Пусть боль себя в стенаньях изливает:
Немая скорбь нам сердце разрывает.
Шекспир, «Макбет»
1.1. Как дети и их родители переживают развод10?
Передо мной сидит молодая пара. Он полгода назад «смертельно» влюбился в другую женщину. Для нее это оказалось громом среди ясного неба. Недели прошли в ссорах и слезах, в результате они решили разойтись. Четырехлетняя дочка Клара, обожающая своего папу, теперь будет жить с мамой. Мама, тем не менее, хочет, чтобы ее дочь и дальше поддерживала хорошие отношения с отцом. И мать, и отец в дальнейшем желают делить ответственность за благополучие и воспитание ребенка. Им хотелось бы все делать правильно, поэтому они и обратились ко мне за консультацией. Я спросил у этих симпатичных людей, что они понимают под словами «все делать правильно». Отец поспешил ответить: «Чтобы дочка не очень переживала из-за развода».
Разлука
Надежда на то, что дети не будут слишком сильно переживать из-за развода, обнаруживается у многих родителей. И это понятно, поскольку едва ли существует хотя бы один развод, который не вызывал бы у любящих родителей тяжелого чувства вины. И здесь мы имеем дело с первой проблемой, чувствительно снижающей шансы детей благополучно пережить развод. Надеждой на то, что можно развестись, не причинив детям боли, родители широко открывают двери таким механизмам защиты, как отрицание и вытеснение. Тогда, принимая желаемое за действительное, они просто не замечают, как их дети страдают из-за развода. Они не желают принимать всерьез те знаки, которыми дети сигнализируют о своих несчастьях и страхе. Нередко и дети при этом как бы играют с родителями заодно. Потому что, находясь в подобной же тяжелой ситуации, они не желают смотреть в глаза своим переживаниям, что и заставляет их отрицать свои проблемы.
Это достаточно часто встречающийся феномен. Хотя мы и знаем из научной литературы, что развод относится к тем событиям в жизни ребенка, которые чаще всего ведут к образованию невротических симптомов (и мы находим здесь всю широчайшую палитру этих типичных симптомов, идет ли речь о ночном недержании, о трудностях в школе, агрессивности, депрессивных настроениях, регрессиях, психосоматических заболеваниях и др.), но мне приходится видеть, что только немногие дети открыто проявляют свои реакции на развод. Чаще это выглядит примерно так: мать зовет детей и сообщает им: «Мама и папа разводятся». Дети, может быть, спрашивают в ответ: «Почему?» – «Да потому что мы не понимаем больше друг друга, нам тяжело вдвоем. И мы часто ссоримся». Тогда дочка спрашивает: «Мне придется теперь ходить в другой детский сад?» – «Нет!» – «Ну, тогда все в порядке», – говорит она и уходит. А сын: «Ты хочешь еще что-то сказать или я могу играть дальше?» У матери в этом случае падает камень с сердца: «Слава Богу, оказывается, это не так уж страшно!».
Часто ни дети, ни родители не желают принимать всерьез действительное значение развода. И лишь иногда это удивительное негласное соглашение между бессознательными ожиданиями родителей и детей становится видимым. Например, в семье, о которой только что шла речь, три дня спустя, когда отец в отсутствие матери собирал в спальне свои чемоданы, дети спросили его: «Папа, что ты делаешь?» – «Я упаковываю мои вещи. Вы же знаете, что я переезжаю!» В ответ дети вдруг громко разрыдались (инициатива развода исходила от матери). И это были те же самые дети, которые три дня назад столь спокойно и, казалось бы, безразлично выслушали объяснение матери. Что же произошло? А дело в том, что, в отличие от матери, для отца было бы невыносимой обидой, если бы дети равнодушно или облегченно прореагировали на его уход (ведь он хотел остаться). У детей имеются своего рода «антенны» для улавливания подобных ожиданий родителей, и они стараются соответственно на них отвечать. Таким образом, они становятся как бы «терапевтами» матери (или в ином случае, как мы видели, отца). Не проявлять своей боли удается им тем легче, чем сильнее они сами не желают воспринимать всерьез свою собственную боль. И они способны ее ощущать и показывать лишь тогда, когда им для этого – как в случае с отцом (причем совершенно бессознательно) – окажется предоставленным «помещение». Но проявление открытой боли, тем не менее, – это единственный способ ее преодоления. В ином случае она не может быть «переработана», и тогда в детской душе навсегда остаются глубокие шрамы.
