Фредерик Дж. Тёрнер Фронтир в американской истории

Выдающийся американский учёный Фредерик Джексон Тёрнер вошёл в историю науки как создатель фундаментальной концепции «фронтира» («границы»), без которой сегодня трудно представить осмысление не только американской, но и мировой истории. Особое значение имеет она и для понимания истории России в силу немалого числа параллелей в американской и отечественной истории. Парадоксально, но на русский язык широко известные работы Тёрнера никогда не переводились, оставаясь доступными только специалистам. Настоящее издание ключевых статей и выступлений историка о «фронтире» восполняет этот досадный пробел.

В 1893 г. профессор истории Университета штата Висконсин Фредерик Джексон Тёрнер представил на суд профессионального сообщества и широкой общественности концепцию «фронтира» («границы») в американской истории, выступив с докладом на заседании Американской исторической ассоциации в Чикаго во время Всемирной выставки. Позднее на протяжении четверти века учёный развивал эту концепцию, оказавшую огромное влияние на понимание истории США и развитие американской исторической науки на протяжении всего ХХ в. И поныне интерес к «фронтиру» и американскому Западу продолжает сохраняться далеко за пределами Соединённых Штатов.

Историк уделил также очень большое внимание проблеме регионального развития страны, разработав концепцию «секций», которую ряд исследователей оценивал столь же высоко, как и теорию «фронтира». Тёрнер стал одним из основателей «прогрессистской» школы американской историографии и по праву считается классиком исторической науки США. Он придавал важное значение изучению социально-экономических факторов, призывал историков заимствовать некоторые методы из смежных дисциплин.

Термин «фронир» (от frontier – граница, рубеж) имел для Тёрнера прежде всего историческое значение и обозначал приграничную полосу либо область так называемых «свободных земель» во внутренних районах североамериканского континента, которая на протяжении всей истории страны вплоть до конца Х1Х в. осваивалась белыми поселенцами и постепенно перемещалась («подвижная граница») в ходе территориальной экспансии на Запад, достигнув Тихоокеанского побережья. Постепенно этот термин прочно вошёл в научный и общественно-политический словарь и приобрёл более широкое толкование как область или сфера, открывающая новые возможности.

В центр своей концепции «фронтира» Ф.Дж. Тёрнер поставил Запад, сыгравший, по его убеждению, ключевую роль в формировании особенностей, которые придали США в целом и прежде всего американской демократии кардинальное отличие от других стран и форм государственного устройства. Историк утверждал, что американская демократия вышла из девственных лесов Америки, а не была ввезена в Новый Свет из Европы с её классовыми, национальными, религиозными, пограничными и прочими конфликтами и войнами. В социальном плане «фронтир» был «предохранительным клапаном», который давал Соединённым Штатам уникальный шанс смягчить социальную напряжённость в обществе. Тёрнер считал, что на «границе» формировались и постоянно воспроизводились идеалы свободы и демократии.

Исследователи последующих поколений подправляли концепции историка. Например, они показали, что на западные земли устремлялись и создавали там свои хозяйства по преимуществу не пролетарии восточных штатов, как полагал Тёрнер, а малоимущие или не получившие наследства от родителей фермеры обжитых районов. Было также признано, что ядром формирования американской политической демократии были всё же восточные штаты, а её архетипом, как и основным архетипом всей американской цивилизации, являлось англосаксонское наследие. Можно указать и на другие недостатки Тёрнера, например, тенденцию абсолютизировать роль Запада в качестве географического фактора. На этот недостаток хотелось бы обратить внимание по той причине, что он присущ и ряду российских исследователей, пытающихся в сравнительно-исторических трудах проводить параллель между свободными землями американского Запада и свободными землями Сибири и дальнего Востока эпохи российской империи. В действительности Россия не смогла даже в малой степени извлечь из своих свободных восточных пространств такую пользу, какую извлекли из своих западных территорий Соединённые Штаты. Главная причина заключается в фундаментальном различии социально-политических основ двух обществ: феодально-монархическая Россия не могла дать своему населению тех возможностей в освоении свободных территорий, какие давали пусть и не всему, но значительной части своего народа радикально отличные по социальной природе Соединённые Штаты.

И всё же при всех недостатках концепции Тёрнера сохраняют научное значение. Самое главное в том, что Запад действительно серьёзно влиял на цивилизационное своеобразие США. Массовое переселение американцев на западные территории и обращение многих из них в самостоятельных собственников укрепляло демократические стороны американского капитализма, расширяло его социальную базу, обеспечивало ему преимущества, которых не было у других сообществ западной цивилизации. Капитализм в сельском хозяйстве США развивался более динамично и успешно, нежели, например, в Англии, как и в большинстве других европейских стран, где нижние слои не располагали схожими возможностями продвижения в верхние социальные группы. Благодаря в первую очередь наличию «подвижной границы» на Западе, как она известна в исторической литературе, создавалась «подвижная граница» между классами. Важно отметить также, что в Х1Х в. многие американские рабочие, даже не имея возможности накопить деньги, чтобы переселиться на Запад в качестве фермеров, тем не менее, в своём большинстве мечтали об этом. Они разделяли то, что многие историки называют эгалитарным мифом: веру в возможность превращения в американских условиях в самостоятельного хозяина.

На рубеже Х1Х-ХХ в. в. «фронтир» («граница») достиг своего естественного географического предела, но его цивилизационное значение не было исчерпано, ибо он сохранился в качестве социокультурного архетипа в американской национальной ментальности. В ней прочно укоренилось то представление, что каждый индивидуум должен иметь и имеет возможность преодолевать жизненные «фронтиры», не бояться «сниматься с места», если возможности имущественного или статусного роста исчерпаны или неудовлетворительны, устремляться на новые места, которые обещают новые, лучшие возможности. Все поколения американцев, даже после исчерпания географического «фронтира», демонстрировали гораздо большую, нежели другие народы, горизонтальную мобильность – в случае с гражданами США способность по несколько раз в жизни менять места проживания и трудовой деятельности.

Непосредственное знакомство с трудами одного из столпов американской историографии, давно ставшими достоянием мировой науки, будет полезно всем, кто, изучая прошлое, пытается понять сложные проблемы современности.

В одном из недавно вышедших бюллетеней федерального суперинтенданта по переписи населения за 1890 г. появились следующие примечательные слова: «Вплоть до 1880 г. включительно у страны имелся фронтир для заселения, но в настоящее время в безлюдных районах появилось столько изолированных поселений, что вряд ли можно говорить о линии границы. Поэтому обсуждению проблем протяжённости фронтира, его продвижения на запад и т.п., больше не может быть места в цензовых докладах». Это короткое официальное заявление знаменует окончание великого исторического движения. Американская история вплоть до наших дней в значительной мере была историей колонизации Великого Запада. Существование значительной территории свободных земель, её постоянное отступление и продвижение американских поселений на запад – вот объяснения развития Америки.

За институтами, конституционными формами и их модификациями таятся жизненные силы. Именно они порождают эти органы и вносят в них перемены, когда возникает необходимость соответствовать изменившимся обстоятельствам. Отличительное свойство американских институтов заключается в том, что они были вынуждены приспосабливаться к изменениям, происходившим в расширяющемся народе – изменениям, вызванным переходом через континент, освоением дикой природы и созданием на каждом этапе этого продвижения сложноорганизованной городской жизни, возникавшей из примитивных экономических и политических условий фронтира. В 1817 г. Дж. Кэлхун заявил: «Мы великие, и мы быстро – я чуть не сказал ужасно быстро – растём!» Этими словами он дал определение отличительной черты американской жизни. Все народы развиваются; теории зарождения политики придавалось достаточное значение. Однако в том, что касается большинства наций, развитие происходило в ограниченных районах; и, если нация расширялась, она встречалась с другими растущими народами, завоевывая их. Но в том, что касается США, мы имеем иной феномен. Если мы ограничим своё внимание только Атлантическим побережьем, то здесь перед нами предстаёт знакомое явление эволюции институтов на ограниченной территории, например, в форме возникновения представительного правления; дифференциации простых структур колониального управления в сложные органы; прогрессивного развития от общества примитивного производства, не имевшего разделения труда, до промышленной цивилизации. Но в дополнение к этому в каждом районе Запада, куда доходил процесс экспансии, повторялось одно и то же – там происходила эволюция. Таким образом, американское развитие демонстрировало не только восходящее движение в виде сплошной линии, но и возврат к примитивным условиям жизни на непрерывно продвигающейся вперёд передовой черте поселения, а также развитие этих районов заново. Американское общественное развитие постоянно начиналось на территории фронтира снова и снова. Это вечное возрождение, эта текучесть американской жизни, эта экспансия на запад с её новыми возможностями и непрекращающимся соприкосновением с простотой примитивного общества – всё это порождает силы, доминирующие в американском национальном характере. Верную точку зрения на историю США даёт не Атлантическое побережье, а Великий Запад. Даже борьба с рабовладением, которой уделяют столь огромное внимания исследователи – такие, как профессор Хольст, - занимает важное место в американской истории из-за того, что она связана с экспансией на запад.

При этом продвижении фронтир представляет собой внешний край волны – место контакта дикости и цивилизации. Очень много было написано о войнах на границе, о погонях, но фронтиру не уделялось никакого внимания как предмету серьёзных экономических и исторических исследований.

Американский фронтир резко отличается от европейского, представлявшего собой укреплённые пограничные линии, проходящие через густо населённые местности. Наиболее важной чертой американского фронтира является то, что он находится на ближнем к нам крае свободных земель. В докладах о результатах переписей населения к нему относят пределы поселения с плотностью в два и более человека на квадратную милю. Это гибкий термин, но для наших целей не требуется чёткое определение. Предметом нашего рассмотрения будет вся полоса фронтира, включая территории индейцев и внешние границы «населённых районов», как их называют в этих документах. В настоящем докладе не делается попытки исчерпывающего рассмотрения вопроса; в его задачу входит просто привлечь внимание к фронтиру как плодотворной области исследований и высказать предположения о некоторых проблемах, которые возникают в связи с этим.

Изучая процесс заселения Америки, мы должны проследить, как европейская жизнь проникала на наш континент и каким образом Америка вносила изменения в европейскую жизнь, как она её развивала и реагировала на Европу. Наша ранняя историография изучала то, как европейские вирусы развивались в американской среде. Исследователи истории институтов уделяли чересчур много внимания их германским корням и слишком мало – американским факторам. Фронтир – это полоса наиболее быстрой и эффективной американизации. Дикая местность подчиняет себе колониста. Он приходит туда европейцем – по одежде, трудовым навыкам, рабочим инструментам, способам передвижения, мыслительным привычкам. Дикая местность выводит колониста из железнодорожного вагона и сажает его в каноэ из берёзовой коры. Она срывает с него цивилизованную одежду и облачает в охотничью куртку и мокасины. Она селит его в бревенчатой хижине индейцев чероки и ирокезов и окружает это жилище индейским частоколом. Очень скоро колонист начинает сеять кукурузу, пашет землю заострённой палкой; он издаёт боевой клич и. следуя устоявшейся индейской традиции, снимает скальпы. Короче говоря, вся обстановка фронтира на первых порах оказывает слишком сильное воздействие на колониста. Он должен либо принять все предъявляемые условия, либо погибнуть, и вот он приспосабливается к жизни на расчищенных туземцами лесных полянах и крадётся по индейским тропам. Шаг за шагом он преобразует дикую местность, но то, что возникает в результате, - это не старая Европа, не просто развитие германских вирусов; считать так столь же неверно, как рассматривать первый феномен проявлением возвращения к германской марке. (От Mark (нем.) – граница, пограничная область. Соседская община в странах Западной Европы; начала складываться в 5-6 веках в основанных германцами государствах на территории Западной Римской империи. Первоначально была свободной как объединение дворов свободных крестьян для выполнения хозяйственных функций. Свободная марка являлась также органом общественной власти. Постепенно попала в зависимость от крупных феодалов. В империи Каролингов и в Священной Римской империи германской нации марка была органом общественной власти. Кроме того, маркой являлся крупный пограничный административный округ во главе с маркграфом. В 10-12 веках многочисленные марки были образованы на захваченных у славян землях на р. Эльбе и на р. Дунай. Многие марки становились ядром крупных феодальных княжеств.)

Дело в том, что появляется новый, американский продукт. Сначала фронтиром было Атлантическое побережье. Оно было в самом реальном смысле границей Европы. Передвигаясь на запад, фронтир всё более и более становится американским. Так же как следующее одно за другим отложения моренных валунов остались от череды оледенений, так и каждая последующая пограничная область оставляет свои следы, и когда она превращается в населённую местность, то эта местность по-прежнему сохраняет характерные черты фронтира. И таким образом его продвижение означало неуклонный уход от влияния Европы, неуклонный рост независимости на американских началах. И изучать это продвижение людей, выраставших в таких условиях, политические, экономические и социальные результаты этого – значит изучать истинно американскую часть нашей истории.

В ХУ11 в. фронтир находился в верховьях рек, впадавших в Атлантический океан, чуть-чуть выходя за «линию водопадов» и прибрежные районы стали населёнными местностями. Следующее продвижение произошло в первой половине ХУ111 в. Уже в конце первой четверти столетия торговцы прошли в Огайо вслед за индейцами – делавэрами и шауни. В 1714 г. губернатор Виргинии Александр Спотсвуд организовал экспедицию через Голубой хребет (Блю Ридж). В тот же период шотландцы, прибывшие из Ольстера, а также немцы – выходцы из Рейнской области, пройдя вверх по Долине р. Шецы, достигли западной части Виргинии и плато Пидмонт в Северной и Южной Каролинах. Немцы в колонии Нью-Йорк оттеснили границу населённой местности верх по долине р. Мохок до района Джерман Флэтс. В Пенсильвании аналогичная линия обозначена городом Бедфордом. Вскоре поселения появились на р. Нью-Ривер, или Грейт Канова, и у истоков рек Ядкин и Френч-Брод-Ривер. Король предпринял попытку остановить продвижение колонистов, издав в 1763 г. прокламацию, запретившую им селиться за пределами рек, впадавших в Атлантический океан; но всё было напрасно. В период Революции фронтир пересёк Аллеганские горы, достигнув Кентукки и Теннеси; были заселены верховья р. Огайо. Когда в 1790 г. была проведена первая перепись, районы сплошных населённых местностей ограничивались полосой, проходившей вблизи побережья Мэна и включавшей Новую Англию за исключением части Вермонта и Нью-Гэмпшира; Нью-Йорк вдоль р. Гудзон и вверх по р. Мохок около г. Скенектади; восточную и южную Пенсильванию; Виргинию, уходившую далеко через Долину р. Шенандоа; обе Каролины и восточную Джорджию. За пределами этого региона компактного проживания лежали слаборазвитые районы в Кентукки и Теннесси, а также в Огайо, отделённые от Атлантического побережья горами, что придавало фронтиру новый и важный характер. Изолированность региона усилила в нём тенденции, присущие исключительно Америке. а необходимость в транспортных средствах для связи с восточной частью страны привела к осуществлению важных мероприятий по внутреннему улучшению, о которых будет сказано ниже. Началось эволюционное развитие «Запада» как отдельной секции, обладающей самосознанием.

Продвижение фронтира шло от десятилетия к десятилетию в виде совершенно чётко проявлявшихся событий. Согласно переписи 1820 г., заселённые районы включали Огайо, южную Индиану и Иллинойс, юго-восток Миссури и около половины Луизианы. Этими обжитыми территориями оказались окружены местности, где жили туземцы, и управление делами индейских племён стало вопросом политического значения. Область фронтира того периода располагалась вдоль Великих озёр, где принадлежавшая Дж.Дж. Астору «Американская меховая компания» вела торговлю с индейцами, и за р. Миссисипи, где торговцы с местными племенами распространили свою деятельность даже до Скалистых гор; условия жизни во Флориде были также характерны для фронтира. Регион бассейна р. Миссисипи являлся регионом типичных для пограничья поселений.

Развитие пароходной навигации в западных водах, открытие канала Эри, распространение на запад территорий возделывания хлопка – всё это добавило в этот период пять штатов фронтира к Союзу. В 1836 г. Ф.Дж.Грунд (Гранд) писал: «Таким образом, представляется, что всеобщая склонность американцев к переезду в дикие местности Запада, чтобы расширить своё господство над неодушевлённой природой – это в действительности результат неотъемлемо присущей им мощи, ведущей к экспансии, и эта мощь постоянно возбуждает все классы общества и значительная часть всего населения непрерывно устремляется в крайние пределы штата, чтобы завоевать пространство для их развития. Как только образованы новый штат или территория, вновь проявляется тот же самый принцип, и он ведёт к дальнейшей эмиграции; и таким образом ему предназначено продолжить действовать до тех пор, пока возникнет некое естественное препятствие, которое должно будет, наконец, остановить это продвижение».

В середине нашего столетия (Х1Х в.) граница областей, населенных индейцами, обозначилась линией, проведённой по нынешней восточной границе Индейской территории, Небраски и Канзаса. В Миннесоте и Висконсине по-прежнему проявлялись условия жизни фронтира, но ярко выраженное пограничье в этот период обнаруживается в Калифорнии, куда с открытием золотых месторождений совершенно внезапно хлынула волна старателей – искателей приключений, а также в Орегоне и в поселениях в Юте. И точно так же, как фронтир перепрыгнул через Аллеганы, теперь он миновал Великие равнины и Скалистые горы; и так же, как продвижение переселенцев за Аллеганы подняло важные вопросы необходимости транспортных связей и внутренних улучшений, так и теперь поселенцам, оказавшимся за Скалистыми горами, понадобились средства коммуникаций с восточной частью страны, что привело к заселению Великих равнин и развитию ещё одной разновидности жизни на фронтире. Железные дороги, строительству которых способствовала безвозмездная передача государственных земель, перевозили всё возрастающие потоки иммигрантов, стремившихся на Дальний Запад. Армия США участвовала в целой серии войн с индейцами в Миннесоте, Дакоте и на Индейской территории.

К 1880 г. населённые районы продвинулись в северный Мичиган, Висконсин и Миннесоту, вдоль рек Дакоты, в регион гор Блэк-Хилс и вверх по течению рек Канзаса и Небраски. Закладка рудников в Колорадо привела к образованию там изолированных пограничных селений, и новые жители появились в Монтане и Айдахо. Фронтир присутствовал в этих шахтёрских лагерях и на ранчо Великих равнин. В докладах за 1890 г. федерального суперинтенданта по переписям, как упоминалось выше, сообщалось, что поселения на Западе так разбросаны по всему региону, что отныне невозможно говорить о наличии рубежа фронтира.

В этих последовательно продвигавшихся границах мы обнаруживаем естественные пограничные рубежи, обозначавшие определённые характерные черты областей фронтира и оказывавшие на них воздействие, а именно: «полоса водопадов», Аллеганские горы, р. Миссисипи. Р. Миссури, где направление её течения приблизииельно соответствует северу и югу; полоса засушливых земель, идущая примерно по 99-му меридиану; и Скалистые горы. Линия водопадов обозначала границу ХУ11 в., Аллеганы – ХУ111 в., р. Миссисипи – первой четверти Х1Х в.; р. Миссури – середины нынешнего (Х1Х) столетия (мы не говорим здесь о продвижении в Калифорнии), а пояс Скалистых гор и пространство засушливых земель – современный фронтир. Каждая такая область была завоёвана в результате серии войн с индейцами.

На примере границы у Атлантического побережья можно изучать вирусы – начальные стадии процессов, повторявшиеся на каждом последующем фронтире. Мы видим, как сложно устроенная европейская жизнь сводится дикой местностью до простоты примитивных условий. Первому рубежу понадобилось решать свои вопросы, касающиеся индейцев, управления государственной собственностью, способов взаимоотношений с более старыми поселениями, расширения деятельности в сферах политической организации, религии и образования. То, как эти и другие вопросы решались в пределах одного фронтира, служило руководством для следующего. За примерами применения законов преемственности и развития американскому исследователю нет необходимости отправляться в «маленькие чистенькие городишки Шлезвига». В частности, происхождение нашей политики в земельном вопросе он может изучать на материале колониального периода; он может узнать, каким образом система развивалась, последовательно адаптируя законодательство к обычаям сменявших друг друга фронтиров. Он может увидеть, как горнорудное законодательство в отношении горного района Сьерра-Невада опиралось на опыт деятельности свинцовых рудников Висконсина, Иллинойса и Айовы и как наша политика в отношении индейцев была цепью экспериментов на сменявших друг друга фронтирах. Каждая группа новых штатов находила материалы для составления своих конституций у более старых штатов. Дальше будет рассказано о том, каким образом каждый последующий фронтир вносил подобные этому вклады в американский национальный характер.

Однако несмотря на всю схожесть, имеются и существенные различия в силу действия элементов места и элементов времени. Ясно, что условия на фермерском фронтире Долины р. Миссисипи отличаются от горнорудного пограничья Скалистых гор. Фронтир, к которому дотянулись рельсы Тихоокеанской железной дороги, территория которого поделена на прямоугольники и находится под охраной армии США, а население пополняют эмигранты, прибывающие на пароходах каждый день, - такой фронтир продвигается вперёд гораздо быстрее и по-другому, чем тот, до которого добираются на каноэ из берёзовой коры или на вьючных лошадях. Геолог терпеливо выявляет следы древних морей, наносит их очертания на карту и сравнивает старое и новое. Достойным для историка занятием было бы отметить эти различные фронтиры и провести их детальное сравнение. Результатом стала бы не только более адекватная концепция развития Америки и её характерных черт, но и история общества была бы пополнена бесценными материалами.

Итальянский экономист Лориа призывал к изучению жизни колоний как способу понимания стадий развития Европы, утверждая, что колониальное поселение является для экономической науки тем же, чем горы для геолога: на свет выводятся первозданные напластования. «Америка,- заявляет он, - имеет ключ к исторической тайне, разгадать которую Европа тщетно пыталась несколько столетий, и земля, у которой не было истории, освещает ярким светом ход событий всемирной истории». И в этих словах большая доля правды. США – это большая страница в истории общества. По мере того как мы читаем строчка за строчкой, с Запада на Восток, эту раскинувшуюся на весь континент страницу, мы обнаруживаем перед собой историю общественной эволюции. она начинается с индейца и охотника; её продолжение – это разрушение первобытной дикости вследствие появления на сцене торговца, этого первооткрывателя, несущего цивилизацию; мы читаем анналы пасторальной стадии жизни скотоводческих ранчо; эксплуатации земли возделыванием кукурузы и пшеницы без применения севооборота в малолюдных фермерских общинах; интенсивного полеводства в более густо населённых фермерских поселениях; и, наконец, организации промышленного производства. появление крупных городов и фабрично-заводской системы. Эта страница знакома изучающим статистику переписей, но как мало она используется нашими историками. А что касается штатов Востока, то эта страница вообще представляет собой палимпсест (греч.) – в древности рукопись, написанная на пергаменте поверх соскобленного текста. Нынешний индустриальный штат в предыдущем десятилетии был районом интенсивного сельского хозяйства. Ещё раньше здесь выращивали исключительно пшеницу. А ещё раньше эти «угодья» привлекали сюда скотоводов. Так, Висконсин, где сейчас развивается промышленное производство, является также штатом с разнообразной сельскохозяйственной спецификой. Но в прошлом здесь почти исключительно занимались зерноводством, как это в настоящее время происходит в Северной Докоте.

Каждый из этих районов оказывал влияние на нашу экономическую и политическую историю; эволюция его с достижением каждой более высокой стадии развития приводила к политическим преобразованиям. Но предпринял ли какой-нибудь историк конституционных форм сколько-нибудь адекватную попытку дать интерпретацию фактов политической жизни в свете наличия этих социальных сфер и изменений?

В жизни фронтира Атлантического побережья объединились усилия рыбака, торговца мехами, горняка, скотовода и фермера. Представители всех профессий, за исключением рыбаков. Устремлялись на Запад, побуждаемые его неотразимой притягательностью. Одна за другой неслись их волны через весь континент. Встаньте у перевала Камберленд и понаблюдайте за ходом цивилизации, представители которой вереницей пройдут перед вами, сменяя друг друга – бизон, скачущий по тропе к солёным ручьям; индеец; торговец мехами и охотник, скотовод, пионер-фермер – и вот перед вами прошёл весь фронтир. Встаньте у перевала Саут-Пасс в Скалистых горах ещё через столетие, и вы увидите точно такую же процессию, но только интервалы между появлениями её участников будут больше. неравные темпы продвижения заставляют нас различать фронтиры торговцев, скотоводов, горняков, фермеров. Когда рудники и коровьи пастбища ещё находились около линии водопадов, караваны вьючных животных, снаряженные торговцами, звякая своими колокольчиками, уже шли через Аллеганские горы, а французы на Великих озёрах укрепляли свои гарнизоны, так как у них вызывали тревогу британские торговцы, плававшие на каноэ из берёзовой коры. Когда трапперы уже преодолели Скалистые горы, фермеры всё ещё были только около устья р. Миссури.

Почему так получилось, что люди, торговавшие с индейцами, столь быстро пересекли континент? К каким последствиям привёл их фронтир? Коммерция разворачивалась одновременно с открытием Америки. Древние скандинавы, Америго Веспуччи, Джованни Веррацано, Генри Гудзон, Джон Смит – все они отправлялись за мехами. Плимутские пилигримы поселились на кукурузных полях индейцев; первый груз, отправленный ими в Англию, состоял из бобровых шкур и древесины. Документы различных колоний новой Англии показывают, как в процессе этой торговли шло непрекращающееся исследование дикой местности. И то, что верно в отношении Новой Англии, является, как и следовало бы ожидать, ещё более очевидным относительно остальных колоний. Вдоль всего побережья – от Мэна до Джорджии – товарообмен с индейцами открывал маршруты следования по руслам рек. Торговцы неуклонно продвигались на запад, используя более старые пути своих французских предшественников. Они дошли до р. Огайо, Великих озёр. Рек Миссисипи, Миссури и Платт – этих западных рубежей. Эти люди нашли проходы в Скалистых горах и были проводниками у Мэриуэзера Льюиса и Уильяма Кларка, Джона Чарльза Фремона и Джона Бидуэлла. Объяснение быстроты этого продвижения связано с воздействием торговцев на индейцев. Торговая фактория оставляла невооружённые племена на милость тех, кто покупал ружья, - эту истину индейцы ирокезы написали кровью – и потому далеко расположенные племена, которые никто не посещал, оказывали торговцам самый дружелюбный приём. «дикари, - писал Рене-Робер Кавелье, сьер де Ла Саль, - о нас, французах, заботятся лучше, чем о собственных детях; только у нас могут они получить ружья и товары». В этом и заключается объяснение силы торговца и быстроты его продвижения. Вот так разрушительные силы цивилизации проникали в дикие местности. Речные долины и индейские тропы стали разломами, которые пронизывали индейское общество и разрушали его. Примитивный образ жизни туземцев исчез задолго до появления на сцене пионера-фермера. Фермеров встретили вооружённые ружьями индейцы. Торговый фронтир постепенно подрывал мощь краснокожих, сделав их племена в конечном счёте зависимыми от белых. Но в то же время через продажу оружия торговцы усиливали возможности индейцев сопротивляться фермерскому фронтиру. Во французской колонизации доминировал торговый фронтир; в английской – фермерский. Между двумя этими разновидностями, как и между двумя государствами. Существовал антагонизм. Абрахам Дюкен говорил ирокезам6 «неужели вам неизвестна разница между королём Англии и королём Франции? Взгляните на форты, поставленные нашим королём, и вы увидите, что вы можете по-прежнему охотиться прямо под их стенами. Форты были построены в ваших интересах в тех местах, где вы часто бываете. И наоборот, как только англичане завладевают каким-нибудь местом, дикие звери уходят оттуда. Продвигаясь, они валят лес, и земля обнажается, так что вам вряд ли удастся найти, из чего соорудить убежище на ночь».

И тем не менее, несмотря на противоположность интересов торговца и фермера, торговля с индейцами прокладывала путь цивилизации. Бизонья тропа превращалась в индейскую тропу, та становилась «проторенной тропой» торговца; на месте троп строились дороги, они разрастались до шоссе, которые, в свою очередь, превращались в железные дороги. Можно показать, что происхождение последних в южных штатах США, на Дальнем Западе, в доминионе Канада одно и то же. Торговые фактории, к которым вели эти тропы, размещались на местах индейских поселений, положение которым выбиралось согласно подсказке природы. Эти фактории, расположенные так, чтобы контролировать водные системы страны, выросли в такие города, как Олбани, Питтсбург, Детройт, Чикаго, Сент-Луис, Каунсил-Блафс и Канзас-Сити. Цивилизация в Америке текла по артериям, рождённым геологией, вливая через них всё более мощные потоки, пока, наконец, малозаметные тропинки, которыми туземцы пользовались для связей между собой, были расширены и соединены в сложные сети современных коммерческих систем; дикая местность была пронизана рубежами цивилизации, становившимися всё более многочисленными. Для континента, который первоначально был примитивным и инертным, процесс похож на непрестанный рост высокоразвитой нервной системы. Если кто-нибудь хочет понять, почему мы сегодня являемся единым государством, а не скопищем изолированных штатов, он должен будет изучить эту экономическую и социальную консолидацию страны. Путь прогресса, пройденный от условий дикости, даёт богатый материал для изучения специалистам в области эволюции.

Воздействие индейского пограничья как консолидирующего фактора нашей истории является очень важным. С конца ХУ11 в. неоднократно созывались межколониальные конгрессы, на которых обсуждались вопросы ведения дел с индейцами и организации общих оборонительных мер. В тех колониях, которые не имели общих границ с туземцами, проявился сильнейший партикуляризм, но индейский фронтир, протянувшийся вдоль западных рубежей колоний, буквально сшивал их воедино. Краснокожие были опасны для всех, и против этой опасности требовалось предпринимать совместные действия. Самый известный из этих конгрессов был проведён в 1754 г. в Олбани для обсуждения мер в отношении «Шести наций» (первоначально в ХУ1 в. был образован Союз (Лига) ирокезов, в состав которого входили племена могауков, онейда, онондага, кайюга, сенека (Пять наций); в 1722 г. к ним присоединилось племя тускарора и образовался Союз шести наций). Даже беглого ознакомления с планом, предложенным конгрессом, достаточно, чтобы увидеть всю важность фронтира. Полномочия генерального совета и его должностных лиц состояли в основном в определении вопросов мира и войны с индейцами, регулирования торговли с ними, покупки земель у них, создания новых поселений и управления ими как меры безопасности против туземцев. Очевидно, что объединительным тенденциям периода Революции способствовало происхождение в предыдущие годы сотрудничество в регулировании условий жизни в пограничье. В связи с этим можно упомянуть о важности фронтира, сохраняющейся с тех пор и до сего времени как школы военной подготовки, поддерживающей мощь соприкосновения агрессии и развивающей в колонистах, заселявших эту область, такие качества, как стойкость и силу.

В рамках настоящего доклада невозможно проследить историю других фронтиров, пересекавших континент. Путешественники ХУ111 в. обнаруживали «коровьи загоны» среди зарослей сахарного тростника и поросших диким горохом пастбищ Юга, а «погонщики коров» пригоняли свои гурты в Чарльстон, Филадельфию и Нью-Йорк. В конце Войны 1812 г. (речь идёт об англо-американской войне 1812-1814 г. г. Официально она закончилась подписанием Гентского договора от 24 декабря 1814 г. Однако последнее сражение состоялось 8 января 1815 г. под Новым орлеаном. Получила также название Вторая Война за независимость.) путешественники наблюдали, как стада, насчитывавшие каждое более тысячи голов крупного рогатого скота и свиней, из отдельных районов Огайо пригонялись в Пенсильванию, где их откармливали для рынка Филадельфии. Неогороженные пастбища Великих равнин, с их животноводческими фермами, ковбоями и кочевой жизнью принадлежат как прошлому, так и настоящему. Опыт коровьих загонов в Южной и Северной Каролине был использован владельцами ранчо Техаса. Одним из факторов, способствовавших быстрому расширению скотоводческого фронтира, является то, что в отдалённой местности, где нет никаких транспортных средств, продукция должна быть очень небольших размеров или же способна передвигаться сама, а скотовод мог без труда доставлять свою продукцию на рынок. Следует изучить воздействие этих огромных ранчо на последующую аграрную историю тех районов, где они существовали.

Карты, приложенные к докладам о результатах переписей населения, показывают неравномерность продвижения фермерского фронтира – «языки» населённых районов выдвигаются вперёд, а между ними остаются большие пространства дикой местности. Частично это объясняется сопротивлением индейцев, а частично – расположением речных долин и перевалов, а также неоднородной силой притяжения различных центров пограничья. Среди таких важных центров можно перечислить следующие: плодородные и благоприятно расположенные земли, источники солёной воды, рудники и военные форты.

Последние, предназначенные для защиты поселенцев от индейцев, служили также клином, взламывая территорию, заселённую туземцами, и являлись ядром образования селений. В связи с этим следует упомянуть и о роли правительственных военных и исследовательских экспедиций в определении пределов области поселений. Однако все наиболее важные экспедиции очень многим были обязаны первопроходцам, проводникам-индейцам, торговцам и трапперам, французским вояжёрам (французским торговым агентам-скупщикам пушнины, странствовавшим по прериям Северной Америки в ХУ11-ХУ111 веках), обязательно включавшимся в состав этих экспедиций со времён М. Льюиса и У. Кларка. И каждая экспедиция становилась воплощением опыта всех её предшественников в деле продвижения на запад.

Виктор Хен в своей интересной монографии проследил воздействие соли на ранние стадии европейского развития и указал на то, каким образом это вещество повлияло на границы расселения и формы управления. Такое же исследование можно было бы провести и в том, что касается источников солёной воды в США. Первые поселенцы были прикованы к побережью, так как они нуждались в соли, без которой не могли сохранять свои запасы продовольствия или жить с удобствами. В 1752 г. епископ Спэнгенберг писал о колонии, для которой он стремился получить земли в Северной Каролине: «Им (колонистам) понадобятся соль и другие предметы первой необходимости, которые они не смогут ни производить, ни выращивать. Они должны либо отправляться в Чарльстон, до которого 300 миль. Или же они (колонисты) должны ехать в Виргинию в Боулингс Пойнт, находящийся на притоке р. Джеймс, также в 300 милях отсюда. Или они должны отправляться в г. Роанок – не знаю, сколько до него миль, - куда привозят соль с р. Кейп Фиэр». Это может служить очень характерной иллюстрацией. Таким образом, становилось жизненно необходимым совершать ежегодное паломничество за солью на побережье. Каждый год первые поселенцы после посевных работ отправляли туда стада овец или караваны, гружённые мехами и корнями женьшеня. Это оказывало очень важное образовательное влияние, потому что для пионеров такие перемещения были почти единственным способом узнавать о событиях на Востоке. Однако после того, как были открыты источники соленой воды в районах рек Канова и Холстон, в Кентукки и в центральной части штата Нью-Йорк, Запад начал освобождаться от своей зависимости от побережья. Отчасти вследствие открытия этих источников началось заселение районов по другую сторону гор.

С того момента, когда пионеров от океанского побережья отделили горы, американизм стал действовать по новым правилам. Запад и Восток начали утрачивать взаимные связи. Селения. Расположенные между океаном и горами, поддерживали отношения со своей глубинкой и проявляли определённую солидарность. Но поселенцы, оказавшиеся по другую сторону за линией гор, становились всё более независимыми. Восток проявил ограниченность в своих взглядах на продвижение американских поселений и чуть было не потерял этих людей. В истории Кентукки и Тенесси есть немало доказательств истинности этого тезиса. Восток начал пытаться затруднять экспансию на запад и ограничивать её. И хотя Даниэл Уэбстер мог заявлять. Что для него в политике нет Аллеганских гор, в политике в целом они были очень важным фактором.

Охотник и торговец шли на запад за зверем, скотовод – к заросшим травой пастбищам, а фермера на запад влекло использование целинных земель речных долин и прерий. Хорошие земли были наиболее сильно действующим постоянным фактором притяжения на фермерский фронтир. В начале колониального периода земельный голод, от которого страдали виргинцы, уводил их вниз по течению рек в Каролину; в поисках земель поселенцы из Массачусетса уходили в Пенсильванию и колонию Нью-Йорк. По мере того как земли на Востоке оказывались заняты, миграционные потоки, перехлёстывая восточные территории, потекли дальше на запад. Великий землепроходец Даниэл Бун совмещал занятия разными промыслами и профессиями – он был охотником, торговцем, скотоводом, фермером и землемером. И вот он узнал, вероятно от торговцев, о плодородии почв в долине верховьев р. Ядкин, где торговцы устраивали привал перед тем, как продолжить свой путь к индейцам. Бун покинул свой дом в Пенсильвании, оставил отца и пошёл по этой реке по дороге через Большую долину (грейт-Вэлли). Узнав от торговцев о том, что в Кентукки богатая охота и прекрасные пастбища, он проложил фермерам путь в эти места. Оттуда Бун перебрался на фронтир в Миссури, где основанное им поселение долгое время было достопримечательностью пограничья. И здесь он вновь помог открыть пути к цивилизации, находя соляные лизуны, тропы и земли. Сын Д. Буна был одним из первых трапперов. Появившихся в проходах Скалистых гор, и его отряд, как говорят, одним из первых разбил лагерь на месте нынешнего г. Денвер. Его внук, полковник А. Дж. Бун из Колорадо, был очень влиятелен среди индейцев Скалистых гор, и правительство США назначило его своим агентом. Мать Кита Карсона принадлежала к семье Бун. Таким образом, эта семья стала олицетворением того, как люди, вышедшие из лесных дебрей, прошли через весь континент.

Продвижение фермеров шло в виде четко выраженной череды волн. В вышедшей в 1837 г. в Бостоне книге Дж. М. Пека «Новый путеводитель по Западу» есть такое многозначительное место:

Если не упоминать о фермерах-пионерах, которые перемещаются из любви к приключениям, продвижение более основательных фермеров легко понять. Ясно, что иммигрантов притягивают дешевые земли на фронтире, и даже уже оседлые фермеры ощущают сильное влияние этого фактора. Год за годом им, живущим на землях, урожаи с которых падают из-за отсутствия севооборота, предлагаются целинные земли пограничья по номинальным ценам. Для их разрастающихся семей требуется больше земли, а она дорого стоит. Конкуренция с неистощёнными, дешёвыми и легко поддающимися возделыванию землями прерий заставляла фермера либо уезжать на запад и продолжать истощать землю на новом фронтире, либо переходить к интенсивным методам земледелия. Так, перепись 1890 г. показывает, что на Северо-Западе США во многих графствах наблюдалось абсолютное или относительное сокращение населения. Тамошние штаты посылали фермеров осваивать фронтир на равнинах, а сами начали обращаться к интенсивному земледелию и животноводству, а также к развитию промышленности. Десятилетием раньше признаки такой же переходной стадии проявил штат Огайо. Таким образом, спрос на землю и любовь к свободе в условиях дикой местности отодвигали пограничье всё дальше и дальше.

Теперь, после того как рассмотрены в общих чертах различные виды фронтира и способы их продвижения в основном под углом зрения действовавших там факторов, мы можем задаться вопросом о том, каково было их влияние на Восток США и на Старый Свет. Ограниченный временем, я смогу только бегло перечислить некоторые наиболее заметные последствия.

Во-первых, мы отмечаем, что фронтир способствовал формированию американского народа смешанного национального состава. Население побережья (восточного) главным образом состояло из англичан, но в последствии волны континентальной иммиграции шли одна за другой на свободные земли, минуя побережье. С самого начала колониального периода положение было именно таким. Шотландцы из Ольстера и немцы из Пфальца или «пенсильванские немцы» стали основной частью жителей колониального фронтира. Среди них находились также освобождённые законтрактованные слуги, взявшие по заключённым с ними договорам обязательство отработать свой проезд в Америку. Выполнив эти обязательства, они уходили на фронтир. В 1717 г. губернатор Виргинии А. Спотсвуд писал: «Население нашего пограничья состоит главным образом из тех, кто был привезён сюда в качестве слуг, и, исполнив свои обязанности, они селятся там, где можно обзавестись землёй и, не утруждая себя тяжёлым трудом, обеспечить себе всё необходимое для жизни». В большинстве случаев эти люди не были англичанами. В горниле фронтира все иммигранты американизировались, становились свободными и сплавлялись в смешанную расу, теперь уже не англичан ни по национальности, ни по характеру. Этот процесс идёт с самых первых дней и по настоящее время. Эдмунд Берк и другие авторы середины ХУ111 в. были убеждены, что Пенсильвании «угрожает опасность стать полностью иностранной по языку, обычаям и, может быть даже по наклонностям». Немецкое и шотландско-ирландское население на фронтире Юга было не многим меньше. В середине Х1Х столетия в Висконсине число немцев было уже столь значительным, что влиятельные публицисты выражали надежду на создание в содружестве немецкого штата путём концентрации поселений колонистов. Эти примеры учат нас тому, чтобы на основании факта, что английский язык является распространённым в Америке, остерегаться делать неправильный вывод, будто и население по своему происхождению также является англичанами.

Продвижение фронтира ослабило нашу зависимость от Англии ещё и в другом отношении. На океанском побережье, особенно на Юге, не было развитой промышленности, и эти местности зависели от метрополии, откуда они получали основную часть необходимых им товаров. Юг зависел даже от поставок продовольствия из северных колоний. Губернатор Южной Каролины Джеймс Гленн писал в середине ХУ111 в.: «Наша торговля с Нью-Йорком и Филадельфией велась таким образом, что она отнимала у нас те небольшие суммы звонкой монеты и бумажных денег, которые нам удавалось набрать в других местах, чтобы заплатить им (Нью-Йорку и Филадельфии) за хлеб, муку, пиво, ветчину, бекон и другие товары их производства, и всем этим, кроме пива, теперь начинают снабжать наши новые города, заселённые весьма предприимчивыми и поэтому процветающими немцами. Это, несомненно, сокращает объём грузовых перевозок и внешние проявления нашей торговли, но отнюдь не причиняет нам ущерба». Очень скоро фронтиру понадобились купцы. По мере того как граница отодвигалась всё дальше от побережья, у Англии оставалось всё меньше возможностей доставлять свои товары прямо на пристани покупателей и оттуда же забирать основные сельскохозяйственные товары. В какой-то момент выращивание главных культур начало заменяться многоотраслевым сельским хозяйством. Влияние на северную секцию этого этапа в приграничье можно выяснить. Если мы осознаем, каким образом продвижение фронтира побудило приморские города. Такие как Бостон, Нью-Йорк и Балтимор, развернуть конкурентную борьбу за, как его называл Джордж Вашингтон, «обширную и ценную торговлю поднимающейся империи».

Законодательство, предоставившее наибольшие полномочия федеральному правительству и сыгравшее самую важную роль в его деятельности. разрабатывалось для нужд фронтира. Историки обсуждали вопросы тарифов, земли, внутренних улучшений как вспомогательные по отношению к проблеме рабства. Но когда к рассмотрению американской истории начнут подходить с правильных позиций, то окажется, что эта проблема – всего лишь побочное обстоятельство. В период от конца первой половины Х1Х века до окончания Гражданской войны 1861-1865 годов рабство приобрело главное, но далеко не исключительное значение. Однако это не оправдывает, например, доктора фон Хольста, когда он в своей книге «конституционная история Соединённых Штатов» отводит на рассмотрение периода формирования нашей конституционной истории вплоть до 1823 г. всего лишь один том, а истории рабства в 1828-1861 г. г. посвящает шесть томов. Рост национализма и эволюция американских политических институтов зависели от продвижения фронтира. даже Родс в своей недавно вышедшей работе «История Соединённых Штатов после Компромисса 1850 года», рассматривал законодательство, появившееся в результате продвижения на запад, как второстепенное по отношению к борьбе вокруг проблемы рабства.

Этот подход неправильный. Пионеру нужны были товары с побережья, и поэтому началось осуществление великой серии мер по внутреннему улучшению и принятию законодательства по вопросам железнодорожного строительства, что имело мощное воздействие на сплочение нации. Принятие решений относительно внутренних улучшений сопровождалось бурными дебатами, в ходе которых обсуждались серьёзные конституционные вопросы. В ходе голосований появляются секционные группировки, имеющие очень важное значение для историка. Широкое толкование Конституции США усиливалось по мере того, как нация вела наступление на Запад. Но ему было недостаточно того, чтобы приблизить ферму к фабрике. Под руководством Г.Клея («Гарри с Запада») были приняты законы о протекционистских тарифах под лозунгом сближения фабрики с фермой. Третьим важным предметом общенационального законодательства, на которое повлиял фронтир, являлась продажа государственных земель.

Государственная собственность была фактором огромного значения в вопросах превращения в нацию и развития управления страной. Нет необходимости обсуждать воздействие борьбы между теми штатами, у которых была земля, и теми, где её не было, а также Ордонанс 1787 г. о Северо-Западе. Для решения административных вопросов фронтира оказывались необходимы некоторые из наилучших и самых результативных видов деятельности федерального правительства. Покупка Луизианы (1803 г.) была, вероятно, поворотным пунктом конституционного развития в истории Республики, так как появлялись новые районы для введения общенационального законодательства и возникал повод для поражения политики узкого толкования Конституции страны. Но эта покупка была вызвана нуждами и требованиями фронтира. По мере того, как приграничные штаты вступали в Союз, возрастала мощь центрального правительства. В речи при открытии памятника Дж. Кэлхуну г-н Ламар дал такое объяснение: «В 1789 г. штаты создали федеральное правительство; в 1861 г. оно создало подавляющее большинство штатов».

Когда мы рассматриваем государственную собственность под углом зрения продажи и использования государственных земель, то снова встречаемся лицом к лицу с фронтиром. Политика США в отношении своих земель резко контрастирует с европейской системой научного управления. Тщетными оказались попытки сделать из этой государственной собственности источник доходов и не давать иммигрантам эту землю, чтобы добиться компактного расположения населения. Ревность Востока и его страхи были бессильны перед требованиями, которые предъявляли переселенцы. Джону Куинси Адамсу пришлось признаться: «моя собственная система управления, которая должна была сделать государственную собственность неисчерпаемым источником средств для бесперебойно идущих прогрессивных внутренних улучшений, провалилась». Причина этого совершенно очевидна, система управления оказалась не той, которая требовалась Западу, он хотел земли. Адамс описывает ситуацию следующим образом: «рабовладельцы Юга купили сотрудничество территорий Запада за счёт взятки в виде тамошних земель, отказавшись в пользу новых западных штатов от своей собственной доли государственной собственности и помогая им реализовать планы захвата всех земель в собственные руки. Томас Х. Бентон был автором этой системы, которую он выдвинул на замену Американской системы г-на Клея, чтобы вместо него стать ведущим политиком Запада. Клей договорился с г-ном Кэлхуном о тарифном компромиссе и отказался от собственной программы Американской системы. В то же время он выдвинул план, предусматривающий распределение доходов от продажи государственных земель среди штатов Союза. Его законопроект, включавший этот план, прошёл через обе палаты Конгресса, но президент Джексон наложил на него вето. В своём ежегодном послании в декабре 1832 г. Джексон официально рекомендовал, чтобы все государственные земли были бесплатно розданы авантюристам и тем штатам, где эти земли находятся».

«Перед нынешним. А может быть, и перед любым предшествующим составом Конгресса, - заявил Генри Клей, - не стоял вопрос, имеющий большее значение, чем вопрос о государственных землях». Когда мы рассматриваем далеко идущее воздействие правительственной земельной политики на политические, экономические и социальные аспекты американской жизни. мы склонны согласиться с Клеем. Но это законодательство было разработано под влиянием фронтира и под руководством политиков Запада, таких как Т. Бентон и Э. Джексон. В 1841 г. сенатор от Индианы Скотт заявил: «Я рассматриваю Закон о преимущественном праве покупки земель всего лишь как изложение обычаев или общего права поселенцев».

Можно с полной уверенностью сказать, что законодательство по вопросам земель, тарифов и внутренних улучшений, - этой выдвинутой партией вигов общенациональной Американской системы, основывалось на идеях и потребностях фронтира. Но граница не только путём законодательных акций действовала против нацеленности прибрежных штатов на отстаивание своих секционных интересов. Против секционализма срабатывали также экономические и социальные особенности фронтира. Его жители походили на поселение Срединного региона (К Срединным колониям относились Делавер, Нью-Джерси, Нью-Йорк, Пенсильвания, ставшие позднее штатами) больше, чем каких-либо других секций. Пенсильвания была питомником эмиграции в пограничье, и, хотя её поселенцы уходили через большую долину в западные части Виргинии, Южной и Северной Каролин, тем не менее, промышленное общество этих жителей южного фронтира всегда больше походило на Срединный регион, чем на прибрежную зону Юга, которая позднее распространила свой тип производства на весь Юг.

Срединный регион, вход в который осуществлялся через Нью-Йоркскую гавань, был дверью, открытой для Европы. Прибрежную зону Юга населяли типичные англичане, приспособившиеся к тёплому климату и рабскому труду и жившие на огромных плантациях, как феодальные бароны; Новая Англия поддержала специфически английское явление – пуританство. Срединный регион был менее английским, чем другие секции. Его отличали широкая смесь национальностей, разнообразие слоёв общества, смешанная система городского и местного самоуправления, многообразная экономическая жизнь, многочисленные религиозные секты. Короче говоря, это был регион, игравший роль связующего звена между Новой Англией и Югом, между Востоком и Западом. Он отличался тем смешанным национальным составом, который проявляется в нынешних Соединённых Штатах – этим тесным соседством групп неанглийского населения, каждая из которых жила в долине или небольшом поселении и представляла собой отражение карты Европы во всём своём разнообразии. Регион был демократическим и несекционным, хотя и не общенациональным; «уживчивым, терпеливым и удовлетворённым»; прочно укоренённым в материальном процветании. Регион был типичным для современных Соединённых Штатов. Он менее остальных являлся секцией не только потому, что находился между Севером и Югом, но и потому, что, не имея каких-либо препятствий, отгораживавших его собственный фронтир от заселённых районов, и располагая системой взаимосвязанных водных путей, Срединный регион являлся посредником между Востоком и Западом так же, как и между Севером и Югом. Таким образом, он стал типичным американским регионом. Даже житель Новой Англии, отрезанный от фронтира этим регионом, задержавшись на своём пути на Запад в Нью-Йорке или Пенсильвании, утрачивал по дороге остроту своего секционализма.

Распространение возделывания хлопка во внутренние районы Юга уничтожило, наконец, контраст между районами «приливов» и остальными частями штатов и привело к тому, что интересы южан стали основываться на рабстве. До того момента, когда стали очевидными последствия этого процесса, западная часть Юга, схожая с Пенсильванией по составу народонаселения, характеру общества и промышленности, проявляла тенденцию к отпадению от веры отцов и переходу на позиции законодательства о внутренних улучшениях и к национализму. На виргинском конвенте 1829-1830 г. г., созванном для внесения изменений в конституцию, г-н Ли из Честерфильда, одного из прибрежных графств, заявил:

Одним из главных источников нашей тревоги, которая привела нас на этот конвент; которая оказала самое сильное влияние на то, что мы преодолели своё восхищение деятельностью наших отцов; которая побудила нас отнестись с пренебрежением к чувствам П. Генри, Дж. Мейсона и Дж. Х. Пендлтона; которая отвратила нас от благоговения перед назначенными властями штата, - была самоуверенная страсть к внутренним улучшениям. Я заявляю об этом с полным знанием дела, потому что джентльмены с Запада многократно говорили мне об этом. И позвольте мне сказать джентльмену из Албемарла (г-ну У.Ф. Гордону), что ещё одной основной целью тех, кто начал эту революцию, является опрокинуть доктрину прав штатов, - а Виргиния была самой прочной опорой этой доктрины, - и снять барьеры, которые она воздвигла на пути вмешательства федерального правительства в ту самую деятельность по внутренним улучшениям. В этих целях они хотят таким образом реорганизовать законодательное собрание, чтобы и Виргинию тоже можно было бы прицепить к федеральному вагону.

Именно эта тенденция Запада к национализации трансформировала демократию Томаса Джеферсона в национальный республиканизм Джеймса Монро и демократию Эндрю Джексона. У отрезанных от прибрежных секций Срединными штатами и горами Запада времён Войны 1812 г., Запада Г. Клея, Т. Бентона, У.Г. Гаррисона и Э. Джексона была собственная солидарность с национальными тенденциями. На волнах «отца всех вод» (одно из почтительных прозвищ р. Миссисипи) – Север и Юг встретились и слились в одну страну. Происходила постоянная миграция населения между штатами. Являвшаяся процессом взаимного оплодотворения идеями и институтами. Жестокая борьба между секциями из-за рабства на западном фронтире не снижает правоту такого заявления; эта борьба доказывает его истинность. Рабство было секционным явлением, которое никак не удавалось одолеть, но на Западе оно не смогло оставаться таковым. Величайшему из деятелей фронтира принадлежат слова: «Я думаю, что наше правительство, наполовину рабовладельческое, наполовину свободное, не может существовать в таком виде вечно.» (цитата из речи Авраама Линкольна 16 июня 1858 г.) Ничто так не способствует национализму, как отношения внутри страны. Мобильность населения – это смерть для провинциализма. Сопротивляться влиянию западного фронтира. вызывавшего движение населения, оказалось невозможно. А оттуда шло обратное воздействие, глубоко влиявшее на Атлантическое побережье и даже на Старый Свет.

Но самым важным влиянием фронтира оказалось его содействие развитию демократии и здесь, и в Европе. Как уже отмечалось, фронтир способствует развитию индивидуализма. Высокоразвитое общество в условиях дикой местности преобразуется в некую примитивную организацию, основанную на семье. Это антиобщественная тенденция. Она порождает глубокую неприязнь к контролю, особенно к любому прямому контролю. Сборщик налогов рассматривается как представитель тирании. В своей талантливой статье профессор Осгуд указал, что преобладавшие в колониях условия жизни приграничья являются важными факторами для объяснения Американской революции, где личную свободу иногда путали с отсутствием любого эффективного управления. Те же условия помогают объяснению трудностей на пути организации сильного правительства в период Конфедерации. Индивидуализм жителей фронтира с самого начала способствовал демократии.

Штаты фронтира, вошедшие в состав Союза в течение первых двадцати пяти лет его существования, были демократичными в области избирательного права, и это оказало исключительно важное обратное воздействие на более старые штаты, население которых уходило в эти приграничные штаты. Жизненно важным стало расширение прав участия в выборах. Именно западная часть штата Нью-Йорк заставила конституционный конвент этого штата в 1821 г. расширить избирательные права; и именно представители западной части Виргинии вынудили прибрежный регион включить в конституцию 1830 г. более либеральные избирательные положения и установить для области фронтира представительство, более пропорциональное в сравнении с районами приливов (прибрежными), где проживала аристократия. Подъём демократии как эффективной силы в стране произошёл в момент преобладания Запада при Эндрю Джексоне и Уильяме Генри Гаррисоне – и означал триумф фронтира – со всем, что было в нём хорошего и плохого. Интересную иллюстрацию характера демократии пограничья в 1839 г. можно увидеть в тех же самых дебатах на виргинском конвенте, о которых уже упоминалось. Вот что заявил делегат конвента из западной Виргинии:

Наличие свободных земель, пока они есть, создаёт возможности зажиточной жизни, а экономическая мощь обеспечивает политическую власть. Но демократия, порождённая наличием таких земель, с упором на эгоизм и индивидуализм, нетерпимая к административному управлению и образованию, требующая таких личных свобод, которые выходят за должные пределы, - такая демократия, хотя она и имеет определённые преимущества, таит в себе свойственные ей опасности.