ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы

68
69
и некоторые богослужебные книги. Попав в 1702 г. в плен при взятии 
Мариенбурга  войсками  первого  русского  генерал-фельдмаршала 
Б. П. Шереметьева (вместе с ним у русских оказались его служанка 
Марта Скавронская — впоследствии, по принятии православия, на-
званая Екатериной Алексеевной и ставшая женой императора, им-
ператрицей Екатериной I и матерью императрицы Елизаветы Пе-
I и матерью императрицы Елизаветы Пе-
 и матерью императрицы Елизаветы Пе-
тровны), он активно начинает сотрудничать с русским правитель-
ством. Школьными делами вряд ли он занимался лишь по принуж-
дению: Э. Глюк из рода тех немецких энтузиастов-интел лек туалов, 
что искренне увлекись Россией и немало сделали для ее промышлен-
ности, науки и культуры. Так, именно Глюку принадлежат, возмож-
но, первые литературные опыты письменного тонического стиха: он 
перевел на русский язык целый ряд молитв, гимнов и псалмов, упо-
требительных  в  лютеранском  богослужении,  стремясь  при  этом 
передать их ритмическую организацию. К сожалению, московской 
школой Глюк руководил недолго, в 1705 г. он скончался, оставив ее, 
правда, в надежных руках своего ученика и последователя И.-В. Па-
узе, среди прочего продолжившего и стиховые опыты Глюка (о нем 
будет подробнее сказано ниже, здесь лишь замечу, что в московской 
школе Паузе задержался на краткий срок и в 1706 г. был вынужден 
ее покинуть).
Школа Глюка — Паузе позволяет судить о широте образователь-
ной политики Петра и его окружения. К чести преобразователя, он 
отчетливо осознавал необходимость не одного среднего образова-
тельного звена; крайне важным ему представлялось и развитие «вы-
сокой» науки — и в виде фундаментальных исследований, и в пре-
подавательском их развороте, когда уже подготовленные ученики 
изучают высшие научные предметы, причем обучение ведется «зна-
менитостями», т. е. учеными, знакомыми с главными и передовыми 
(по тем временам) тенденциями европейской науки. Без этого Россия 
не сможет стать подлинно цивилизированной страной. Посему и 
создается Петербургская императорская академия наук. Задумана она 
была непосредственно Петром, размышлявшим над ее проектом и 
во многом опиравшимся здесь на соображения великого Г.-В. Лейб-
ница, с которым царь неоднократно встречался (в 1711, 1712, 1716 гг.) 
и консультировался по поводу распространения наук в России. Им-
ператорский проект был, естественно, безоговорочно поддержан 
Сенатом 22 января 1724 г. Правда, сам Петр до начала деятельности 
Академии не дожил, да и результаты этой деятельности в русской 
культуре, в частности в литературе, начали сказываться позднее, в 
связи с чем о роли Петербургской академии в развитии словесности 
будет говориться в одной из следующих глав. Тем не менее честь ее 
открытия принадлежит Петровской эпохе.
Занимались в то время обустройством и начального образования: 
с 1714 г. в губерниях начинают создаваться цифирные школы — «для 
науки молодых ребяток изо всех чинов». Незадолго до смерти им-
ператора таких школ было уже около пятидесяти — кажется, не так 
много для огромной страны, но, учитывая почти полное отсутствие 
образовательных традиций, все же и немало.
IV. Домашних, внутренних средств для образования не хватало. 
Не спасали положение и иностранные педагоги. Их обязанности 
нередко брали на себя пленные шведские офицеры, которых после 
Полтавской виктории в стране оказалось довольно много. (Одного 
из них изобразил А. С. Пушкин на последней, оборванной на по-
луслове странице «Арапа Петра Великого».) Хотя педагогами таких 
учителей можно назвать только условно, чему-то научить могли и 
они. Но все же большой пользы от них не было и быть не могло.
Больше помогала отправка на учебу за рубеж. Первая большая 
партия отправилась туда за знаниями в 1697 г., т. е. тогда, когда ре-
форматорская деятельность Петра вряд ли им самим была осознана 
и тем более обдумана. Это подтверждает мнение об органичности 
петровских преобразований и их глубокой связи с предшествующим 
временем. Состояла она из 60 человек, часто далеко не первой мо-
лодости. Для справки можно заметить, что, например, Петру Алек-
сеевичу Толстому, впоследствии одному из влиятельнейших вельмож 
петровского царствования, было уже за 50. Большинству из них учить-
ся было как-то не совсем с руки, да и учеба часто оказывалась им 
просто не по силам. Подобных «искателей знаний поневоле» предель-
но выразительно охарактеризовал В. О. Ключевский: «Партии таких 
учеников, все из дворян, были рассеяны по важнейшим городам Ев-
ропы: в Венеции, Флоренции, Тулоне, Марселе, Кадиксе, Париже, 
Амстердаме, Лондоне учились в тамошних академиях живописному 
искусству, экипажеству, механике, навигации, инженерству, артил-
лерии, рисованию мечтапов, как корабли строятся, боцманству, ар-
тикулу солдатскому, танцевать, на шпагах биться, на лошадях ездить 
и всяким ремеслам, медному, столярному и судовым строениям, бе-
гали от науки на Афонскую гору, посещали „редуты“, игорные дома, 
где дрались и убивали один другого, богатые хорошо выучились пить 
и тратить деньги, промотавшись, продавали свои вещи и даже де-
ревни, чтобы избавиться от заграничной долговой тюрьмы, а бедные, 
неаккуратно получая скудное жалованье, едва не умирали с голоду, 