То обстоятельство, что развод родителей приносит боль детям, мы должны рассматривать как данность. Во всяком случае всем тем детям, которые развили в себе любовное отношение к обоим родителям, независимо от конфликтов в этих отношениях. Развод или уход одного из родителей вызывает в них целый ряд страхов, чувств и мыслей, важнейшие из которых мы сейчас назовем.
Прежде всего это страх вообще никогда больше не увидеть папу11. А это означает навсегда потерять человека, которого ты любишь больше всех. Размеры этого страха зависят не только от реальной опасности, разлука, как мы знаем из опыта психоанализа, не может рассматриваться лишь сама по себе, она тесно связана с прошлым данного человека. И такова любая разлука в наших переживаниях; она в той или иной форме вновь вызывает к жизни и активизирует переживания и страхи разлук, которые мы уже пережили когда-то раньше.
Сюда часто присоединяется другой страх, и он особенно характерен для маленьких детей. Ведь часто родители объясняют причины развода так: «Мы не любим больше друг друга и много ссоримся» и т. п. Вот тут-то и может оказаться разрушенной иллюзия, которую сохраняли дети, чья жизнь до сих пор была более или менее счастливой, а именно: их вера в вечность любви. Они вдруг узнают, что у любви тоже бывает конец. «Если любовь тоже кончается (как сейчас между мамой и папой), кто знает, не кончится ли однажды мамина или папина любовь ко мне?» Это значит, что дети в ходе развода начинают всерьез опасаться, что, может быть, в какой-то день они окажутся покинутыми родителями.
С этим связаны и другие травматические аффекты. У многих детей развод вызывает частичную потерю своей идентификации: «И тогда я совершенно перестала понимать, кто я, собственно, такая!». Вряд ли можно сказать точнее, чем это сказала одиннадцатилетняя девочка, проходившая у меня терапию. То, что разлука вызывает не «просто» разочарование, печаль и страхи, а также своего рода потерю себя, связано с тем, что любые любовные отношения изменяют нас, а именно: мы «принимаем в себя» часть любимого человека. Часть своего общего самочувствия черпаю я из моей совместной жизни с человеком, которого я люблю, который заботится обо мне, с которым я могу себя сравнивать и которым я восхищаюсь. Его уход отнимает у меня не только моего партнера, но и часть моей личности. Каждый из нас пережил разлуки, и разве мы не знаем, что в этот момент у нас словно вырывают часть сердца, часть нашего тела, как если бы мы потеряли часть самого себя.
Воздействие разлуки на детей протекает и того драматичнее, потому что огромная часть развития их собственной личности основывается на идентификации с аспектами личностей родителей в том виде, в каком они их воспринимают. Таким образом, разлука не просто делает ребенка в большой степени одиноким, она его буквально «ополовинивает». Часто он теряет именно «мужественные» части своей личности (чувство силы, независимость и т.д.). В определенном возрасте идентификация ребенка с отцом непременно относится к восприятию собственного Я.
Развод родителей вызывает у детей и другие чувства. Например, агрессивность. Она появляется от того, что ребенок чувствует себя покинутым, преданным, он чувствует, что его желания не вызывают уважения. Или агрессивность может противостоять страху. Большей частью дети направляют свою ярость против того родителя, которого они считают виновным в разводе. Порой она оборачивается против обоих или поочередно то против отца, то против матери.
Особенно важно то обстоятельство, что многие дети (официально около половины) винят в разводе самих себя (напр. Wallerstein/Kelly, 1980). И чем дети младше, тем чаще они чувствуют себя виноватыми. По моему опыту, число таких детей намного больше. Минимум часть вины берут на себя почти все дети. Здесь большую роль играет стадия развития ребенка. Ребенок по природе своей эгоцентричен, то есть он чувствует себя центром Вселенной и просто не может себе представить, что что-либо в этом мире происходит без его участия. Детям свойственен своего рода магический характер мышления12. Но, даже если не заходить так далеко, следует отметить, что часто в семейных конфликтах именно дети выступают в роли посредников, пытаясь примирить родителей, и если такое не удается, то для ребенка это означает провал его стараний. Наконец ни для кого не секрет, что родительские конфликты нередко возникают именно на почве воспитания детей. И когда ребенок видит, что родители ссорятся из-за него, конечно же, он не может не думать, что именно он является основной причиной их ссор. Итак, что же удивительного в том, что у большинства детей разведенных родителей мы находим это чувство вины? И чувство это относится к тем душевным реакциям, которые особенно тяжелы, поэтому против них незамедлительно должны быть пущены в ход механизмы «защиты»13 (депрессивные или меланхолические настроения, вытеснение, замена чувства вины, например, упреками)14. Часть агрессивной симптоматики, которую дети развивают в ходе развода, проистекает не только из разочарования, ярости или детских страхов, в большой степени она порождается чувством вины.
Однако все эти нагрузки нельзя считать абсолютно непреодолимыми. Развод – это кризис, кото рый вызывает различные аффекты и чувства. Здоровый, в известном смысле нормальный ребенок просто обязан реагировать на такой кризис. Надежда, что ребенок может на него не реагировать, стоит на шатком фундаменте. Только тот ребенок не станет реагировать на такое событие, отношение которого к родителям уже давно и окончательно разрушено, так что прерывание или освобождение от этих отношений представляет собой скорее облегчение, чем боль. Итак, я повторяю: каждый в известной степени психически здоровый и нормальный ребенок должен реагировать на развод, и его внешнее спокойствие или кажущаяся безучастность еще ничего не говорят о его внутреннем состоянии. Понимание всего этого является первым шагом к преодолению кризиса.
Послеразводный кризис. Как могут родители помочь своим детям?
Страхи, о которых говорилось выше, могут проявляться в разнообразных симптомах. Родители, и прежде всего тот из них, с кем живет ребенок (чаще всего это мать), должны в это время проявлять необыкновенно много внимания и терпения по отношению к этим симптомам (которые в это время еще не являются «невротическими», пока что это реактивное приспособление к изменившейся жизненной ситуации, так называемые реакции переживаний 15, и они, если приспособление удастся и страхи будут преодолены, удалятся сами собой).
Дети должны иметь возможность регрессировать, для того чтобы суметь восстановить то доверие, которое в ходе развода оказалось потерянным. К проявлениям регрессий относится усиленная зависимость, потребность контролировать мать, склонность к слезам и капризы, это может быть также ночное недержание, приступы ярости и т. д. Итак, родители должны сильно редуцировать свои обычные ожидания, которые они предъявляют к детям. Конечно, это не значит, что все следует пустить на самотек и отменить всякие рамки. Но обычное «нет» обязательно должно произноситься без упрека. Родители должны понимать, что их, например, шестилетний сын в настоящий момент «функционирует», как трехлетний, и по-другому он в этой ситуации просто не может! Мать должна смягчать свое раздражение и облегчать ребенку следующее за ссорой примирение. То же относится к воспитателям детских садов и учителям.
Следует много разговаривать, ежедневно, ежечасно, об одном и том же, отвечая на вопросы: «Почему вы больше не вместе?» и «Объясни мне это еще раз!» и т. д. Терпеливо и с любовью следует снова и снова уверять детей, что они все еще любимы и всегда будут любимы, что они и дальше будут видеть папу (если это действительно так), что сами они ни в коем случае не виноваты в разводе и т. д. Речь идет не только об ответах на задаваемые вопросы. Многие дети вообще не задают вопросов. Родители со своей стороны должны форсировать эти разговоры, особенно тогда, когда состояние ребенка явно выдает его переживания.
Но кому под силу такое чрезвычайное проявление материнских чувств как раз в то время, когда ты сама находишься в тяжелейшем состоянии и твоя жизнь переполнена конфликтами? В это время от родителей (и прежде всего от матери) требуется поведение, на которое они чаще всего ни психически, ни физически просто неспособны. Известно, что нам тем легче проникнуться проблемами другого человека, чем лучше мы себя чувствуем, и уж ни в коем случае не тогда, когда нас переполняют собственные проблемы. Для матери развод часто означает снижение материального уровня, нередко ведет к потере социальных отношений, она остро переживает свою несчастную любовь и несложившиеся отношения. Сюда добавляются напряжение в отношениях с бывшим мужем, квартирный вопрос; матери, которые до этого работали полдня, теперь должны взять на себя полную нагрузку, в результате для детей времени остается еще меньше. Некоторые матери после развода переезжают к своим родителям, впадая, таким образом, в новую зависимость, что для детей может означать, что мать превратится в своего рода старшую сестру, а бабушка с дедушкой займут место родителей.
Короче говоря, разведенная мать, которая сама страдает из-за развода, ни в чем так остро не нуждается, как в абсолютно послушных, как можно более самостоятельных, не очень нуждающихся во внимании и терпении детях. По крайней мере до тех пор, пока сама она не будет в состоянии исполнить ожидания ребенка. В то же время ребенок нуждается в матери, которая была бы до такой степени самоотверженна, терпелива, заботлива и проникновенна, какой она, собственно, до сих пор еще никогда не была. Именно этот парадокс, по моему мнению, повинен в том, что в это критическое время у детей оказывается отнятой возможность преодоления изначальных и весьма драматических переживаний, которые приносит с собой развод. Обычно мать в этой тяжелой ситуации гораздо меньше, чем обычно, способна на проявление материнских чувств, – особенно тогда, когда она остается совсем одна: круг ее общения разрушен, у нее нет ни друзей, ни семьи, ей не приходится ждать профессиональной помощи педагогов или психологов, с которыми она могла бы поговорить о своих проблемах. Это означает, что субъективно ребенок (как минимум частично) потерял не только отца, он потерял также и большую «часть» матери, а именно ту ее часть, которая всегда была готова к пониманию и заботе, то есть те аспекты материнского образа, которые чрезвычайно важны для чувства защищенности ребенка и его ощущения, что он любим. Мать в это время не в состоянии соответствовать этому образу, потому что сама она переполнена страданием. (Часто эта ситуация не ограничивается только разводом. В жизни то и дело случаются удары судьбы, которые отнимают у нас возможность проявлять родительскую заботу в той степени, в какой мы это делаем обычно; мы не должны забывать, что трудности детей могут возникать и по причине наших жизненных трудностей.)
Первые недели и месяцы после развода – это то время, когда многому еще можно помочь, но на практике именно в этот период страхи детей непрерывно возрастают. Роль этого послеразводного кризиса в дальнейшем развитии ребенка весьма значительна. Если конфликты, а вместе с ними и страхи детей в это время непомерно возрастают, то вскоре дело может дойти до частичного или даже полного срыва системы защиты 16. Под системой защиты понимается то психическое равновесие, которое мы бессознательно создаем на протяжении всей нашей жизни, чтобы быть в состоянии так или иначе преодолевать свои внутрипсихические конфликты. Когда это наше равновесие и наши бессознательные жизненные стратегии разрушаются, старые конфликты – в данном случае те, что были пережиты до развода, – приобретают свою прежнюю актуальность и становятся причиной паники и страха, а также аффектов, которые ребенок не в силах преодолеть. Иначе говоря, дело доходит до внезапно вырывающейся из-под контроля регрессии личности в более раннюю стадию развития. Этот резкий прорыв старых внутрипсихических конфликтов и связанных с ними невыносимых аффектов (которые в свое время были вытеснены) приводит к непомерному возрастанию и без того слишком большой неуверенности и страха ребенка.
Что все это значит? Из опасения оказаться полностью затопленным страхами Я ребенка17 будет пытаться как можно скорее положить конец этому страданию. И тогда ему ничего не останется, как воздвигнуть новую защиту против большей или меньшей части (старых) чувств, мыслей и фантазий, активизированных разводом и срывом уже некогда состоявшейся защиты. Это означает, что старые чувства, мысли и фантазии будут вытеснены, но рано или поздно они возвратятся снова, хотя и в измененной форме, а именно в форме невротических симптомов. Примечательно, что невротические симптомы проявляются не сразу, они могут оставаться внешне невидимыми или выражаться в формах, которые станут рассматриваться окружающими как вполне положительные изменения поведения: дети, например, выглядят более спокойными, становятся более старательными в школе, и многие матери радуются тому, что ребенок больше не тоскует по отцу и лучше приспосабливается к обстоятельствам. Такие изменения детского поведения по завершении посттравматической защиты рассматриваются многими родителями и даже некоторыми специалистами как знак удачного преодоления развода. На самом же деле ребенок, пока он проявлял реакции соответственно своим психическим структурам, все еще оставался тем же, каким был до развода, а столь приветствуемое «изменение» маркирует тот пункт, с которого (в узком смысле слова) начинаются невротические последствия травматического события18.
На основе всего этого можно сказать, что здесь мы имеем дело с тремя видами «симптомов», которые явно отличаются друг от друга по своему патогенному значению, иными словами, тех, которые заставляют задуматься о долгосрочных последствиях.
Все начинается с непосредственных спонтанных реакций на столкновение с тем фактом, что мама и папа расходятся19. Это, в психоаналитическом смысле, не невротические симптомы, а реакции адаптации, так называемые реакции переживаний, которые могут со временем пройти, если связанные с этим опасения будут в большой степени смягчены или положительно откорректированы.
Потом идет второй, более серьезный уровень развития симптомов, когда страхи и фантазии, связанные с реакциями переживаний, не имеют возможности оказаться переработанными и на них накладываются другие факторы, например, стрессы матери. Все это ведет к срыву защиты. Здесь речь идет уже не о реакциях, а о массивной регрессии или деструктуризации психической организации.
Если в момент деструктуризации детям (или родителям) не будет оказана активная помощь, то дело может дойти до невротических процессов в классическом смысле: в ходе регрессии вновь прорвавшиеся ранние инфантильные страхи становятся настолько мучительными, что новые (характерные для развода) и старые (проснувшиеся) психические конфликты должны быть вновь вытеснены, спроецированы, соматизированы, иными словами, против них должны быть подключены все мыслимые стратегии преодоления конфликтов. Итак, дело доходит до посттравматических процессов защиты, которые настолько «неспецифичны», что могут привести к невротическому развитию. Следует помнить, что посттравматические, уже действительно невротические, симптомы внешне не обязательно выглядят как патологические образования20.
Существует и четвертый вариант: дети, которые уже невротически обременены, кажется, мало реагируют на развод, чаще у них «просто» (порой лишь слегка) усиливается симптоматика, возникшая еще до развода; это означает, что развод у этих детей вызвал лишь усиление уже имеющихся специфических невротических нарушений21.
Значение развития ребенка до развода
Взаимосвязь между реакциями на развод и внутрипсихическими конфликтами или защитой говорит о том, что психические нагрузки у ребенка начинаются вовсе не с момента самого развода. Реакции на развод обычно зависят не только от факта разлуки или ее обстоятельств (к которым в первую очередь относится способность родителей помочь ребенку в это тяжелое время). Размер разводной проблематики прежде всего зависит от развития ребенка до развода.
Особенно ярко показал это один феномен, с которым нам пришлось столкнуться в нашей исследовательской работе. Вначале он был нам совершенно непонятен. Практически у всех без исключения маленьких детей, которые пережили развод родителей в возрасте пяти-шести лет, мы обнаружили тяжелые нарушения отношения «мать – ребенок», уходящие своими корнями в далекое прошлое, вплоть до первого года их жизни. Мы спрашивали себя, как это возможно? Мало того, данный феномен встречался с той регулярностью, которую просто невозможно принять за случайность. Когда мы рассмотрели его пристальнее, нам стало ясно, что в огромном количестве разводов конфликты между супругами начинались уже с рождения ребенка. Более того, именно рождение ребенка и стало исходным пунктом родительских конфликтов, которые впоследствии привели к разводу.
Причины тому весьма разнообразны и субъективны22. Иногда это, например, бессознательная ревность отцов по отношению к новорожденному, ревность, которую они уже однажды пережили, будучи детьми, когда были свергнуты со своего «трона» единственного ребенка рождением младшего брата или сестры. Как тогда младший братишка или сестренка отнимали у них безраздельную любовь матери, так теперь собственный ребенок подвергает опасности любовь к нему жены. С другой стороны, у многих женщин после рождения ребенка ослабевает желание к сексуальным отношениям, в чем мужчина нередко видит угрозу своей мужской самооценке. Кроме того, отец чувствует себя свергнутым со своего доминирующего места в семье, которое ему теперь приходится освободить «эксперту» – матери. Под влиянием своих чувств он практически начинает самоустраняться, что сильно обижает мать. В результате ребенок действительно может превратиться в основного жизненного партнера матери и на долгое время вытеснит мужа на второе место. Более того, муж перестает интересовать ее и как мужчина. Недаром ведь говорят, что дети – это смысл семьи.
Итак, в начале нашего исследования мы и представить себе не могли, что дети могут представлять собой тайную опасность для брака. Эти проблемы, возникающие между отцом и матерью, конечно, не могут не оказывать своего негативного воздействия на развитие младенца. Таким образом, эмоциональные проблемы родителей, которые позднее и становятся истинной причиной развода, не могут не привести к патологическим и патогенным искажениям ранних отношений матери и ребенка23.
Знать это чрезвычайно важно, поскольку травма развода тем серьезнее, чем массивнее были внутрипсихические конфликты ребенка еще до развода.
Такие внутрипсихические конфликты не обязательно должны выражаться во внешних конфликтах, то есть напряженных отношениях ребенка с окружающим миром24. Кроме того, существует один очень важный феномен, благодаря которому внутрипсихические конфликты ребенка и его душевные нагрузки не только не обременяют семейной гармонии, но и значительно сглаживаются, так что они начинают проявляться только после развода. Этот феномен именуется триангулирующей функцией отца. Она означает, что тройственные отношения выполняют облегчающую функцию для всех участников. Предположим, я поссорился с мамой и знаю, что мама на меня сердита, а я в это время сердит на нее. Скорее всего, в этот момент мне вообще хотелось бы уйти от нее и каким-нибудь образом приобрести совсем другую, добрую маму. В этот момент я могу в какой-то степени позволить себе подобные фантазии, поскольку я одновременно думаю о папе и о том, что его я сейчас люблю намного больше, чем маму. Тогда в поиске утешения я иду к нему в другую комнату. Или я знаю, что вечером папа придет с работы и утешит меня, а до этого времени я могу дуться на маму или «капризничать». Может быть, я позвоню папе по телефону... Да ему совсем и не обязательно присутствовать здесь, мне достаточно просто знать, что он у меня есть, что он меня любит и всегда мне рад. А в это время, пока я – действительно или только в мыслях – объединяюсь с папой, моя ярость по отношению к маме потихоньку улетучивается. Я вижу, что и мама тоже больше не сердится. В общем, все снова приходит в равновесие, и хорошие отношения восстанавливаются. Но эта возможность, такая естественная в треугольных отношениях, в большой степени оказывается нарушенной, когда третьего партнера больше нет рядом. Теперь двое отданы друг другу – вместе с их любовью, разочарованиями и вспышками ярости (как известно, любви без разочарований и вспышек ярости не существует), то есть со всей «амбивалентностью» своих отношений. Это означает, что теперь любой конфликт просто не может не вызывать невыносимого страха: ведь у тебя теперь нет больше «тыла» – на всем белом свете у тебя есть всего лишь один этот партнер.
В семье с двумя родителями многие конфликты в отношениях между ребенком и матерью или ребенком и отцом остаются «латентными» и они не так страшны, потому что дети имеют возможность свободной разрядки в этом «семейном треугольнике». Как только отец переезжает, возможность эта сразу же исчезает, что и является основной общей проблемой всех семей с одним родителем. (Об этом еще пойдет разговор позже.)
Но эта триангулярная функция бывает нарушенной не только тогда, когда отец уходит из дома. Возможность свободного движения между отцом и матерью остается у ребенка лишь до тех пор, пока между родителями существуют любовные отношения или, по крайней мере, в их отношениях не превалируют агрессивность и ненависть. Иначе движение между отцом и матерью означает для ребенка не облегчение, а своего рода «смену лагеря». Тогда он попадает в столь характерный для «детей разводов» конфликт лояльности (о чем мы еще будем говорить позже). Таким образом, не только развод, но и конфликты между родителями, которые живут вместе, представляют для детей огромную опасность25.
Достарыңызбен бөлісу: |