Лето в пионерском галстуке

— К чему ты клонишь? — напряглась Ира. — Женя?..
Но Юрка перебил:
— Нет, Маша. Почему ты тогда подумала, будто я уходил с ней?
Ира заметно расслабилась:
— Да не бери в голову. Мне просто так показалось.
— Ладно, но почему?
— Из всех ребят в отряде не было только вас двоих. А вы с
Машей — самые взрослые, вам наверняка уже интересно… гулять. Да
ерунда это, Юр, уже неважно.
— Это очень важно! Вы из-за этого с Володей поссорились!
Ира пожала плечами и отвернулась, а Юрка ринулся в бой:
— Ир, пожалуйста, прости его! Ну распсиховался, глупость
сказал. Он же не со зла, Володя вообще не злой. Ведь ты же сама
вожатая, должна знать, как тяжело свою первую смену работать.
Ира удивлённо уставилась на него. Поставила парусом взбитую
подушку и развела руки в стороны:
— Ба! Юрий Ильич со мной на «ты». Какая честь!
— Ну правда, хотя бы выслушай его.
Несмотря на отговорки и явный протест вожатой, Юрка
продолжал оправдывать Володю до тех пор, пока они не закончили
дежурство и Ира не начала сдаваться:
— Вот упрямый. А чего это ты за него говоришь? Если хочет
извиниться, пусть сам придёт, а не посредников подсылает.
— А что, разве он не подходил? Сегодня после завтрака, вчера
после костра…
— Ну… — промямлила Ира, в последний раз оглядывая комнату
девочек — палата мальчиков уже была готова. — Смотри-ка, опять
цветы у Ульки. Полсмены в лагере, а уже вся в поклонниках, —
улыбнулась она. А Юрка продолжал донимать:
— Володя не подсылал. Это я сам. Он ведь первую смену
вожатый, это ты — профессионал, а он-то… Ну прости его, утомился,
устал…
— Ладно-ладно. Только ты ему передай, пусть сам извинится,
тогда прощ… — не досказав, она поправилась, — тогда посмотрим. —
Она разгладила покрывало, в последний раз осмотрела палату и
довольно улыбнулась. — Мы — молодцы. Можете быть свободны,
Юрий Ильич.

Выходя из отряда, гордый собой Юрка решил повременить со
сценарием и вместо переделки отправиться к тайнику, чтобы
отпраздновать победу. Вернее, её «обкурить».
В прошлом году в заборе у строящегося корпуса Юрка проделал
себе лаз за территорию лагеря. Год назад там была только
выровненная, готовая к стройке площадка, теперь же высился
здоровенный, в четыре этажа корпус вроде санаторных. Весной, пока
шла стройка, лаз заделали, но всё равно это место, огороженное
высоким, отдельным забором, осталось самым пустынным в лагере, и
пусть для вылазок оно уже не подходило, мест, годящихся для тайника,
там осталось выше крыши. Вот Юрка и организовал в свалке бетонных
плит тайник, где прятал курево.
Вытаскивая из-под плиты заветную пачку, он трепетал от
нахлынувшего адреналина. Курить он вообще-то не очень любил, его
больше влекло само таинство — достать пачку, потом, чтобы руки не
пахли, найти тонкую короткую веточку, надломить, почти сломать
пополам, втиснуть в острый угол сигарету и поджечь. Можно даже не
курить — просто поджечь и оглядываться, вдруг заметят. А если
заметят, дать дёру, да так, чтобы если даже увидели, уж точно бы не
догнали.
Он сунул руку под плиту, в предвкушении «таинства» вытащил
пачку. Нашёл ветку, надломил как положено, протиснул папиросу и
только собирался поджечь, как увидел на тропинке, ведущей к аллее
пионеров-героев, Пчёлкина.
Он рылся в куче мусора.
— Эй! — крикнул Юрка, да так и застыл: с сигаретой в палочке, с
палочкой в руке.
— Ага! Я всем расскажу, что ты куришь! — нагло заявил
Пчёлкин.
— А я расскажу, что ты по стройке шатаешься. Что ты тут
делаешь?
— Я-то клад ищу, а вот ты куришь! — Пчёлкин высунул язык.
— Не курю, а просто держу. Она ведь даже не подожжена, —
ответил Юрка, засовывая сигарету в карман.
— А я всё равно расскажу! Или вот что — спой песенку
матершинную, тогда не расскажу, — Пчёлкин пошёл на шантаж.

— Не дорос ещё до матершинной. Любую спою, ругательную не
буду, — сказал он, понимая, что если малец расскажет, Юрке дома так
надерут уши, что отчисление из лагеря и разлука с Володей будут ему
казаться несущественной мелочью.
Не удостоив его ответом, Пчёлкин дал дёру по тропинке на аллею
пионеров-героев, крича во все горло: «Юрка дурак, курит табак,
спички ворует, дома не ночует». Юрка рванул за ним. Пчёлкин свернул
к кортам. Пользуясь преимуществами низкого роста, он не оббегал
качели, лестницы и всяческие спортивные снаряды, а перекатывался
под ними, легко юркал вниз, перелазил и прятался. Юрке же
приходилось их оббегать. Если бы не это, он бы мигом его поймал, но
пока только беспомощно орал: «А ну, стой!» — и слышал в ответ:
«Юрка дурак!»
— Юра! Петя! — донеслось до его ушей, но не достигло
сознания.
Он бежал и бежал, пока, наконец, Пчёлкин не оказался в
полуметре от него: руку протяни — схватишь. Но над самым ухом
прозвучало грозное:
— Конев! Пчёлкин! Стоять!
Повинуясь рефлексу «Есть приказ? Выполнять!», и Пчёлкин, и
Конев остановились как вкопанные. К ним, пересекая корт,
стремительно шёл Володя. Лицо бледное, кулаки сжаты. На Пчёлкина
он смотрел так, будто хотел придушить его одним только взглядом.
Юрка догадался — видимо, Володя его потерял.
— Как это понимать, Петя?! Где тебя носило?
Пчёлкин вопросительно посмотрел на Юрку и шкодливо
улыбнулся. Юрка вздохнул:
— Ладно, спою. Но только другую.
— Тогда про кладбище.
— Ладно, про кладбище.
— Идёт!
— Что за сговор? — вмешался Володя. — Что вы задумали? Юра?
Взглянув в его лицо, Юрка понял разницу между Володей злым и
Володей свирепым. И поспешил его если не утихомирить, то хотя бы
отвлечь.
— Ничего не задумали. Я увидел Петю на дорожке к стройке, он
копался в куче строительного мусора…

— Зачем? — перебил Володя, устремив строгий взгляд на
Пчелкина. — Травмы есть?
— Я клад искал, — пропищал Пчёлкин, демонстрируя вожатому
целые и здоровые коленки, локти и ладоши.
— Петя, в лагере нет никакого клада, — грозно прошипел Володя
сквозь стиснутые зубы. Таким образом он старался успокоиться —
догадался Юрка. Не очень-то хорошо у него это получалось.
— Юра же сам рассказывал про него, — Пчёлкин обиженно
шмыгнул носом.
— Этот клад — выдумка. Юра подтвердит.
Проверив, что травм у ребенка нет, сам ребенок — есть и что
стоит напротив живой-здоровый и, как положено, с ног до головы
грязный, Володя взял себя в руки. Его тон выровнялся, дышал
вожатый ровно, сверкал очками безобидно, молнии из глаз не метал.
— Володя правду говорит, не существует никакого клада, —
поддержал его Юрка.
— Существует! Это может не золото-драгоценности, но клад есть.
Вот я его и искал.
— Петя, я запрещаю тебе ходить на стройку, там опасно. Ещё раз
сунешься туда — до конца смены на речку не пущу. Тебе всё ясно? —
Последняя порция ярости вышла из Володи с этим вопросом.
— Сами обманули сначала, а теперь на речку нельзя. Это
нечестно! — обиделся Пчёлкин.
— На речку можно. Прощаю на первый раз, но чтобы потом носа
не совал… — велел Володя, потом резко повернулся к Юрке и спросил
недоверчиво: — А ты что на стройке делал?
— Гулял… — пробормотал он, неподкуренная сигарета
прожигала карман, а Пчелкин ехидно улыбался.
У Юрки взыграла совесть — какой пример он подаёт Пчёлкину?
Ведь не рассказать Володе правду — значит соврать.
— Курил, — честно признался он и, увидев, как Володя за дужку
поправляет очки, вжал голову в плечи: «Сейчас начнётся…» Но,
вопреки ожиданиям, Володя не стал поучать и нравоучать, а только
беспомощно всплеснул руками и пробормотал устало:
— И ты, Брут… Юра, ну разве так можно? Ты же в лагере,
неужели не стыдно при детях?..
— Стыдно. Я больше не буду, честное пионерское.

Володя покачал головой и наставил на Юрку указательный палец:
— Ты же мне говорил, что только балуешься. Ты обещал, что… —
и замолк.
Юрка догадался, что если бы не присутствие Пчёлкина, наверняка
вожатый устроил бы ему настоящий разнос, но пока вроде бы
пронесло. Володя ругался, но пух и перья не летели:
— «Честным пионерским» меня не купишь. Своё личное слово
дай.
— Даю личное честное слово, — кивнул пристыженный Юрка.
— Ладно, — но Володя всё ещё хмурился. — Ладно, Конев.
Попробуй только не оправдать моё доверие. Пчёлкин, а ты что
скажешь?
— Честное октябрятское, больше не пойду на стройку.
Володя покачал головой и хмыкнул тихонечко:
— Пчёлкин и Конев — натуральный зоопарк.
— А террариум для комплекта не хочешь? — Юрка кивнул на
приближающихся ПУК.
— Ну ты и язва!
— Я-то тут при чём? Одна Змеевская, вторая — Гнёздова, третья
— Клубкова. А я вообще по поводу Орловой хочу поговорить, —
вспомнил Юрка об Ире Петровне.
Он хотел рассказать Володе о возможности перемирия, но
подошедшие девочки обрушились на Юрку, не дав и слова вставить.
— А что сразу по фамилии? — обиделась Полина.
— Будто имени не знаешь, — насупилась Ульяна.
Ксюша промолчала.
— А что пришли, небось костюмы готовы? — язвительно
поинтересовался Юрка, игнорируя Пчёлкина, который дёргал его за
руку, мол, про курево я не говорил, ты сам сказал, так что давай уже
быстрее читай обещанный стишок.
— Ну… да, — посмотрев на Володю, неуверенно протянула
Полина.
— Вообще-то, не совсем, — призналась Ульяна.
— Нет, — подытожила Ксюша.
Ко всей честной компании, стоящей кружком, кто-то незаметно
подошёл.
— Гхм… — извинился директор.

— Здрасьте, Пал Саныч! — хором поздоровались все шестеро.
— Здравствуйте, дети. Эм… гхм… Володя, подойди на минутку.
Когда Володя с Пал Санычем отошли, а девчата упорхнули,
Пчёлкин принялся канючить:
— Ну давай, давай пой, Юра. Ты же обещал, давай.
Не ответив ему, Юрка понуро затянул:
Тишина на Ивановском кладбище, 
Голубые туманы плывут, 
И покойнички в беленьких тапочках 
На прогулку гурьбою идут. 
Со следующего места уже веселее:
Ты приходи в могилу, ты приходи в мой дом, 
Ты приходи, родная, мы с тобой споём, 
Ты приходи, родная, мы будем вместе гнить, 
И земляные черви будут нас любить.
И опять уныло:
Ты прижмёшься ко мне жёлтой косточкой, 
Поцелуешь меня в черепок… 
— Не хочу песню, — возмутился Пчёлкин, — мне надо стишок!
Там про «А на кладбище ветрище, срака… градусный мороз». Там
сторожа ещё понос прохватил, и мертвец из могилы вылез.
Юрка вздохнул:
— Ладно. — И начал.
Разумеется, Юрка знал этот стишок. И Пчёлкин знал. Все его
знали, и всем он порядком надоел. Просто Пчелкину, видимо, было
весело оттого, что такое рассказывает взрослый.
Когда Петя наслушался и отстал, а Володя, освобожденный от
Саныча, стоял и оглядывался, ища кого-то. Юрка подбежал к нему
рассказать про Иру, но сперва спросил:

— Зачем Саныч подходил?
— Извиниться. При всех он не мог. Он вообще мужик скромный.
Матом орёт, но скромный.
— Как это матом? — Юрка решил, что неправильно расслышал.
Не верилось, что он, Пал Саныч, на такое способен. Оказалось,
способен.
— Он час назад на меня матом при детях наорал. Хороша
педагогика, правда? Какого вожатого будут слушаться дети, если при
них на него директор орёт?
— Вот он…
— Не выражайся! — рявкнул Володя сердито, но теперь Юрка
знал, почему он был так напряжён, и ничего на свой счёт не
принимал. — Тут дети.
Действительно, рядом играли в ладошки четверо девочек из
пятого отряда, при этом кричали в четыре горла: «Жили были три
китайца: Як…»
Юрка нахмурился:
— За что наорал?
«… Як-цедрак, Як-цедрак-цедрак-цедрони…»
— За спектакль. День рождения «Ласточки» в пятницу, а у нас ни
черта не готово. Но больше не «за что», а за кого.
«Жили были три китайки…»
— Из-за меня? — ахнул Юрка.
— Нет, другой пациент.
— Кто?
— Догадайся.
«… Цыпа, Цыпа-дрипа, Цыпа-дрипа-дримпампони…»
— Пчёлкин?
— Он самый.
— Вот зараза. На него что, вообще никакой управы нет?
— Он — директорский племянник. Ещё есть вопросы?
«Все они переженились: Як на Цыпе, Як-цедрак на Цыпе-дрипе,
Як-цедрак-цедрак-цедрони на Цыпе-дрипе…»
— Давай отойдём? — взмолился Володя.
Они сделали пару шагов в сторону, и сразу стало спокойнее и
тише. Девчата выданными в кричалке децибелами выбили из Юркиной

головы то, зачем он ждал Володю. Пытаясь вспомнить, Юрка сболтнул
первое, что пришло в голову:
— А почему этот Пчёлкин в театральный кружок не идёт?
— Он занят в это время, авиамодельный на щепки разносит.
— Будущий инженер-конструктор?
— Действующий инженер-деструктор.
— О, прям как Матвеев!
— Алёша? А да, наслышан. Только у Пчёлкина узкая
направленность, а у Алёши, видимо, жизненная философия такая.
— Ага, только вместо Алёши гирлянду сломал я. А если бы
сломал он, его бы за это только пожурили, а мне угрожают!
— А ты научись творить зло с невинной улыбкой на лице.
— Хороший совет. Прям как будто не от комсомольца.
— Такие мы, МГИМО-шники двуличные.
— Янусы, — усмехнулся Юрка.
— Полуэктовичи
[3]
, — подмигнул Володя. — Ладно, шутки в
сторону. Саныч предупредил, что завтра они с Ольгой Леонидовной
придут посмотреть, как у нас дела со спектаклем. Так что, Юр, сегодня
кровь из носу у нас должен быть готов сценарий. У меня сейчас море
дел, давай ты без меня переделаешь, а?
— Конечно. Конечно, давай, — протянул Юрка.
— Ты тогда иди подальше от устного народного творчества. Куда-
нибудь, где поспокойнее, например, в отряд. В тишине продуктивнее
будет, — он кивнул в сторону девчат, которые уже второй раз женили
Яка на Цыпе, Яка-цедрака на Цыпе-дрипе и так далее. И в скором
времени, Юрка знал, у всех китайцев ещё должны были родиться дети.
— Ладно. Хорошо, — поспешил он ответить.
— Ну ты человечище! Спасибо тебе! На репетицию можешь не
приходить, если не успеешь, ничего страшного. — Володя отвернулся
и крикнул через плечо. — Вечером на карусели, если что…
— Володь, Володь! — Юрка его догнал. — Я зачем ждал-то. Я
уговорил Иру поговорить с тобой. Подойди к ней сегодня, помирись,
а?
— Но… разве она ничего не сказала, что за меня просишь ты? —
Володе это явно не понравилось. А Юрка подумал, что эти вожатые
как сговорились: что Ира, что Володя заявили одно и то же. Спасибо
бы сказал, а он нос воротит.

— Я просил только о том, чтобы она не уходила от разговора, —
обиделся Юрка.
— Хм… ладно, — задумчиво произнес Володя. Потом оглянулся,
будто ища Иру, но нашел не её, а Машу. — О, Маша! Маша, привет!
Пойдём со мной, если не занята.
Маша выбежала с корта стремительно, улыбаясь так радостно,
будто весь день ждала этого приглашения. С готовностью ответив:
«Да, да, свободна», смутилась и покраснела. А Володя, молча кивнув
Юрке, развернулся и в компании Маши отправился к Лене, сдавать ей
детей на поруки. Всё бы ничего, но один Володин жест так и бросился
Юрке в глаза — только Маша подбежала, Володя как-то слишком по-
дружески коснулся её плеча рукой. И вроде бы жест был невинным,
ничего особенного не значил, но Юрка с неприязнью подумал: «Только
свистнет, как Маша уже тут как тут, и хвост трубой». А ему было
поручено в одиночестве переписывать текст, будто его присутствие
будет Володе мешать. Юрку это всё чуть-чуть насторожило. Но,
оказавшись у себя в отряде, только Юрка занялся делом, как смутное
нехорошее предчувствие мигом его покинуло — ведь и правда, в
тишине работалось очень хорошо. Как говорил Володя —
продуктивно?

жүктеу/скачать 2,39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: