Кэтрин заплакала.
– Он
не может здесь оставаться, – холодно проговорил лорд
Ливингстон, словно речь шла о ком-то чужом, а не о родном сыне.
– Но почему, отец? – рыдала Кэтрин. – Почему нужно быть таким
жестоким?
– Я принял решение, – сказал он, оборачиваясь к мистеру Бердсли.
– Ваша светлость, – храбро произнесла миссис Диллоуэй, – я умоляю
вас подумать еще раз. – Она понизила голос до шепота. –
Ради ее
светлости.
– Да, – добавил мистер Бердсли. – Он член семьи. Нельзя прогнать из
дома члена семьи.
Лорд Ливингстон бросил салфетку на тарелку и встал.
– Можно, старина. Еще как можно. – Он посмотрел на всех нас. –
Может быть, от меня скрывают что-то еще?
Миссис Диллоуэй кивнула.
– Вы, наверное, должны узнать, что Эббот заболел, – осторожно
проговорила она. – У него сильный жар. Доктора говорят, что это приступ
менингита, но мальчик идет на поправку.
– Могу я его видеть? – спросил лорд
Ливингстон с полными тревоги
глазами.
– Сейчас он спит, – ответила миссис Диллоуэй. – Вы могли бы сначала
уделить внимание
другому
своему сыну.
– Отец! – плакала Кэтрин. – Пожалуйста! Разве ты не можешь
разрешить Десмонду остаться? Сделать исключение? Англия же воюет!
Он ударил кулаком по столу, отчего зазвенели стаканы.
– Я прекрасно осведомлен, что Англия находится в состоянии войны.
Кэтрин разразилась рыданиями, Джени тоже. Лицо Николаса побелело.
Я встала и взяла Джени на руки.
– Ничего, ничего, – утешала ее я, легонько похлопывая по спине. Я
больше не могла молчать. С колотящимся сердцем я повернулась к лорду
Ливингстону. Мне больше не было дела до миддлберийской розовой и
деликатных семейных проблем. Я думала о детях.
– Может быть, вы
и знаете, что лучше для поместья, – заявила я, – но
явно не предполагаете, что лучше для ваших детей. – Я повернулась к ним
и протянула руки: – Кэтрин, Николас, пойдемте со мной.
Только когда дети занялись со своими учителями, я задумалась, до
какой степени мое противостояние с лордом Ливингстоном подорвет мое
положение в доме. Я посмотрела в окно, но было невыносимо видеть свое
отражение.
За окном спальни я видела, как, пробиваясь сквозь облака, на камелии
падает свет, отчего их изумрудные листья сверкают.
Подойдя к шкафу, я
вытащила мольберт, подаренный мне лордом Ливингстоном, и нагнулась к
ящику с принадлежностями для живописи, который стоял под кроватью.
Выложив на палитру тюбики красок, я выбрала маленький холстик,
потом подготовила палитру с набором цветов и закрыла глаза, вспоминая,
как выглядели вересковые поля, когда мы с лордом Ливингстоном
въезжали в город. В ту поездку,
перед отъездом в Лондон, он был совсем
не такой. Тогда я понимала, почему в него влюбилась леди Анна. Я
обмакнула кисточку в черную краску, смешала ее с белой, чтобы получить
нужный оттенок серого, и коснулась ею холста. Я любила ощущать кисть в
своей руке. Лорд Ливингстон был так добр и купил мне принадлежности
для живописи, но я вспомнила, как он
вел себя сегодня в столовой, и
некоторые другие случаи, которые происходили раньше. Как он мог быть
таким жестоким, таким бесчувственным?
Сначала я изобразила облака, потом перешла к холмам, смешав для
изображения травы шалфеевый
серовато-зеленый цвет, а потом добавила
сверху точечки бледно-лилового, лавандового, чтобы было похоже на
вереск. Отступив от холста на шаг, я нахмурилась. Требовалось что-то еще.
Но что? Я посмотрела в окно на камелии.
Миддлберийская розовая.
Достарыңызбен бөлісу: