношениях с матерью. В результате приходят ссоры, депрессивные настроения, проблемы в школе, а часто и психосоматические заболевания.
Не менее болезненно переживается детьми обрыв уже состоявшегося послеразводного контакта с отцом. В этом случае снова оживляются беды, пережитые во время развода и непосредственно после него. Мало того, травма, прежде лишь предполагаемая, становится теперь действительной. Это достаточно печально даже для тех детей, которые, благодаря продолжению отношений с отцом, в той или иной степени хорошо преодолели развод, то есть для тех, кто в ходе послеразводного кризиса невротически не слишком пострадал. Новая потеря восстановленного было душевного равновесия означает, что раны ребенка снова открываются и он вынужден переживать развод сначала. И это не менее печально, чем потеря отца сразу после развода. Что делает позднейшую потерю отца еще более страшной, – так это то, что ребенок вынужден убедиться: его родители не сдержали своих обещаний и он слишком поспешно поверил в то, что не потеряет своего папу, и вся его тяжелая борьба за приспособление к новым жизненным обстоятельствам была напрасной. Ничто ему не помогло, и в этом мире просто не на кого положиться! Таким образом, ребенок теряет большую часть чувства собственной полноценности и доверия к любовным объектам. Но, как уже говорилось, и в этой ситуации имеется немало детей, внешнее поведение которых едва ли выдает драматизм их внутрипсихических переживаний. Порой даже кажется, что дети «спокойно» реагируют на потерю отца, и таких детей еще больше, чем тех, которые не проявляют внешних реакций на сам развод. Во-первых, они, можно сказать, частично уже «натренированы» в своей защите против невыносимых переживаний. Во-вторых, большую роль здесь играет то обстоятельство, что реакции детей на развод, и в первую очередь агрессивно окрашенные, порождаются нежеланием ребенка покориться страданию и его готовностью бороться, что-то предпринимать против этого. Итак, то спокойствие, которое многими матерями интерпретируется как равнодушие к окончательному обрыву отношений с отцом, на самом деле является смесью вытеснения и покорности. Можно себе представить, что принесет такое «спокойствие» психическому развитию ребенка!
Конечно, определенную роль играют и действительные причины обрыва отношений, но гораздо важнее то их значение, которое придает им сам ребенок. И оно не всегда совпадает с представлениями взрослых. Например, мать может мешать контактам ребенка с отцом, а у ребенка складывается впечатление, что это отец не очень хочет их отношений; или отец какое-то время не звонит и не приходит, а ребенок винит мать в том, что она «выжила» отца; ребенок может из чувства вины или в качестве бессознательного решения своего конфликта лояльности отказываться от встреч с отцом, а сознательно объяснять это тем, что его отец, дескать, плохой человек и он не хочет ничего о нем слышать. Но эти субъективные причины влияют на долгосрочное травматическое развитие и ничего не меняют в том обстоятельстве, что (замедленная) потеря отца точно так же глубоко травмирует ребенка. Может быть, здесь есть одно исключение: если мать открыто запрещает ребенку общение с отцом, то ребенок знает, что отец желает их отношений, и ему в какой-то степени удается противостоять матери. Пусть это и не уменьшает боли разлуки, но зато ребенок знает, что у него есть отец, который любит его и думает о нем. Однако такое положение разрушает отношения матери и ребенка, и дети взамен травматической потери отца переживают такую же травматическую потерю своей «внутренней» матери, они перестают верить, что мать их любит, а это отражается на их собственном чувстве любви к матери. Они вынуждены жить с тем из родителей, с которым их (больше) не связывают любовные отношения, а тот, которого они действительно любят, отсутствует в их жизни.


Конфликты лояльности при сохраненных отношениях с отцом

Каковы в действительности «констелляции» в «разведенной семье», где продолжающиеся отношения ребенка с обоими родителями, хоть и не совсем безоблачны (как того желалось бы), но, тем не менее, внешний контакт с отцом поддерживается в форме посещений, невзирая на продолжающиеся напряженные отношения родителей между собой?


Если напряжение между родителями продолжается, то вытекающие из этого конфликты лояльности очень осложняют ребенку выход из послеразводного кризиса без больших невротических последствий. Рассмотрим возможности разрешения данной ситуации, имеющиеся у ребенка (исключая необходимость «решения» проблемы путем полной идентификации с матерью и отказа от отца). Трудность заключается в том, что порой бывает недостаточно частично или полностью вытеснить обиду, печаль, ярость, страхи, а также старые и вновь возродившиеся конфликты. Основная проблема заключается не только в событии развода, но и в том, что ребенок вынужден теперь «вооружаться» на сейчас и на будущее. Он должен найти свой способ ответа на открытые или же субтильно выражаемые ожидания союзничества и попытки каждого из родителей «перетянуть» его на свою сторону. (При этом не играет никакой роли, делают ли родители это сознательно: любая ссора заключает в себе надежду или, минимум, желание, что близкий и любимый человек примет твою сторону. Для разведенных родителей такой человек – это прежде всего ребенок.) Но как ужасно это для того, кто любит обоих и при этом вынужден сознавать, что он, собственно, не имеет на это права: мама ждет от меня, что я вместе с ней перестану любить папу, а папа ждет того же по отношению к маме. При этом я кажусь себе предателем по отношению к обоим. И это проблема не только моего «Сверх-Я»30, мне теперь не избежать наказания за свое предательство, мне, может быть, грозит месть, обрыв отношений или, как минимум, я наношу глубокую рану человеку, которого так люблю. Более того, для маленького ребенка все оценки родителей имеют чрезвычайно большой вес, и если я замечаю, что какая-то часть моих чувств не имеет права на существование, это означает также, что что-то не в порядке со мной самим. Таким образом, конфликты лояльности усиливают у детей чувство вины и их страх перед потерей любви и необходимостью расплаты, а это значит, что страдает собственное чувство полноценности, которое и без того уже сильно пострадало из-за чувства вины, страхов и сознания того, что тебя покинули.
Из всех возможностей защиты против этого конфликта, имеющихся в распоряжении у детей, наиболее часто встречаются следующие три. Первая – это мягкая версия отказа от отца, выражающаяся в занижении его ценности, что может относиться как к самой его персоне, так и к ее значению для ребенка; данный путь «хорош» лишь тогда, когда ребенок уверен, что отношение самого отца к нему не подвергается большой опасности. Тогда он может объединяться с матерью, в известной степени «пустив на самотек» отношения с отцом.
Второй возможностью может оказаться эгоцентрический поворот к себе самому с более или менее сильной оттяжкой либидо от любовного объекта; и теперь ребенку все более безразлично, что думает или чувствует отец. Вариантом этой «делибидонизации» может быть эгоистическое желание только получать: если я не могу ничего получить любовью или если мне не дают любить так, как я этого хочу, то я стану, по крайней мере, извлекать из этой ситуации максимально все, что из нее можно извлечь. При этом наибольшее значение приобретают материальные стороны, и нередко дети начинают сталкивать родителей между собой для достижения своих интересов. Это может привести к бессознательной коалиции между желаниями детей и устремлениями родителей, когда те , чтобы досадить друг другу, начинают соревноваться в том, кто из них исполнит больше (материальных) запросов ребенка.
Третья возможность преодоления внутренних конфликтов заключается в снижении ценности собственной персоны. Развивающееся таким образом чувство неполноценности можно выразить так: «Я знаю, что не должен так сильно любить папу (по мнению мамы), но я не могу иначе. Однако я не в силах выполнить и папины ожидания и целиком занять только его сторону. Я знаю, что причиняю этим боль обоим. Но что мне делать, если я продолжаю любить обоих и не в силах отказаться ни от одного из них! Я знаю, что это плохо и что я просто слишком слаб и сам не достоин любви...». Таким образом, любовь ребенка в его собственных глазах становится своего рода «болезнью», которой он стыдится, но от которой все равно не может избавиться.




Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   36




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет