М. Мэнсон. «Всё хреново»
63
задал концептуальные основы, которые помогут наделить женщин большей властью и вызво-
лить их из
того подневольного состояния, в котором они пребывали веками.
Правда, тут была одна проблема: Ницше не был феминистом. Более того, саму идею осво-
бождения женщин он считал дурью.
Но Мету это не смущало. Он человек разумный, его можно убедить. Просто нужно, чтобы
он осознал свое предубеждение и избавился от него. Она начала регулярно приходить к нему в
гости, и вскоре они стали близкими друзьями и интеллектуальными компаньонами. Они вместе
проводили лето в Швейцарии, а зиму – во Франции и Италии, делали набеги на Венецию,
заскакивали ненадолго в Германию и снова возвращались в Швейцарию.
С годами Мета стала замечать, что за пронзительными глазами и гигантскими усами
Ницше скрывается уйма противоречий. Он одержимо писал о силе, хотя сам был хрупок и
слаб. Он проповедовал радикальную ответственность и самодостаточность, хотя был полно-
стью зависим от друзей (по большей части женского пола) и родных, которые его обихажи-
вали и обеспечивали. Он клял непоследовательных рецензентов и ученых, которые громили
его труд или отказывались его читать, но при этом хвастался, что его неуспех у публики только
подтверждает его гениальность, – как он однажды сказал: «Я и сам еще не своевременен, иные
люди рождаются посмертно»
[163]
.
По сути, Ницше был всем тем, что он, по собственным словам, презирал: слабым,
зависимым, полностью подчиненным и опекаемым сильными, самостоятельными женщинами.
Однако в своих трудах он воспевал личную силу и самодостаточность и был жалким женоне-
навистником. Пожизненная зависимость от женщин, похоже, лишила его способности адек-
ватно их воспринимать. Они стали огромным слепым пятном в поле зрения человека, который
в остальном оказался удивительно прозорлив.
Если бы был Зал славы тех, кто «испытал в своей жизни больше всего боли», я бы номи-
нировал Ницше как одного из первых претендентов на включение. Он постоянно болел в дет-
стве: доктора ставили ему на шею и уши пиявок и велели ему лежать не двигаясь по нескольку
часов. Он унаследовал неврологическое расстройство, из-за которого всю жизнь страдал изма-
тывающими мигренями (и в итоге сошел с ума). Он был крайне чувствителен к свету, не мог
выходить на улицу без очков с толстыми синими линзами и к тридцати годам почти ослеп.
В юности он служил в армии и, хоть и недолго, поучаствовал во Франко-прусской войне.
Там он подхватил дифтерит и дизентерию, от которых чуть не умер. Лечили их в то время
кислыми клизмами, которые убили его пищеварительный тракт. Всю оставшуюся жизнь он
мучился от острых болей в животе, не мог много есть и временами страдал недержанием. Из-
за травмы, полученной в кавалерии, некоторые части его тела плохо гнулись, а в самые худ-
шие дни и вовсе не двигались. Он часто не мог встать без посторонней помощи и порой по
нескольку месяцев подряд лежал один в кровати, не в силах разлепить глаза от боли. В 1880 г.,
который он позже называл «дурным годом», он был прикован к постели 260 из 365 дней. Боль-
шую часть жизни он мигрировал между французским побережьем, где проводил зиму, и швей-
царскими Альпами, где оставался на лето, потому что его костям и суставам нужна была уме-
ренная температура воздуха – иначе их начинало ломить.
Мета быстро поняла, что она не единственная умная женщина, подпавшая под обаяние
этого мужчины. К нему выстраивалась очередь из женщин, которые приезжали ухаживать за
ним по нескольку недель или месяцев кряду. Как и Мета, это были супергероини своего вре-
мени: преподавательницы, богатые землевладелицы и предпринимательницы. Они были пре-
красно
образованы, говорили на нескольких языках и отличались крайней независимостью.
И были феминистками – самыми первыми провозвестницами этого движения.
Они тоже увидели в сочинениях Ницше призыв к свободе. Он писал о социальных струк-
турах, задавливающих личность, – феминистки утверждали, что социальные структуры их вре-
М. Мэнсон. «Всё хреново»
64
мени держат женщин в рабстве. Он осуждал церковь за поощрение слабости и заурядности –
феминистки осуждали церковь за то, что она требует от женщин вступления в брак и покор-
ности мужчинам. И он осмелился трактовать историю человечества не как историю освобож-
дения из-под власти природы и взятия ее под контроль, а как историю растущего непонимания
людьми своей природы. Он утверждал, что человек должен стать сильнее и выйти на еще куда
более высокий уровень свободы и осознанности. А эти женщины считали феминизм шагом к
тому самому более высокому уровню свободы.
Ницше внушил им всем надежду, и они поочередно заботились об этом угасающем, подо-
рванном человеке, веря в то, что его следующая книга, следующее эссе, следующее полемиче-
ское сочинение сможет прорвать шлюз.
Но на протяжении почти всей его жизни мир игнорировал его труды.
Затем Ницше провозгласил смерть Бога – и превратился из вяло преподающего универ-
ситетского профессора в изгоя. Он остался без работы и практически без дома. Никто не хотел
иметь с ним дело: ни университеты, ни издатели, ни даже многие из его знакомых. Он кое-как
наскребал на публикацию своих трудов и выживал на деньги, которые брал в долг у матери и
сестры. Ему приходилось рассчитывать только на помощь друзей, которые так или иначе обу-
страивали его жизнь за него. А его книги едва ли продавались хотя бы в одном экземпляре.
Но, несмотря ни на что, эти женщины его не оставляли. Они мыли его, кормили и таскали
на себе. Они верили, что в этом немощном человеке есть что-то, что потенциально может
изменить историю. И были готовы подождать.
Достарыңызбен бөлісу: