Бертран Рассел Брак и мораль
Фаллический культ, аскетизм и понятие греха
жүктеу/скачать 2,66 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Христианская этика
| Глава IV
Фаллический культ, аскетизм и понятие греха С того момента, как отцовская власть стала фактом существования, религия никогда не оставляла своим вниманием отношения между полами. Это, конечно, следовало ожидать, поскольку религия занимается как вещами таинственными, так и весьма важными. Урожай зерновых культур, поголовье скота, плодовитость женщин – это вопросы первостепенной важности, волновавшие людей в земледельческую и пастушескую эпохи: земля не всегда дает богатый урожай, и половой акт не всегда заканчивается беременностью. Поэтому люди прибегали к религии и магии, чтобы получить желаемый результат. Согласно обычным взглядам на магию, подобное порождает подобное. Поэтому люди считали: чем будет многочисленнее потомство, тем будет плодороднее почва, богаче урожай. Да и многочисленность потомства в большинстве первобытных общин была необходимым фактором выживания и поощрялась различными религиозными и магическими обрядами. Например, в Древнем Египте, где земледельческая цивилизация сформировалась в конце эпохи матриархата, сексуальный момент в религии выражался не в культе фаллоса, а в культе женских гениталий: считалось, что морская ракушка каури, похожая на женские гениталии, обладает магическими свойствами; эта ракушка использовалась также как денежная единица. Однако в более позднюю эпоху и в Древнем Египте, как и в большинстве древних цивилизаций, сексуальный момент в религии принял форму фаллического культа. В этой связи может быть полезен прекрасный, хотя и короткий очерк Робера Бриффо (Robert Briffault) в книге «Половые отношения и цивилизация»[3]. Вот что мы там находим. Земледельческие праздники, в особенности те, что были связаны с периодом сева или жатвы, могут служить в любом регионе земли и в любую эпоху впечатляющим примером половой распущенности… Например, в Алжире население аграрных районов протестует против любых ограничений, направленных против половой распущенности женщин, на том основании, что введение строгих моральных норм в области отношений между полами вызвало бы крах любой земледельческой активности. В древних Афинах Thesmophoria, праздник сева, сохранил, хотя и в ослабленной форме, первоначальный характер магического культа плодородия. Во время праздничной церемонии женщины несли фаллические эмблемы, выкрикивая непристойности. Праздник сатурналий в Древнем Риме был также праздником сева. В южной Европе его сменил праздник карнавала, отличительной чертой которого были до недавнего времени фаллические символы, мало чем отличающиеся от тех, что мы находим у племени сиу или в Дагомее[4]. Во многих частях света было распространено суеверие, будто луна (это слово рассматривалось как существительное мужского рода) является истинным отцом детей[5]. Это представление, безусловно, связано с культом луны. Хотя это не имеет никакого отношения к предмету нашего обсуждения, остановимся на любопытном факте конфликта между лунным и солнечным культами и разницы между лунным и солнечным календарями. Во все времена вопросы, связанные с календарем, относились к компетенции религии. Великобритания вплоть до XVIII столетия и Россия до марта 1918 г. жили по юлианскому неточному календарю на том основании, что они считали более точный григорианский календарь папистским. Точно также лунный календарь повсюду находил поддержку у жрецов лунного культа, что мешало принятию солнечного календаря. В Древнем Египте этот конфликт стал причиной гражданской войны1. Можно было бы предположить, что этот конфликт является просто спором о грамматическом роде слова «луна», которое принадлежит, например, к мужскому роду в современном немецком языке. Интересно, что культ солнца и культ луны оставили свой след и в христианстве: рождение Христа приходится на зимнее солнцестояние, тогда как его Воскресение – на Пасху, праздник, связанный с фазами луны. Хотя было бы абсурдным видеть хоть какие-то признаки рациональности в примитивных обществах, нельзя не прийти к заключению, что сторонники солнечного культа одержали победу благодаря тому, что именно солнце, а не луна, оказывает определяющее влияние на развитие растений. Именно поэтому сатурналии были весенним праздником2. Поскольку фаллические культы были широко распространены во всех языческих религиях, это вызвало ожесточенную борьбу с ними отцов церкви. Однако этот культ сохранялся еще в средние века, и только протестантам удалось уничтожить все его следы. Так, например, во Фландрии и во Франции не так уж редко можно было найти святых, связанных с фаллическим культом. Это были св. Жиль в Бретани, св. Рене в Анжу, св. Грелюшон в Бурге, св. Реньо и св. Арно. В южной Франции большой популярностью пользовался св. Футен, который был первым епископом в Лионе. Когда рака с его мощами в Энбруне была разрушена гугенотами во время религиозных войн, среди руин нашли феноменальный фаллос святого, ставший красным от обильных возлияний прихожан, которые искали у него верное средство против бесплодия и импотенции[6]. Храмовая проституция была другим обычаем, широко распространенным в древних обществах. В некоторых местах скромные и уважаемые женщины посещали храм, чтобы отдаться там жрецу или случайному незнакомцу. При храмах были также жрицы, которые являлись храмовыми блудницами. Вероятно, этот обычай появился потому, что женщины искали в храмах благосклонность богов как средство от бесплодия, или же потому, что этот обычай был магическим обрядом плодородия. Рассмотрев просексуальные моменты в религии, перейдем теперь к антисексуальным, которые с давних пор существовали наряду с первыми и которые, в конце концов, – как это было с появлением христианства и буддизма – одержали победу над своим противником. Вестермарк в своей книге[7] дает много примеров того, как проявляла себя «любопытная идея, что в браке есть что– то нечистое и греховное, равно как и в половых отношениях вообще». В самых разных частях света, куда не проникало влияние ни христианства, ни буддизма, существовали общины жрецов и жриц, принявших обет целомудрия. У евреев существовала секта ессеев3, которая считала половые сношения нечистыми. Эта точка зрения была, по-видимому, распространена в кругах, враждебных христианству. Действительно, мы видим в Римской империи тенденцию к принятию идеи аскетизма. Эта тенденция выразилась в том, что эпикурейство совершенно исчезло среди образованных греков и римлян и его сменил стоицизм. Точно так же здоровая мужская потенция древних книг Ветхого Завета сменилась почти монашеским отношением к женщинам в апокрифах; сторонники неоплатонизма были почти такими же аскетами, как и христиане. Учение о том, что материя есть зло, пришло на Запад из Древнего Ирана4 и принесло с собой веру в то, что в половых отношениях есть нечто нечистое. Такова же и точка зрения церкви – конечно, не в такой резкой форме, – но мы рассмотрим ее в следующей главе. Совершенно очевидно, что у людей при определенных обстоятельствах непроизвольно возникает чувство ужаса при мысли о половых отношениях и что это чувство так же естественно, как и обычное чувство полового притяжения. Необходимо иметь все это в виду и понять психологию этих чувств, чтобы прийти к выводу, какая система норм отношений между полами наиболее соответствует человеческой природе. Следовало бы сказать с самого начала, что бесполезно искать источник такого рода отношений в убеждениях людей. Убеждения такого рода должны стимулироваться в первую очередь настроением; в то же время верно и то, что если они есть, то они могут поддерживать определенное настроение или же быть, по крайней мере, в согласии с ним. Однако маловероятно, что убеждения являются первопричиной антисексуальной ориентации. Я считаю, что двумя главными причинами такой ориентации являются ревность и половое истощение. Всякий раз, когда у нас возникает чувство ревности – даже если оно почти не осознается нами, – мы испытываем отвращение при мысли о половом акте и половая страсть кажется нам ненавистной. Если бы мужчина подчинялся только своим инстинктам и мог делать, что хочет, он имел бы всех женщин и считал бы, что он любит их всех и что все они любят его; но всякий раз, как он видел, что женщина испытывает чувство любви к другому мужчине, его прежнее чувство легко сменялось бы чувством морального негодования; и это было бы особенно характерно, если бы женщина была его женой. У Шекспира, например, мы можем прочесть, что мужчины не желают, чтобы их жены были страстными женщинами. И еще мы узнаем у него, что идеальная женщина отдается своему мужу из чувства долга и ей не приходит в голову мысль завести себе любовника; все это только потому, что ей неприятны половые отношения и она терпит их из-за чувства моральной ответственности. Чувственный мужчина, обнаруживший, что его жена изменила ему, испытывает чувство отвращения и к ней и к ее любовнику и готов поверить, что в отношениях между мужчиной и женщиной нет ничего, кроме животной страсти. Такие чувства появляются особенно в том случае, если мужчина стал импотентом из-за излишеств или вследствие старости. Поскольку мужчины пожилого возраста имеют в обществе гораздо больший вес, чем молодые люди, их взгляды на половой вопрос считаются, вполне естественно, общепринятыми и справедливыми. Половое истощение – это явление, которое наблюдается только в цивилизованном обществе; оно совершенно неизвестно у животных и весьма редко встречается у примитивных народов. В моногамных браках его появление маловероятно, за редким исключением, конечно, поскольку для большинства мужчин требуется стимул новизны, который и приводит к физиологическим излишествам; его появление также маловероятно и в том случае, когда женщина вправе отказать в своей благосклонности, поскольку для нее, как и для самок животных, перед совершением полового акта необходима процедура ухаживания, и она не проявит своей благосклонности до тех пор, пока не почувствует, что чувственность мужчины стимулирована в достаточной степени. С развитием цивилизации чувственность и связанное с ней поведение становились все более редкими явлениями5. Причиной этого явился экономический фактор: замужние женщины и проститутки – как те, так и другие – живут за счет сексуального обольщения и, следовательно, не могут отдаваться только тогда, когда им это подсказывает чувство. В результате в отношениях между мужчиной и женщиной почти исчез момент ухаживания, который природа даровала нам в качестве надежного средства против полового истощения. Мужчины, не сдерживаемые более строгими этическими нормами, начинают предаваться излишествам, что приводит, в конце концов, к появлению чувства усталости и отвращения и затем, вполне естественно, к аскетизму. Там, где ревность и половое истощение становятся союзниками, как это часто бывает, влияние антисексуального момента особенно велико. Мне кажется, именно это было главной причиной усиления аскетизма в обществе, где царила половая распущенность. Однако такое историческое явление, как целибат, имеет другое происхождение. Жрецы и жрицы, посвятившие свою жизнь служению божествам, рассматривались как те, кто вступил в брачные отношения с этими божествами и, следовательно, обязан воздерживаться от половых сношений со смертными людьми. Естественно, что их считали святыми, и именно отсюда идет связь между святостью и целомудрием. Ведь еще и в наши дни в католической церкви монахинь называют Христовыми невестами. Безусловно, именно поэтому для них считается позором половая связь с кем-либо из простых смертных. У меня есть подозрение, что были и другие причины, хотя и более скрытые, чем те, что были нами рассмотрены, которые усиливали влияние аскетизма в античной цивилизации в ее последние дни. Бывают времена, когда жизнь улыбается нам, мужчины обладают силой и потенцией, когда наше банальное существование полно радости и приносит нам чувство совершенного удовлетворения. Но бывает и по-другому: когда мужчины чувствуют себя усталыми, когда все радости мира не приносят удовлетворения и когда люди ищут утешение в поисках духовности и путей к будущей жизни, чтобы возместить чувство пустоты при взгляде на этот подлунный мир. Сравните «Песнь песней» с «Экклизиастом»: в первой древний мир еще в расцвете сил, во втором он уже идет к своему краху. Я не берусь судить, в чем причины этого различия. Быть может, это какая-то очень простая и даже физиологическая причина вроде той, что сидячая городская жизнь пришла на смену активной жизни на свежем воздухе; возможно, что стоики были замкнутыми и угрюмыми людьми и что автору «Экклезиаста» пришла в голову мысль «все есть суета сует» потому, что он не занимался физическими упражнениями. Как бы там ни было, несомненно, что подобные настроения легко могли побудить людей к проклятию половых отношений. Вероятно, все те причины, о которых мы уже говорили, и множество других вызвали у людей, живших в последние века античности, чувство усталости и прострации, и аскетизм – всего лишь одна из характерных черт этого общего настроения. К несчастью, именно в этот мрачный период упадка были сформулированы принципы христианской этики. Мужественным людям более позднего времени потребовалось приложить много усилий, чтобы преодолеть тот взгляд на жизнь, который принадлежал больным, уставшим от жизни и разочаровавшимся в ней людям, утратившим всякий смысл своего биологического существования и необходимость продолжения жизни. Но этот вопрос уже относится к предмету обсуждения, который вы найдете в следующей главе. Глава V
«Корни брака, – пишет Вестермарк1 – надо искать в семье, а не считать семью следствием брака». В дохристианскую эпоху такой вывод выглядел бы тривиально, но с появлением христианства он стал суждением, важность которого необходимо подчеркивать. Дело в том, что у христианства, в особенности у св. Павла, была совершенно другая точка зрения на брак: брак необходим не для того, чтобы рождались дети, а для того, чтобы исключить грех прелюбодеяния. Точка зрения св. Павла на брак сформулирована предельно ясно в «Первом послании к Коринфянам», которые составляли христианскую общину. В этой общине появился любопытный обычай жить со своей мачехой, и апостол Павел считал своим долгом предостеречь членов общины. Его точка зрения сводится к следующему[8]: А о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена – мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. Из этого можно сделать вывод, что св. Павел совершенно не упоминает о детях: биологическая суть брака была для него совершенно невозможной вещью. И это вполне естественно, поскольку он считал, что грядет Второе Пришествие и этот мир скоро придет к своему концу: тогда люди будут разделены на овец и козлищ, и единственное, что важно, это оказаться среди первых, а не среди вторых. Св. Павел утверждал, что половые сношения, даже в браке являются препятствием, мешающим достичь спасения[9]. Тем не менее состоящие в браке будут спасены; но поскольку прелюбодеяние есть смертный грех, то прелюбодеи будут непременно среди козлищ. Помню, я спросил у доктора совета, как бросить курить, и он сказал, что мне надо положить в рот кисленький леденец и сосать его всякий раз, как придет желание закурить. Именно в таком духе рекомендует апостол Павел брак – как средство против греха прелюбодеяния. Он не предполагает, что брак может доставлять удовольствие так же, как и прелюбодеяние; он просто думает, что в браке его слабым братьям будет легче не поддаться искушению совершить грех. Ему не приходит в голову, что брак очень хорошая вещь, а жена может быть прекрасной и желанной подругой, – в центре всех его мыслей прелюбодеяние, и вся этика отношений между полами строится с учетом этого греха. Здесь есть нечто похожее на то, как если бы кто-нибудь утверждал, будто хлеб выпекают только для того, чтобы помешать людям воровать пирожные. Апостол Павел не снизошел до того, чтобы объяснить нам, почему он считает прелюбодеяние грехом. Остается только предположить, что он, отбросив закон Моисея и, следовательно, имея теперь возможность есть свинину, желает показать, что он так же строго следует нормам морали, как и ортодоксальный еврей. Вероятно, за те долгие века, когда свинина была для евреев запретным блюдом, она стала казаться им столь же желанной, что и прелюбодеяние, и именно это побудило апостола Павла ввести элементы аскетизма в свое учение. Вынесение проклятия всем внебрачным связям было нововведением христианской религии. Ветхий Завет, как и большинство сводов законов древних цивилизаций, действительно запрещает внебрачные связи, но имеет в виду половые сношения с замужней женщиной. Это очевидно всякому, кто внимательно прочтет Ветхий Завет. Когда Авраам со своей женой Сарой приходит в Египет, он утверждает, что Сара его сестра, и фараон, веря этому, берет ее в свой гарем; когда же он узнает, что она жена Авраама, фараон возмущен тем, что Авраам скрыл от него правду, – ведь из-за этого он непреднамеренно совершил грех. Именно таков был кодекс древнего общества. Согласно ему женщина, имеющая половую связь вне брака, предавалась проклятию, но это не распространялось на мужчин, за исключением того случая, когда у мужчины была связь с замужней женщиной, – ведь в этом случае мужчина был виновен в нарушении прав собственности. С точки зрения христианской этики все внебрачные половые связи безнравственны, и эта точка зрения, как мы видим из послания апостола Павла, основана на убеждении, что всякая половая связь – в браке или вне брака – достойна сожаления. Но подобная точка зрения противоречит биологическим законам и может рассматриваться всеми здоровыми людьми как ужасное заблуждение. То, что она стала одним из принципов христианской этики, сделало христианство в течение всей его многовековой истории силой, толкающей людей к психическим заболеваниям и нездоровому образу жизни. В период раннего христианства точка зрения апостола Павла настолько овладела умами людей, что они стали считать безбрачие признаком святости и искать монашеского уединения в пустыне, где они боролись с Сатаной, который вызывал в их воображении похотливые видения. В то время для церковников стала ненавистной привычка принимать ванну на том основании, что после нее тело – как считали они – стремится к греху. Иметь неприлично грязный вид стало похвально, и запах святости начал проникать повсюду. «Чистота тела и чистота одежды, – говорил св. Павел, – означает нечистоту души»[10]. Именно тогда вшей стали называть жемчугом Господа, и покрытый ими человек был святым вне всякого сомнения. Св. Авраам, отшельник, проживший пятьдесят лет после своего обращения, совершенно отказался с этого момента умывать лицо или мыть ноги. Говорят, что он был необыкновенно красивый человек и – как утверждает его биограф – «его лицо отражало чистоту его души». Св. Аммоний никогда не раздевался. Известная девственница по имени Сильвия, достигнув возраста шестидесяти лет и страдая от тяжелого заболевания, ставшего следствием образа жизни, тем не менее наотрез отказалась, по религиозным соображениям, мыться и лишь споласкивала в воде пальцы рук. Св. Евпраксия ушла в монастырь, где было сто тридцать монахинь, которые не только отказались от ванны, но даже не мыли своих ног. Один отшельник решил, что его искушает дьявол, когда увидел, что по пустыне движется какая-то черная – от грязи, – нагая фигура с развевающимися по ветру седыми волосами. То была св. Мария Египетская, в прошлом одна из прекрасных женщин, которая в течение сорока семи лет искупала свои грехи. Бывали, правда, случаи, когда монахи вспоминали о приличиях, но это неизменно вызывало упреки. «Наши отцы, – писал настоятель монастыря о. Александр, явно опечаленный новыми веяниями, – никогда не умывали своего лица, зато мы часто принимаем ванну». Рассказывают, что в одном из находящихся в пустыне монастырей братия очень страдала от недостатка питьевой воды; благодаря молитвам настоятеля о. Феодосия из-под земли забил источник. Вскоре монахи, видя такое обилие воды, упросили настоятеля построить баню, что и было сделано. Однако монахи всего лишь раз смогли воспользоваться ею – вода бесследно исчезла. Молитвы, слезы, посты – все было напрасно. После этого прошел год. Наконец настоятель решил сломать баню, считая ее объектом, вызвавшим гнев Божий, – и приток воды возобновился[11]2. Совершенно очевидно, что благодаря таким взглядам, ставшим к тому же общепринятыми, в отношениях между полами появились черты грубости и жестокости. Это отдаленно напоминает период запрета спиртных напитков в Соединенных Штатах. В те времена люди забыли об искусстве любви, и вместо нежности в брачных отношениях появилась жестокость. Благодаря христианским аскетам в умах людей глубоко укоренилась идея, как важно оставаться целомудренным. Однако серьезным противовесом стало дурное влияние на людей их взглядов на брак. Хотя в многочисленных писаниях отцов церкви можно найти два или три прекрасных отрывка в защиту брака, они не стеснялись громить институт брака в самых грубых и отвратительных выражениях. Этот институт, созданный самой природой для восполнения урона, наносимого смертью и, как показал еще Линней, существующий и в мире цветов, был для них следствием поведения Адама и не заслуживал ничего, кроме презрительного отношения. Им казались чуждыми и нежная любовь, и святыня, и чудо домашнего очага, которые были прямым следствием брака. Главным было привлечь внимание людей к целомудренной жизни, и потому было необходимо создать впечатление, будто в браке есть что-то низменное. Разумеется, они не могли не признавать, что этот институт необходим для продолжения рода и для того, чтобы освободить людей от большего зла, и потому они оправдывали его существование, но они все-таки считали брак состоянием деградации, избавиться от которого всем, кто стремится к достижению святости, можно было только бегством. Как энергично выразился св. Иероним, надо «срубить топором девственности древо брака», чтобы стать святым; и если он однажды отозвался о браке с похвалой, то только потому, что без брака не было бы ни девственников, ни девственниц. Интересно, что страстное стремление к подвигам аскетизма могло разорвать уже существующие брачные узы. Мы уже писали о том, как это стремление могло отравить семейное счастье; но для брака было десятикратно опаснее стремление стать святым. Если эта религиозная страсть овладевала мужем или женой, их счастливому браку приходил конец. Тогда он или она становились аскетами, и даже если брак по видимости сохранялся, они находились в странном состоянии отчуждения друг от друга. Всякий, кто знаком с литературой патристики и легендами о святых церкви, найдет в них бесчисленное множество примеров такого рода. Приведем хотя бы несколько. Св. Нил счастливо жил со своей женой, у них было двое детей; но им вдруг овладело страстное желание стать аскетом, и ему удалось убедить жену – после долгих уговоров и слез – жить раздельно. Св. Аммоний обратился в брачную ночь к своей невесте со страстной речью о нечистоте брака, и она согласилась жить раздельно. Св. Мелания долго и упорно убеждала мужа не разделять больше вместе с ней постель, и он в конце концов согласился. Св. Авраам бежал от жены в первую брачную ночь. Св. Алексий, согласно одной легенде, поступил точно так же; спустя много лет он вернулся из Иерусалима в дом отца, где продолжала жить его жена, непрерывно скорбя о нем. Просил принять его и жил здесь, никем не узнаваемый, до самой смерти[12]. В противоположность апостолу Павлу и отшельникам Фиваиды католическая церковь не оставила без внимания биологические основы брака. Легко догадаться, что апостол Павел рассматривал брак как более или менее законное средство избавиться от похоти. Однако из его слов нельзя заключить, чтобы у него были какие-либо возражения против контроля над рождаемостью; напротив, можно предположить, что он считал весьма опасным следующие друг за другом периоды беременности. У церкви было другое мнение. Согласно ортодоксальному учению католической церкви брак преследует две цели: 1) ту, что проповедовал апостол Павел, и 2) ту, которая требует от состоящих в браке рождения детей. С учетом второй цели моральные нормы отношений между полами делаются еще более затруднительными, чем они были во времена апостола Павла. Отсюда следовало не только то, что половые отношения легитимны лишь в рамках брака, но также и то, что они есть грех, если не заканчиваются беременностью. С точки зрения католической церкви половые отношения могут быть оправданы лишь рождением законных отпрысков. Так, в отношениях между женой и мужем появились черты жестокости: если женщина возражает против полового сношения, если очередная беременность может закончиться ее смертью, если в результате может родиться больной или психически ненормальный ребенок, если семья живет в страшной нищете и не в состоянии прокормить родившегося ребенка – все равно муж вправе требовать от жены выполнения своих супружеских обязанностей, потому что он хочет зачать ребенка. Учение католической церкви в этом вопросе основывается на двух постулатах: во-первых, на постулате аскетизма, который мы находим уже у апостола Павла; во– вторых, на постулате – чем больше будет рождаться младенцев, тем больше будет душ, достигших спасения. При этом непонятно, почему не принимается во внимание тот факт, что души могут получить и проклятие. Интересно, что католическая церковь использует свое политическое влияние, чтобы оказывать давление на протестантов, которые пользуются противозачаточными средствами. Однако если бы протестанты отказались от этой практики, то их родившиеся дети были бы как еретики преданы вечному проклятию в будущей жизни. Такого рода влияние нельзя назвать благотворным, но, по-видимому, здесь сокрыта какая-то тайна, непонятная непосвященным. И все-таки утверждение, что брак обязательно требует рождения детей, является в учении католической церкви всего лишь побочным. Дальше того, что половые отношения без рождения детей являются грехом, церковь не пошла и не признала возможность расторжения брака, если он оказался бездетным. Как бы ни хотел один из супругов рождения ребенка, это невозможно, если другой бесплоден, и христианская этика ничем ему не может помочь. Получается, что рождение детей в браке – не основное с точки зрения церкви, а главная цель – как и для апостола Павла – это предупреждение греха прелюбодеяния. Именно оно находится в центре внимания церкви, а брак всего лишь не слишком благовидная возможность избежать этого греха. Чтобы скрыть свою низкую точку зрения на брак, католическая церковь объявила его священным. Практическим выводом из этого постулата является то, что узы брака нерасторжимы. Вне зависимости от того, какие поступки совершены одним из супругов, является ли кто– либо из них психически ненормальным, сифилитиком или закоренелым алкоголиком, живет ли он (она) с другим человеком, – узы, связывающие супругов, нерасторжимы, потому что священны. Правда, при определенных обстоятельствах возможно раздельное проживание супругов, но разрешение на развод и повторный брак никогда не дается. Конечно, это является причиной многих несчастий, но поскольку такова Божья воля, эти несчастья следует переносить безропотно. Но наряду с этими очень строгими взглядами в католической церкви всегда существовала определенная доля терпимости по отношению к греху. Для церковников было совершенно ясно, что обыкновенному человеку в силу его природы не свойственно жить в согласии с учением церкви, и они были готовы дать отпущение греха при условии, что грешник исповедался в нем и принес епитимию. Этот практический подход увеличивал власть духовенства, поскольку только от него исходило отпущение греха – и греха прелюбодеяния тоже, – без которого душу ожидало вечное проклятие. Точка зрения протестантизма, хотя и несколько отличалась, была в теории менее суровой, но на практике – гораздо более жесткой. На Лютера произвели глубокое впечатление слова «лучше жить в браке, чем разжигаться», и он полюбил монахиню. Хотя он и давал обет целомудрия, он решил жениться на монахине и даже считал это своим долгом, поскольку иначе – из-за слишком большого чувства – он совершил бы смертный грех. В результате протестантизм отказался от возвеличивания обета целомудрия – как это было в католической церкви – и заодно со свойственной ему энергией отбросил идею священности брака, разрешив развод при определенных обстоятельствах. Однако у протестантов грех прелюбодеяния вызывал гораздо большее негодование, чем у католиков, и гораздо большее моральное осуждение. Если католическая церковь с пониманием относилась к грешникам и приняла по отношению к ним соответствующие меры, то протестанты, отказавшись от исповеди и отпущения грехов, поставили грешников в гораздо более безнадежное положение. Эта ситуация хорошо прослеживается сейчас в Соединенных Штатах, где получить развод чрезвычайно легко, но где адюльтер безжалостно осуждается, не в пример католическим странам. Ясно, что вся система христианской этики – и в католицизме и в протестантизме – требует пересмотра и, насколько это возможно, отказа от предвзятых идей, с помощью которых и благодаря христианскому воспитанию оказывается влияние на большинство из нас. С детства непрерывно повторяемые, эмоционально заразительные утверждения создают в умах большинства людей убеждения, настолько прочные, что они становятся подсознательными. И хотя многие воображают, что совершенно свободны от ортодоксальных взглядов, они на самом деле подсознательно все еще руководствуются учением церкви. Давайте со всей искренностью спросим себя, что побудило церковь проклинать прелюбодеяние? Считаем ли мы, что для этого у нее были справедливые основания? Если же мы так не считаем, имеются ли другие основания, которые могли бы заставить нас прийти к тому же самому заключению? Уже в первые века существования христианской церкви в половом акте видели что-то весьма нечистое, хотя и находили для него извинения в том случае, если были соблюдены определенные требования. Подобное отношение должно рассматриваться как чистое заблуждение, которое, вероятно, утвердилось вследствие тех причин, о которых уже говорилось в предыдущей главе и где подчеркивалось, что презрительное отношение к сексу обязано своим происхождением влиянию людей, страдающих от телесных или душевных заболеваний, либо и от того и от другого. Тот факт, что подобное отношение – хотя оно и в высшей степени нелепо – стало широко распространенным явлением, еще ничего не доказывает, поскольку общепринятые мнения по большей части глупы, вследствие глупости основной массы людей. Так, например, туземцы, обитающие на острове Пелью, убеждены, что ношение кольца в носу обеспечивает им вечное блаженство[13]. А вот европейцы считают, что тот же самый результат гораздо лучше достигается, если побрызгать на голову водой и произнести при этом определенные слова. Вера туземцев – суеверие, вера европейцев – одна из истин священной религии. Иеремия Бентам3 составил таблицу источников побуждений людей, в которой желание включалось в три параллельные столбца в соответствии с тем, восхваляли ли его люди, осуждали ли они его или же относились к нему безразлично. Так, например, мы найдем в одном столбце обжорство, а рядом с ним, в другом столбце, – любить поесть и получать удовольствие за общим столом. Или вот еще в столбце, где даются хвалебные имена разным побуждениям, мы находим дух общественности, зато в следующем столбце написано: злоба. Я советую каждому, кто хочет получить ясное представление об этических вопросах, последовав этому примеру, приучить себя к тому, что каждое слово, несущее осуждение чего-либо, имеет антоним, который восхваляет тот же самый предмет, и приобрести привычку пользоваться словами, не несущими в себе ни восхваления, ни осуждения. Так, например, слова адюльтер и прелюбодеяние уже несут в себе такое строгое моральное осуждение, что, пользуясь ими, трудно получить ясное представление о предмете, к которому они относятся. Но есть и другие слова, которые любят употреблять авторы, стремящиеся разрушить наши моральные принципы; вместо слов осуждения они говорят о любовной интриге, о любви, не скованной холодными узами закона. И те и другие слова рассчитаны на то, чтобы вызвать предубеждение. Если мы хотим обдумать вопрос беспристрастно, нам следует избегать как первого подхода, так и второго. К несчастью, нам при этом придется расстаться с таким привычным для нас стилем изложения. И слова хулы, и слова хвалы эмоционально окрашены и рассчитаны на интерес читателя, так что благодаря этому автору не нужно прилагать слишком большие усилия, чтобы увлечь читателя за собой в любом желаемом направлении. Однако если мы желаем обратиться к разуму, нам надо употреблять такие серые, нейтральные фразы, как, например, внебрачные половые отношения. Впрочем, такое требование, по-видимому, является слишком суровым – ведь мы имеем дело с вопросами, затрагивающими в очень сильной степени эмоции людей, и если мы полностью устраним эмоциональный аспект в наших писаниях, мы рискуем упустить возможность изложить суть предмета. Во всем, что касается отношений между полами, существуют полярно противоположные точки зрения тех, кто является непосредственным участником, и тех, кто, сжигаемы и ревностью, наблюдает за событиями. Для одних это любовная интрига, для других – прелюбодеяние. Нам, очевидно, не нужно забывать об эмоционально окрашенных словах, но пользоваться ими со всей осторожностью, а в основном ограничиться нейтральной и строго научной фразеологией. Христианская этика, делая акцент на целомудрии, неизбежно привела к приниженному положению женщин в обществе. Поскольку в качестве законодателей морали выступали мужчины, женщины стали соблазнительницами; но если бы законодателями были женщины, в этой роли выступали бы мужчины. Но благодаря тому факту, что на долю женщины выпала роль соблазнительницы, было желательно существенно ограничить ее возможности совращения мужчин; вследствие этого достойные уважения женщины загонялись во все более и более строгие рамки ограничений, в то время как женщины недостойные подвергались самому сильному общественному презрению. И только в настоящее время женщины обрели в какой-то мере свободу, которой они пользовались во времена Римской империи. Как мы уже знаем, в патриархальном обществе, еще до появления христианства, было очень много сделано для того, чтобы поработить женщин. Но во времена Константина4 свобода женщин была вновь ограничена под предлогом защиты от совершения греха. Труды отцов церкви полны обвинениями в адрес женщин. Женщина есть преддверие ада точно так же, как она есть мать всех несчастий людей. Она должна испытывать чувство стыда при одной мысли, что она родилась женщиной. Она должна жить в состоянии непрерывного покаяния за то, что благодаря ей в мир пришло зло. Она должна стыдиться своего платья, поскольку оно должно напоминать ей о ее падении. В особенности же она должна стыдиться своей красоты, ибо красота есть мощное средство в руках дьявола. Физическая красота была постоянным предметом нападок со стороны служителей церкви; впрочем, одно исключение все-таки было сделано: например, во времена средневековья изображения епископов на могилах старались сделать красивыми, Однако постоянно подчеркивалось подчиненное положение женщин. Например, в VI в. один из провинциальных советов церкви запретил женщинам брать во время обряда причащения облатку голой рукой вследствие их нечистоты[14]. В том же смысле были изменены по отношению к женщинам законы о собственности и наследстве. И только благодаря свободомыслящим деятелям Великой Французской революции дочери обрели право наследства. Глава VI жүктеу/скачать 2,66 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|