70
71
иные от нужды поступали на иностранную службу, и все вообще 
плохо поддерживали приобретенную было в Европе репутацию „до-
брых кавалеров“»
50
. Но несмотря на бессистемность, пестроту, без-
алаберность и гульбу, «пребывание за границей не проходило бес-
следно: обязательное обучение не давало значительного запаса на-
учных познаний, но все-таки приучало дворянина к процессу вы-
учки и возбуждало некоторый аппетит к знанию; дворянин все же 
обучался чему-нибудь, хотя бы и не тому, за чем его посылали»
51
. 
К данным словам следует сделать важное примечание — дворянин, 
обучаясь новой, европейской, жизни, становится, пусть лишь по-
верхностно и плоско, но тем не менее европейским человеком.
Не следует, естественно, преувеличивать степень этой европей-
скости. Русские люди не могли критически отделить ценное от ме-
лочного, пустого, а то и просто порочного; увлекало их многое, но 
выразить свои восторги они толком не умели. Тот же В. О. Ключев-
ский приводил весьма выразительный в данном отношении пример: 
«Князь Б. Куракин, человек бывалый в Европе, учившийся в Вене-
ции, попав в 1705 г. в Голландию, так описывает памятник Эразму 
в Роттердаме: „Сделан мужик вылитой медной с книгою на знак 
тому, который был человек гораздо ученый и часто людей учил, и 
тому на знак то сделано“. В Лейдене он посетил анатомический 
театр профессора Бидлоо (племянник которого руководил москов-
ским военным госпиталем. — 
П. Б.
), которого называет Быдлом, 
видел, как профессор „разнимал“ трупы и „оказовал“ студентам его 
части, осматривал богатейшую коллекцию препаратов, бальзамиро-
ванных и в „спиртусах“. Вся эта работа научной мысли над позна-
нием жизни посредством изучения смерти привела русского наблю-
дателя к совету всем, кому случиться быть в Голландии, непремен-
но посмотреть лейденские „кориузиты“, что-де доставит „много 
увеселения“»
52
. Странность таких впечатлений обусловлена не толь-
ко растерянностью московских путешественников перед открыв-
шимся перед ним миром, который их правительство во главе с царем 
настойчиво провозглашало идеальным, и уж тем более не скудоу-
мием и дикостью. Б. Куракина, например, глупым назвать никак 
нельзя. Дело в другом — в острой нехватке языковых средств для 
выражения своих наблюдений и чувств. Показателен тут дневник 
П. А. Толстого, который он усердно вел во время своего загранич-
ного путешествия в 1697/98 г. Уж в чем-чем, а в уме Толстого со-
50 

жүктеу/скачать 2,89 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: